Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит - Страница 53
- Предыдущая
- 53/171
- Следующая
Зак крутил в руке бокал, раздумывая над ответами на вопросы, которые, по сути, были риторическими, пытаясь быть с собой предельно честным. После некоторых раздумий он решил, что все же заметил бы тонкие черты ее лица, ее сияющую здоровьем кожу, ее впечатляющие глаза. В конце концов, он был настоящим ценителем красоты, как обычной, так и не совсем обычной, поэтому Джулию он бы не проглядел. И да, он бы сумел по достоинству оценить ее прямоту и ее чистоту, и его бы тронули ее доброта и способность к сопереживанию, как тронули они его сегодня вечером. Однако пробовать ее на роль он не стал бы.
Не стал бы он рекомендовать ей и обратиться к хорошему фотографу, который, как Зак был сейчас абсолютно уверен, смог бы ухватить эту ее особенную свежесть простой американской девчонки и конвертировать эту свежесть в обложку для журнала на миллион долларов.
Нет, Зак искренне верил в то, что он выпроводил бы ее из своего офиса и велел бы ей ехать домой и выходить замуж за своего «почти что жениха», нарожать детей и прожить жизнь со смыслом. Потому что, несмотря на свою пресыщенность и бессердечие, он бы ни за что не простил себе растление такого чистого и неиспорченного создания, как Джулия Мэтисон.
Но что, если она вопреки его советам решила бы остаться в Голливуде? Сделал бы он ее своей любовницей тогда, если, конечно, она бы сама того захотела?
Нет.
Захотел бы он ее?
Нет!
Захотел бы он просто держать ее подле себя, к примеру, встречаться с ней за ленчем, приглашать на вечеринки?
Господи, нет!
Но почему?
Зак уже знал ответ на этот вопрос, но он все равно окинул ее взглядом, чтобы подтвердить свою догадку. Она сидела, поджав под себя ногу, на диване, и огонь высвечивал блики на ее сияющих волосах. Она смотрела на картину – красивый пейзаж, – висящую над камином, и ее профиль излучал спокойствие и умиротворение. Она была похожа на девушку из церковного хора. И именно по этой причине он никогда не захотел бы ее до того, как попал в тюрьму. И потому он на самом деле не хотел, чтобы она была рядом сейчас.
Несмотря на то что он был старше ее всего на девять лет, он чувствовал себя так, словно прожил на этой земле больше ее лет сто или двести. Их жизненный опыт был несравним, и тот жизненный опыт, который успел накопить он, едва ли вызвал бы у нее восхищение или даже одобрение. На фоне ее юношеского оптимизма и идеализма Зак чувствовал себя ужасно старым и циничным.
Тот факт, что он находил ее необычайно сексуальной и желанной даже сейчас, одетую в мешковатый бесформенный свитер, и тот факт, что он все сильнее хотел ее, заставлял его ощущать себя грязным, порочным, отвратительным извращенцем.
С другой стороны, сегодня она заставила его смеяться, и ему это нравилось. Допив остатки бренди, Зак подался вперед и, продолжая перекатывать в ладонях уже пустой бокал, улыбался своим мыслям. Вряд ли он теперь сможет слушать футбольный репортаж и не вспоминать Джулию Мэтисон.
Внезапно он вспомнил о том, что она не задала ему ни одного вопроса о том времени, когда он работал в киноиндустрии. На его памяти не было ни одного человека, будь то мужчина или женщина, которые, пусть даже из лести, не заверяли бы его, что он, Зак, всегда был их любимым актером. И после этих заверений, как правило, следовал град вопросов, причем вопросов весьма личного характера о нем самом и других звездах Голливуда. Обычно все это праздное любопытство вызывало у него раздражение. Сейчас его даже немного задело то, что Джулия Мэтисон, похоже, ничего о нем не слышала. Возможно, в том Богом забытом городке, в котором она жила, не было кинотеатра, решил Зак. Может, она даже вообще ни разу в жизни в кино не ходила.
Все может быть… Господи, может, она ходила только на пуританские фильмы, предназначенные исключительно для семейного просмотра! Его собственные фильмы детям до шестнадцати смотреть не рекомендовалось из-за сквернословия, насилия, эротических сцен или всего вместе. Зак вдруг с раздражением поймал себя на том, что ему за себя стыдно: еще одна причина, по которой он бы ни за что по собственной воле не захотел иметь рядом с собой девушку, похожую на Джулию.
Он настолько углубился в свои мысли, что вздрогнул, когда она с застенчивой улыбкой произнесла:
– По тебе не скажешь, что ты получаешь удовольствие от сегодняшнего вечера. Или я ошибаюсь?
– Я подумал, а не посмотреть ли нам «Новости»? – уклонившись от ответа, предложил он.
Джулия тотчас же ухватилась за возможность отвлечься от собственных размышлений о том, кто перед ней – убийца или невинно осужденный, а также о том, собирается ли он еще раз поцеловать ее до того, как вечер подойдет к концу.
– Хорошая мысль, – сказала она, поднимаясь и забирая со стола свою тарелку. – Почему бы тебе не поискать подходящий канал по телевизору, пока я уберу со стола и помою посуду?..
– Чтобы ты обвинила меня в том, что я не выполняю условие нашего соглашения? Нет уж, посуду мою я.
С этими словами он собрал со стола посуду и направился на кухню. Джулия посмотрела ему вслед.
В течение последнего часа, когда он перестал задавать вопросы, ее все сильнее одолевали сомнения относительно его виновности. Она вспоминала, с каким гневом он отзывался о суде присяжных, что отправили его в тюрьму. Она помнила отчаяние в его голосе, когда там, на снегу, он умолял ее поцеловать его, чтобы ввести в заблуждение того дальнобойщика. «Прошу тебя! Я никого не убивал, клянусь!»
В тот самый момент он заронил в ней зерно сомнения, и это зерно упало на благодатную почву. Сейчас, семнадцать часов спустя, это зерно проросло, взлелеянное ее ужасом перед лицом того, что невинный человек провел целых пять лет за решеткой. И другие мысли, в той же мере неподвластные ее воле, заставляли ее чувствовать себя беспомощной перед лицом того, что ее все сильнее влекло к этому мужчине. Его поцелуй, дрожь, которая прокатилась по его телу, когда она наконец уступила ему, та сдержанность, с которой он принял ее капитуляцию… Надо признать, большую часть времени, что они провели вместе, он все же неплохо обращался с ней – достаточно уважительно и порой даже галантно.
В десятый раз за последний час она повторила себе, что настоящий убийца не стал бы сдерживать свою похоть, ему бы не пришло в голову, что его пленница достойна бережного обращения, а тем более доброты.
С другой стороны, здравый смысл подсказывал, что только глупец поверит в то, что все двенадцать присяжных оказались в плену трагического заблуждения. Наверное, она глупа, раз сегодня, сейчас, болтая с ним, не может поверить в то, что рядом с ней – убийца. И если это так, если он невиновен в преступлении, за которое успел отсидеть пять лет, то как жестоко обошлась с ним судьба! При мысли о том, через что ему пришлось пройти, у Джулии защемило сердце.
Зак вернулся в гостиную, включил телевизор и сел наискосок от нее, вытянув длинные ноги.
– Будем смотреть все, что захочешь, но сначала «Новости», – сказал он и обратил свое внимание на гигантский экран телевизора.
– Договорились, – кивнула Джулия и невольно залюбовалась благородством его черт. В них угадывались гордость, упрямство, решимость, ум и, главное, воля. Когда-то давно она читала о нем все, что попадалось ей на глаза: заметки, написанные на потребу охочей до сенсаций публике, и статьи уважаемых кинокритиков. Часто они пытались охарактеризовать его, меряя теми же мерками, что и других мега-звезд до него. Джулии особенно запомнилось одно телеинтервью, в котором известный кинокритик, пытаясь уподобить его иным представителям человеческой расы, сказал, что Захарий Бенедикт обладает животным магнетизмом молодого Шона Коннори, талантом Пола Ньюмана, харизмой Кевина Костнера, притягательной брутальностью юного Иствуда, утонченностью Уоррена Битти, искушенностью Майкла Дугласа и обаянием Харрисона Форда.
Сейчас, проведя почти двое суток с этим человеком в очень близком соседстве, Джулия решила, что ни одна из прочитанных ею статей не дает о нем адекватного представления, как, впрочем, и кинокамера, и она, пусть не вполне отчетливо, начинала понимать, почему это так. В реальной жизни он был воплощением силы, спокойной, слегка надменной самодостаточности, и его мощная харизма не имела никакого отношения ни к его превосходным физическим данным, ни к этой, сделавшей его знаменитым, насмешливой улыбке. Нет, тут было иное. Всякий раз, стоило Джулии на него посмотреть, у нее возникало ощущение, что, даже не беря в расчет тюремный опыт, Захарий Бенедикт уже прошел через все, через что дано пройти человеку, и видел все, что дано повидать смертному, и за непробиваемой стеной светских манер, обаяния и иронии, сквозящей в проницательном взгляде золотистых глаз, скрывался весь этот колоссальный жизненный опыт, доступа к которому не было дано ни одной из его женщин.
- Предыдущая
- 53/171
- Следующая
