Летучие мыши появляются ночью. Та, которой не стало. Табакерка императора - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 15

На следующее утро около семи часов они выехали на машине. Они договорились провести допрос в окружном управлении в Пернике — такая процедура казалась им самой быстрой и самой удобной.

— С кого начнем? — спросил Димов.

— Я приказал первым позвать Тонева.

— А почему именно его? — едва заметно улыбнулся Димов.

— Мне кажется, что с ним легче всего.

— В принципе никогда не нужно начинать с предубеждения, — пробормотал Димов. — Даже если случай яснее ясного дня.

Точно в половине девятого в небольшой кабинет вошел парень в измазанной шахтерской одежде. Он казался очень худым и слабым для шахтера, лицо его было удлиненным и немного женственным. И ко всему во взгляде его читалась нескрываемая тревога, даже страх. «У этого вроде бы совесть нечиста», — подумал Димов, стараясь подавить в себе внезапно появившееся враждебное чувство.

— Садитесь, — сказал он. Парень покорно сел.

— Я вас предупреждаю, что вы должны отвечать совершенно точно на все вопросы, — сказал Димов. — Дело касается тяжкого преступления. Вы слышите, что я вам говорю?

— Слышу, слышу, — ответил парень.

— Итак, вы помните, что делали в прошлую пятницу?

— Не знаю, наверное, вспомню.

— В этот день вы получили зарплату, это вы помните? Не спешите отвечать, сначала хорошенько вспомните.

— Да, да, вспоминаю… Ведь в тот вечер убили Евтима Дыбева.

— Именно так… И в тот вечер вы были на станции, верно?

— Да, конечно, как всегда.

— Вы сели в поезд?

— Нет, не сел, — быстро ответил парень. — Я его пропустил.

— Как же вы его пропустили, если были на станции все время? Некоторые даже видели, как вы ходите по перрону.

— Да, действительно… был, но потом меня позвали… Одна девушка…

— Какая девушка?

— Одна моя старая знакомая… Мы заговорились с ней, и я не заметил, как опоздал на поезд.

— Вы заговорились или поссорились? — сердито прервал его Димов. — Расскажите подробно.

— Вернее, она ругалась со мной, а мне что с ней ругаться, — смущенно ответил парень.

Заикаясь и стыдясь, возможно, даже скрывая часть истины, парень все же рассказал, а Димов восстановил эту историю в ее истинном виде. У парня была знакомая парикмахерша, но вскоре он завел себе другую, не порывая связи с парикмахершей. Это длилось около месяца. Потом парикмахерша все узнала, начались скандалы. Так было и в ту пятницу. Девушка поймала его еще на перроне, из–за ссоры с ней он пропустил поезд. Тогда он вернулся с девушкой в город, но позднее один приятель отвез его на мотоцикле в Гулеш…

— В котором часу? — спросил Димов.

— Было около десяти…

— Ты по дороге никого не встречал?.. И вообще, может быть, тебя кто–нибудь видел, когда ты ехал?

— Никто… или нет — вроде бы мне повстречался Янко Несторов. Да, это был он, я сейчас вспоминаю…

Димов обернулся к Паргову, который вел протокол.

— Я уже слышал это имя, кто это?

— Техник из Гулеша… Тот, который чинил велосипед Дыбева.

Димов сделал пометку у себя в блокноте и взглянул на Паргова:

— Есть вопросы?

— Нет, — покачал головой Паргов.

Пришлось ждать полчаса, пока привели Шутева. Это был крупный мужчина, черный, как цыган, с длинными руками и огромными узловатыми кулаками. Когда он сел, то положил их на стол и то и дело сжимал их в течение всего допроса.

Но лицо его было очень спокойно, а светлые глаза невыразительны, словно стеклянные. Димов потерял около четверти часа, пока Шутев восстановил в своей памяти события той пятницы. Казалось, у него нет представления о датах, события и случаи были единственным способом отличать день ото дня. Зарплату он получил в четверг и утверждал, что об убийстве Дыбева ничего не слышал.

— Как это так ничего? — спросил Димов. — Да об этом убийстве до сих пор говорят. Ведь такое не каждый день случается.

— А я не разговариваю с людьми, — пожал плечами Шутев. — Мне это ни к чему.

— Как так не разговариваешь?

— А что мне с ними разговаривать, я плохо слышу.

— Ну а с женой что, тоже не разговариваешь?

— И с ней не разговариваю, — мрачно ответил рабочий. — О чем мне с женщинами разговаривать?

— В пятницу ты садился в поезд?

— Ну, само собой, не побегу же я за ним.

— А где ты сел? В какое купе?

— Я не захожу в купе. Я сел на ступеньки вагона.

— А кто–нибудь из знакомых там был? Кто–нибудь видел, что ты там сидишь?

— Откуда я знаю, кто меня видел, — ответил Шутев. — У меня на спине глаз нет. Я сидел там, выкурил две сигареты.

— А с какой стороны вагона ты сел — с левой или с правой?

Шутев с недоумением посмотрел на него, потом ответил все так же кратко.

— С правой. А какое это имеет значение?

— Для меня имеет… Ваша станция с левой стороны железнодорожной линии, ведь так?

— Раз ты знаешь, зачем спрашиваешь?

— А где ты сошел с поезда?

— Как где, в Гулеше.

— Слушай, Георгий, не заставляй меня вытаскивать из тебя слова клещами. Расскажи, где ты потом был, что делал.

Что–то странное произошло со стеклянными глазами Шутева. Нельзя сказать, что выражение глаз изменилось, они просто неожиданно потемнели.

— Потом? — спросил он, не мигая.

— Да, потом, — нетерпеливо кивнул Димов.

— Что я делал? Ничего я не делал. Сошел с поезда, перешел линию и направился вверх по холму, что напротив станции. В этот день мне нужно было накопать немного картошки.

— А где?

— Несколько лет назад нам дали участок. Хорошая земля, вода есть, часть я засадил люцерной, а другую картошкой. Картошка нам подспорье, а то денег не хватает. А люцерну я скашиваю на корм корове. У нас корова есть, — лицо его вдруг оживилось. — Маленькая, но молока дает много. А без коровы я даже и не знаю, как быть.

— И как далеко этот участок от станции?

— Далековато, больше получаса ходьбы, даже если быстро идти. Потом я накопал картошки, сложил в сумку и вернулся домой.

— И никто не видел, как ты входил в село?

— Так ведь темно было, на нашей улице ламп нет, может, кто–нибудь и видел, откуда мне знать.

Шутев снова замолчал. Димов молча смотрел на него.

— Вопросы есть? — обратился он к Паргову.

— Послушай, Георгий, ты был на поле, когда уже стемнело. Как же ты смог разглядеть, где там растет картошка, и чем ты копал? Ведь мотыгу вроде бы с собой в поезд не берут.

— Так я руками выкопал. Что стоит выкопать несколько кустов руками?

И он показал свои руки с большими кривыми черными пальцами, похожими на крюки из кованого железа.

— Ну и сколько кустов ты выкопал?

— Три куста.

— Но зачем тебе нужно было рыться там, как поросенку, В темноте? Почему ты не послал жену днем, не такой уж это «труд — выкопать несколько кустов картошки.

— Она не может, — просто ответил рабочий. — Она парализована.

Паргов смущенно замолчал.

— А с пятницы ты не был на своем участке?

— Нет.

Димов нажал кнопку звонка. В комнату вошел милиционер.

— Отведите его в дежурку, — распорядился Димов. — И подождите там…

Шутев с трудом поднялся, словно на плечах у него был мешок цемента. Шаги его прозвучали тяжело, дверь затворилась. Димов никогда не чувствовал себя таким расстроенным после допроса.

— Мне кажется, он говорит правду, — сказал он. — И все же формально алиби у него нет.

— Действительно, нет.

— Но и улик нет. Я бы его отпустил.

Паргов в замешательстве помолчал, а потом сказал:

— Это непорядок, товарищ Димов. У такого скрытного человека знаешь что может быть за душой? Мрак! И я тебе по правде скажу, до допроса он мне казался более обыкновенным.

— Хорошо, что ты предлагаешь? — нетерпеливо спросил Димов.

— Временно задержать его, пока мы не выясним других обстоятельств. А вечером поедем оба в Гулеш и посмотрим, кто сходит с левой стороны поезда, кто с правой, и вместе с ним пойдем на его участок. Я хочу видеть, как он выкапывал эти кусты руками. На месте видно будет, копали там или рыли… И хотя, по моему мнению, это не алиби, мы его отпустим…