Человек дейтерия - Раин Олег - Страница 2
- Предыдущая
- 2/30
- Следующая
— Слякоть! — грохотал отец. — Седьмой класс, а играет в игрушки! Поколение «пепси», дешевки! Да я в ваши годы…
И начиналось то, что Гриша успел выучить наизусть. Попроси его та же Иринстепанна рассказать вместо правил с нудными падежами многотрудную историю жизни отца, и вышел бы реальный пятак. Но спрашивала она совсем о другом, и вместо пятаков Гриша приносил домой оценки куда более скромные. А потому за сказкой начинались серые будни — долгие и утомительно одинокие. И если посчитать внимательно, счастье Гриши укладывалось во временной промежуток с двух до пяти часов. То есть три скромных часика… Не так уж мало, если говорить о счастье, и все-таки совсем немного, если сравнивать с жизнью.
Гриша Крупицын уже точно не помнил, когда он впервые превратился в невидимку Конечно не тогда, когда забивался в тесный, прячущийся за шкафом закуток, и не тогда, когда учитель в очередной раз не замечал его робко поднятой руки. Наверняка, это случилось гораздо раньше. А вероятнее всего, невидимкой он сразу родился, и даже врач-акушер малыша Гришу толком не разглядел, уронив на пол и не умыв водой. Ощущение этой давней неумытости Гришку не покидало до сих пор. Может, потому и чесался от волнения, потому и щурился на свет божий, хотя зрение вроде позволяло смотреть нормально. Но все равно щурился — пугливо и настороженно. Точно воробей среди галдящей стаи ворон да сорок. Кругом что-то вечно делили, о чем-то спорили, а он все больше помалкивал, щурился и чесался. Рос этаким призраком подле окружающих. Всплывал мутным облаком из постели, маячил в детском саду, в школе, а когда возникала опасность, покорно испарялся. Зачем и для чего все это происходило, Гриша не знал. Никто не спешил ничего объяснять.
Впервые феномен невидимости он осознал уже в два с небольшим годика, когда в магазине чужой дядя запнулся за маленького Крупицына и уронил его на пол. Гриша отчетливо помнил тот рассеянный и несколько удивленный взгляд взрослого. Ведь не было ничего под ногами, пусто было! — а запнулся. Кажется, мужчина так толком и не понял, за что же именно он запнулся. Скользнул невидящим взором по упавшему ребенку и прошел мимо. Когда же маленький Гриша с плачем побежал жаловаться матери, то и она его не услышала. Очень уж увлеченно беседовала с продавцом. Ну а сыночка машинально погладила и отодвинула в сторону. То есть Гришу тогда словно током шарахнуло. Он даже реветь перестал, потому что детским своим умишком внезапно понял: его НЕ ВИДЯТ и НЕ СЛЫШАТ! Даже родные люди.
К слову сказать, родных людей было не так уж много: мама, папа и время от времени забегающая в гости тетя Вера. Еще был муж тети Веры, но, вероятно, он тоже входил в категорию невидимок. Потому что Гриша его никогда не встречал. При этом сидящие на кухне женщины постоянно о нем говорили. То есть где-то муж этот обитал, ездил на машине и даже чувствовал себя вполне сытно, но в этом ли мире или каком-то ином параллельном, об этом приходилось только гадать.
Самое смешное, что к мысли о собственной невидимости Гришка вполне притерпелся. Как притерпелся к тому, что бедолаг невидимок обычно не уважают и колотят чаще прочих. Тоже, между прочим, странность! — видимых обходили стороной, невидимых пихали и пинали. А ведь по идее все должно было обстоять ровным счетом наоборот. Однако доставалось все-таки больше невидимкам, и того же Гришу поколачивали все кому не лень — и Леший с друзьями, и Дон с Москитом, и даже некоторые из девочек покрупнее. Разве что команда грозного Саймона до поры до времени паренька не трогала. Может, в силу совсем уж микроскопической видимости. Однако по достижении Гришкой возраста в десять лет они тоже ощутили присутствие блеклого призрака, а ощутив, немедленно взяли под прицел своих волчьих взоров. Впрочем, сам Гриша такому раскладу совсем не удивился. Саймоном больше, Саймоном меньше — жизнь по сути не менялась ни на грамм. К прежним многочисленным страхам добавился еще один, только и всего. В садике пугали наказанием, в школе — двойками и приближающимися ЕГЭ. Дома вздыхающая мать грозила далекой армией и отсутствием достойной профессии, отец вымещал на сыне ежедневное раздражение затрещинами.
Что касается одноклассников, то здесь все обстояло еще проще. Если кто и пускал в ход кулаки, то чаще мимоходом, без эмоций и злого азарта. В этом, кстати, крылся свой плюс, поскольку обходилось без травм и кровопролитий. Пустое место скучно месить и метелить. Все равно что бить по воздуху палкой. А в том, что он являлся пустым местом, Гриша не раз убеждался воочию. Был такой случай, когда в классе, кажется, третьем они затеяли после уроков игру в прятки и Гришу тоже приняли в общую игру. Спрятался он не сказать, чтобы слишком искусно, но его не нашли. И, не найдя, затеяли игру сызнова, а потом по третьему и по четвертому разу. И все это время он сидел, скорчившись за нагромождением картонных коробок, остро переживая и уже почти боясь, что его, наконец, обнаружат, а обнаружив, поднимут на смех. Но ребята его так и не нашли. Да и не искали. Вволю наигравшись, одноклассники разобрали портфельчики, немного попинали единственный оставшийся (конечно же, непонятно чей!) и разбрелись по домам.
Читая уэллсовского «Невидимку», Гриша Крупицын горестно усмехался. Герой писателя фантаста был сильнее окружающих. Если верить роману, целый город боялся мистера Гриффина! Самого же Гришку не замечали и не боялись. А ведь звали их похоже — Гриша и Гриффин. Словно в насмешку…
Короче, Гришкина незаметность была совсем иного сорта. Его не видели, как сор под ногами, как закатившуюся в щель копейку. То есть копейку, может, и видели, но кто же за этой копейкой станет наклоняться!
Именно поэтому в школу с собой он частенько брал оловянного солдатика. Маленький часовой, конечно, не мог защитить от многочисленных бед, но, прикасаясь к нему, Гриша пусть ненадолго, но заставлял себя поверить в то, что он не один, что кому-то небезразлично его существование.
На день рождения к первой красавице класса, Алке Синицыной, Гришу не позвали. Да он и сам поначалу туда не собирался. Но все потопали, и он поплелся. А куда деваться? Когда заходили в лифт, народ радостно гомонил, тискался и толкался.
— Обожаю лифты, — кудахтал Димон. — Особенно когда застревают.
— Ага, а ты, к примеру, с вампиршей вдвоем.
— Мальчики, что вы такое говорите!
— Где ты видишь мальчиков?..
Продолжая хихикать, ребята точно на пальцевом тест-контроле по очереди приклеили по жвачному комочку к вентиляционной решетке.
— Чтобы не сквозило! — пояснил Дон, и все снова захмыкали. Едва втиснувшийся следом за всеми Гриша тоже захихикал. Пора было ехать, но лифт стоял на месте, не желая подниматься.
— Что еще за тормозуха?
— Эй, кто там ближе? Кнопку жми! — взвизгнул Москит. Самый маленький в классе, он умудрялся верещать громче всех.
— Какую кнопку? Где?
— На бороде! У Алки девятый этаж, самый последний.
— Я жму, не фурычит.
— Значит, кто-то лишний! — пискнула зажатая в угол Катька. Ребята, не сговариваясь, поглядели на Гришу.
— Эй, Гришук, давай он фут! Пешечком, ферштейн?
— Видишь, лифтюк не заводится! — снова заорал Москит и даже пару раз подпрыгнул на месте. — Перегруз с тобой, усек?
— Обычный лифт, — сообщил эрудированный Тихман, — больше четырех центнеров не поднимает.
— А мы сколько весим? — поинтересовалась Танька.
— Точняк больше.
— Але, Крупа! — гаркнул Дон. — Не слышал, что ли? Гоу хоум!
Надо было выбираться, но Гриша сглупил. Хотел уйти красиво, а получилось как всегда. Тоже сплюнул на ладонь жвачку, лихим жестом впечатал в решетку и приклеился — за ладошкой ниточками потянулись чужие жевыши. Народ громыхнул смехом, Москит даже повалился от хохота. Не теснота бы, точно упал. Оттирая ладонь, Гриша вышел из лифта. Хорошо хоть лифт еще какое-то время упрямился. Оказалось, на девятый он вообще не едет — только на восьмой, как во всех девятиэтажках. И не в Гришкином тощем тулове было дело, но все равно пришлось подниматься по лестнице. Возвращаться в лифт казалось глупым и неуместным. Да и кто бы его пустил? Тот же Москит выставил бы локоть и трубно объявил: «Только для белых!» А то нашел бы ответ погрубее. Типа, «с блохами и собаками нельзя»… Короче, он такие пакости говорить умел, а Грише и ответить было нечем. Не умел он отвечать. А главное, раз все смеялись, то и Гришка смеялся. Иногда ему даже нравилось, что над ним потешаются. Смеются, значит, видят. Над Петросяном тоже вон смеются, не говоря уже об Альтове со Жванецким. Вот и он вроде как не хуже.
- Предыдущая
- 2/30
- Следующая
