Мой (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 61

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая

— Они правы, маленькая петарда.

Меня будто ударили бейсбольной битой прямо в грудь.

Медленно вдохнув, он смотрит на меня с отчаянием…

— Брук, отца вроде себя я не пожелал бы даже отпрыскам Скорпиона, не говоря уже о своем ребенке.

Нет. Не бейсбольной битой. Кажется, в меня только что врезался поезд. Боль проходит сквозь меня, я выпускаю из рук его запястье.

— Прошу, не говори так. Прошу, не смей думать ни о чем, кроме того, что ты будешь самым лучшим папой.

Он сжимает челюсть и, я уверена, что он смягчает свой тон ради меня.

— Он может быть таким же, как я.

— Каким "таким же"? — решительно отвечаю я, схватившись за живот. — Прекрасным, снаружи и внутри? С силой воли, большей, чем у кого-либо, кого я знала. Невероятно сильным, щедрым, добрым...

Он выглядит таким измученным, и я обхватываю его челюсть, заставляя посмотреть на себя.

— Ты — лучшее, что когда-либо со мной случалось. Ты человек, Реми, реальный, и я бы не хотела, чтобы ты был другим. Мы хотим этого. Мы оба хотим семью. Мы заслуживаем этого, как любой другой.

Он сжимает челюсть, скрипя зубами.

— Маленькая петарда, то, что мы хотим этого, не значит, что это правильно. Я никчемен во всем, помимо боев.

— Нет, это не так. Ты великий боец, но это не то, что делает тебя ТОБОЙ. Реми, неужели ты не видишь, как вдохновляешь других? Ты честный, целеустремленный, страстный, яростный и нежный. Ты защищаешь и оберегаешь, не ожидая ничего взамен. Я ни разу не слышала, чтобы ты осуждал людей, критиковал. Ты живешь своей собственной жизнью по своим правилам и делаешь все, чтобы защитить тех, кто тебя окружает. Ты любишь даже сильнее, чем сражаешься, а я никогда не видела кого-либо, дерущегося так же, как ты. Никто не учил тебя, как быть собой — это просто ты. В каком бы состоянии ты ни был, ты — единственный отец, которого я хотела бы для своих детей, и единственный мужчина, которого я буду любить. Позволь этим двоим уйти. Биологически они создали тебя, но. Они. Не. Сделали. Тебя. Тобой.

Он вслушивается в мои слова, и пока он обдумывает их, я хватаю его за затылок и притягиваю вниз, чтобы поцеловать эти прекрасные губы, чтобы не позволить ему сказать еще какие-то ранящие слова о себе.

Его рот, поначалу такой жесткий, смягчается под моим давлением, пока я не чувствую, как напряжение в нем отступает, и он отвечает мне языком и шепчет:

— Ты ослеплена, потому что ты моя.

— Нет. Я вижу, потому что я твоя.

Он отодвигается назад, чтобы рассмотреть выражение моего лица, его оберегающий взгляд озаряет меня, я знаю, что он сделает все, чтобы защитить меня и нашего ребенка.

— Они не согласны с моим выбором. А ты согласна с ним? — спрашивает он меня.

Боже, я согласна со всем, что он делает, вот насколько я доверяю, уважаю и люблю его. Я знаю, что он спрашивает о своем выборе справляться с болезнью натуральными методами. Скорее всего, это требует от него двойных усилий, чем если бы он принимал лекарства; требуется дисциплина и весь его образ жизни должен быть посвящен его самочувствию и, прямо скажем, это не какая-то игра на публику. Это его жизнь и он пытается прожить ее, а я хочу прожить свою жизнь с ним. Любой, кто хоть раз болел и был на медикаментозном лечении долгое время, знает, что стоит тебе наладить что-то одно в организме химическими препаратами, как что-то другое выходит из строя. Только посмотрите на список побочных эффектов. Волшебных пилюль для здоровья не существует.

Мы меняемся и здоровье тоже. Это цель, которая все время движется, которую необходимо достигнуть, день за днем, все время. Ремингтон всегда будет биться в этой битве... и я всегда буду биться вместе с ним.

— Я согласна с твоим выбором, Реми, — говорю я ему, удерживая его взгляд, чтобы он понимал, что я серьезна.

Ох, насколько же нежна улыбка, что появляется на его лице.

— У нас будет малыш, который будет зависеть от нас. Ты должна сказать мне, если тебе будет слишком тяжело, Брук.

— Я скажу тебе, — соглашаюсь я.

Он берет мою маленькую руку в свою большую мозолистую ручищу, и мы вместе смотрим на наши руки, переплетая пальцы.

— Пообещай, что скажешь мне, если я отобьюсь от рук, и ты захочешь, чтобы я принимал лекарства, а я пообещаю, что сделаю это сразу же, как ты скажешь.

— Ремингтон, я обещаю тебе, — говорю я, сжимая его руку.

— И я обещаю тебе, — он притягивает меня ближе и обхватывает руками, я прижимаюсь к нему, принимая его сильные, защищающие объятия, когда он расставляет пальцы на моем круглом животе и наклоняет голову через мое плечо, чтобы посмотреть него.

— Я буду защищать тебя, пока не умру, — шепчет он мне на ухо. — Ничто не навредит вам двоим. Если она такая, как я, то я буду поддерживать ее, как не могли они. Я покажу ей, что она может быть успешной, несмотря ни на что. Что всего можно добиться.

Я невероятно тронута, поворачиваю голову, чтобы упереться носом в его потную грудь, желая быть здесь, и нигде более.

— Это будет он. И он справится. Так же, как и ты.

Они привели в действие его спусковой механизм. Его родители. Они игнорировали его всю жизнь, и когда они приходят увидеться с ним, все, что делают - только причиняют ему боль. И пару часов не прошло после их визита в Остине, как Реми стал совсем темным.

Я знаю, что это благодаря им. Пит знает это. Райли знает это. Тренер и Диана, они тоже это знают.

Утром после их визита, он едва мог встать с кровати, и сейчас это продолжается в течение нескольких дней. Реми опустошен. Так больно видеть его таким. Такое чувство, будто меня пинают ногами в живот, ежедневно.

— Он уже встал? — спрашивает меня сегодня Пит из гостиной. Команда расположилась на кушетках, наблюдая за тем, как я закрываю дверь в спальню позади себя. Я в отчаянии качаю головой. Реми до сих пор лежит, и он полностью закрылся, таким я его еще никогда не видела.

Он почти не смотрит на меня. Мало ест. Мало говорит. Он находится в плохом, плохом настроении, но, кажется, будто пытается ни на ком не срываться. Поэтому он не говорит ничего, абсолютно ничего вообще. Все, что говорит мне о его внутренней борьбе — это его кулаки, которые сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются, пока его взгляд сфокусирован на одной точке, минута за минутой.

— Черт. В этот раз все плохо, — говорит Пит, проводя рукой по лицу. Он продолжает называть этот приступ "плохим".

На лицах Дианы, Люпа, Пита и Райли отражаются и мои чувства: отчаянье и печаль.

— Он хоть капсулы глютамина принимал? — спрашивает меня тренер, морщины на его лбе достигают лысины. — Иначе он потеряет мышечную массу, над которой мы так тяжело работали!

— Он принял их.

Он просто взял их с моей руки, проглотил с глотком воды и плюхнулся обратно в кровать.

Он даже не притянул меня к себе, как во время своей маниакальности.

Как будто он не нравится сам себе... и я ему не нравлюсь.

Тихо, ощущая себя такой мрачной, будто надо мной нависла грозовая туча, я сажусь в кресло и смотрю вниз на свои руки. И чувствую, что на целую ужасную минуту все взгляды направлены на меня. Они просверливают мою макушку, будто я должна знать, как бороться с этим дерьмом. А я не знаю. Я провела две ночи, держа большого тяжелого льва в своих объятиях, тихо плача, так, чтобы он не слышал. Остальные дни я провела, массируя его мышцы, пытаясь вернуть Ремингтона Тэйта назад к себе.

Ремингтон даже не осознает, что это он держит нас всех вместе. Теперь мы все пытаемся поднять его. Мы так взаимозависимы, каким-то образом находимся в депрессии вместе с ним. Я точно знаю, видя наши лица в течение почти трех дней, никто из нас не будет улыбаться, пока снова не увидит две ямочки на его щеках.

— Он что-нибудь говорит? — нарушает тишину Пит. — По крайней мере, зол ли он на тех мудаков? На что-нибудь?

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая