Город пустых. Побег из Дома странных детей - Риггз Ренсом - Страница 28

• Предыдущая
• 28/76
• Следующая

Цыгане взнуздали восемь лошадей — по одной для каждого из нас. Лошади должны были доставить нас в город гораздо быстрее, чем кибитка. Но мне было очень страшно.

Я был, наверное, единственным относительно богатым ребенком Америки, который никогда не сидел на лошади. Так случилось не потому, что я не считал лошадей прекрасными величественными созданиями, лучшими из животных и так далее и тому подобное. Просто я не верил, что животные мечтают о том, чтобы люди взгромождались им на спину и ездили на них верхом. Кроме того, лошади были очень большими и мускулистыми и имели крупные зубы. Они смотрели на меня так, будто знали, что я их боюсь, и надеялись, что им представится возможность ударить меня копытом по голове. Не говоря уже о том, что у лошадей не было поясов безопасности или каких-либо других систем фиксации. Зато лошади могли двигаться почти так же быстро, как автомобили, при этом трясло их пассажиров гораздо сильнее. Поэтому подобные занятия представлялись мне весьма нежелательными.

Разумеется, ничего такого вслух я произносить не стал. Я просто стиснул зубы, отчаянно надеясь на то, что мне удастся уцелеть и умереть позже гораздо более интересным способом, чем от падения с лошади.

Буквально с первых возгласов «но!» лошади пустились в галоп. Я и думать забыл о чувстве собственного достоинства и мертвой хваткой вцепился в парня, позади которого меня усадили. Он стегнул коня так быстро, что я не успел даже помахать на прощанье собравшимся провожать нас цыганам. Впрочем, это было даже к лучшему, поскольку прощаться я никогда не умел, а в последнее время моя жизнь превратилась в нескончаемую череду расставаний. Прощайте, прощайте, прощайте, — стучало у меня в висках.

Мы скакали и скакали. Я изо всех сил сжимал бедрами лошадь, отчего мои мышцы быстро занемели. Бехир скакал впереди, а в седле позади него сидел его странный сын. Мальчик ехал с прямой спиной, опустив руки, и уверенной осанкой являл удивительный контраст со своим обликом прошлой ночью. Среди цыган он находился в своей среде, и бояться ему тут было нечего. Мы ему были не нужны.

Постепенно мы перешли на рысь, и я набрался смелости, чтобы отклеить лицо от спины наездника и окинуть взглядом пейзаж. Лес уже сменился полями. Мы спускались в долину, посреди которой раскинулся город, с этой возвышенности казавшийся крошечной почтовой маркой в окружении бескрайних зеленых просторов. С севера к нему приближалось длинное пушистое многоточие — дымное дыхание поезда.

Бехир остановился, немного не доехав до городских ворот.

— Дальше мы не поедем, — произнес он. — В городах нас недолюбливают. Незачем, чтобы вас видели в нашем обществе.

Мне трудно было представить, кому мешают эти добрые и искренние люди. С другой стороны, такие же предрассудки заставили отстраниться от общества и странных людей. Таковы были законы этого грустного мира.

Мы спешились. Я стоял позади всех, надеясь, что никто не заметит, как у меня дрожат ноги. Мы уже собирались уходить, как вдруг сын Бехира спрыгнул с отцовской лошади с криком:

— Подождите! Возьмите меня с собой!

— Я думала, ты с ним поговоришь, — обратилась Эмма к Милларду.

— Я поговорил, — откликнулся тот.

Мальчик вытащил из седельной сумки небольшую котомку и перебросил ее через плечо. Он был полностью готов отправиться в путь.

— Я умею готовить, — заявил он, — и рубить дрова. А еще ездить верхом и вязать всевозможные узлы!

— Выдайте ему значок отличия, — буркнул Енох.

— Боюсь, что это невозможно, — ласково произнесла Эмма.

— Но я такой, как вы, и с каждым днем становлюсь все более странным! — Мальчик начал расстегивать брюки. — Посмотрите, что со мной происходит!

Прежде, чем кто-то успел ему помешать, брюки упали к его лодыжкам. Девочки ахнули и отвернулись. Хью закричал:

— Эй ты, чокнутый лунатик, немедленно надень штаны!

Но видеть там было нечего. Все его тело ниже пояса уже было невидимым. Нездоровое любопытство вынудило меня покоситься на нижнюю часть его видимой половины, где отчетливо виднелись его внутренности.

— Посмотрите… это все исчезло всего за одну ночь, — растерянно произнес Ради. — Скоро меня вообще не будет видно!

Цыгане глазели на него, разинув рты и перешептываясь. Даже их лошади обеспокоенно шарахнулись от бестелесного ребенка.

— Ничего себе! — прошептал Енох. — От него осталась половина.

— Бедняжка! — воскликнула Бронвин. — Может, пусть останется с нами?

— Мы не бродячий цирк, к которому может примкнуть каждый, кому вздумается, — проворчал Енох. — Перед нами стоит опасная задача по спасению нашей имбрины, и у нас нет возможности нянчиться с бестолковым новичком!

На широко раскрытые глаза мальчика навернулись слезы. Котомка соскользнула с его плеча, упав на дорогу.

Эмма отвела Еноха в сторону.

— Это было чересчур резко, — упрекнула она его. — Немедленно извинись.

— И не подумаю. Мы понапрасну тратим свое драгоценное время, которого у нас и так нет.

— Эти люди нас спасли!

— Нас не понадобилось бы спасать, если бы они не запихнули нас в эту расчудесную клетку!

Отчаявшись переубедить Еноха, Эмма обернулась к мальчику-цыганенку.

— В других обстоятельствах мы приняли бы тебя с распростертыми объятиями. Но сейчас дела обстоят так, что всему нашему миру и образу жизни грозит опасность. Мы все рискуем полностью исчезнуть с лица земли. Так что пойми, пожалуйста, — сейчас не время.

— Это нечестно, — угрюмо ответил мальчик. — Почему я не начал исчезать раньше? Почему это начало происходить именно сейчас?

— Способности каждого странного человека проявляются в разное время, — пояснил Миллард. — Одни узнают истину о себе еще в раннем детстве, другие ни о чем не подозревают до самой старости. Я когда-то слышал о человеке, который обнаружил, что способен силой мысли поднимать в воздух предметы, только в возрасте девяноста двух лет.

— Я была легче воздуха уже в момент рождения, — гордо объявила Оливия. — Я выскочила из мамы и тут же взлетела к потолку! Если бы не пуповина, я, наверное, вылетела бы в окно и умчалась вместе с облаками. Говорят, доктор от потрясения упал в обморок!

— Ты до сих пор способна шокировать кого угодно, милая, — произнесла Бронвин, ободряюще похлопав девчушку по спине.

Миллард, видимый благодаря пальто и ботинкам на ногах, подошел к мальчонке.

— Что обо всем этом думает твой отец? — спросил он.

— Конечно же, мы не хотим с ним расставаться, — отозвался Бехир. — Но как мы будем заботиться о своем сыне, если не сможем его видеть? Он хочет уехать, и я не уверен, что с нами ему будет лучше, чем среди своих.

— Вы его любите? — спросил Миллард. — Он вас любит?

Бехир нахмурился. Традиционное воспитание не позволяло ему вслух говорить о чувствах. Но, немного помявшись, он все же проворчал:

— Конечно, он мой сын.

— В таком случае свои для него вы, — заявил Миллард. — Вашему сыну место среди вас, а не среди нас.

Бехиру не хотелось проявлять эмоции на глазах у своих людей, но после слов Милларда его глаза заблестели, а на скулах заиграли желваки. Он кивнул, перевел взгляд на сына и произнес:

— Значит, возвращаешься. Бери свой мешок и поехали. К нашему приезду мать приготовит чай.

— Хорошо, папа, — отозвался мальчик со смешанным чувством досады и облегчения в голосе.

— Все будет хорошо, — заверил паренька Миллард. — Даже лучше, чем хорошо. И когда все это закончится, я тебя разыщу. В мире много таких, как мы, и когда-нибудь мы с тобой их найдем.

— Обещаешь? — спросил мальчик, и в его глазах засветилась надежда.

— Обещаю, — твердо произнес Миллард.

Мальчик кивнул и взобрался на лошадь позади отца, а мы развернулись и миновали ворота города.

Город назывался Коул. Не Коултаун и не Коулвилль. Просто Коул. Уголь был здесь повсюду — лежал угловатыми кучами у задних дверей домов, струился клубами маслянистого дыма из труб, пятнами покрывал комбинезоны шагающих на работу мужчин. Мы сбились в тесную группу и заспешили на станцию.

• Предыдущая
• 28/76
• Следующая