Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 20
- Предыдущая
- 20/103
- Следующая
Но это была всего лишь гравюра, простая черно-белая гравюра, обретавшая черты реальности только благодаря силе воображения. Муки ада были однообразны и ничем не отличались от того, что можно было увидеть в обычной пыточной камере. А Матьяшу хотелось чего-то нового, большего, способного удовлетворить его распалившееся воображение. Рука сама потянулась к бумаге и начала набрасывать на листке контуры женской фигуры. Увы, король был плохим художником, он не мог передать на бумаге то, что видел мысленным взором, но вновь и вновь рисовал полукружья женской груди, пронзенной длинными толстыми иглами. Матьяш представлял, как некто (конечно же, не он сам, а тот, второй, в кого он превращался, наказывая грешницу) впивался зубами в упругую горячую плоть, разрывая ее на части. Кровь текла по нежной коже женщины, ведьма трепетала, пытаясь вырваться из стягивавших ее пут, а он снова и снова терзал ее грудь, с наслаждением пожирая порочное тело.
Забывшись и утратив представление о времени, король придумывал новые изощренные пытки, а перо лихорадочно металось по бумаге, фиксируя все, что было рождено нездоровым воображением. Матьяш уже не рисовал, а писал – это была его стихия, его конек, ведь будущий король с детства демонстрировал отличные литературные способности, легко излагая свои мысли в письменной форме.
Исписанный и разрисованный непристойными рисунками лист лежал перед монархом. Если бы Матьяш мог сохранить его, чтобы потом перечитывать вновь, возвращаясь к тем мгновениям острого наслаждения, которые он пережил! Но это было невозможно. Матушка сильно бы разозлилась, попади эти записки в ее руки, а Матьяш по-прежнему, как маленький ребенок, боялся ее гнева. Обычно Элизабет позволяла своему любимому мальчику любые прихоти, но некоторые его увлечения тревожили заботливую матушку, поскольку способствовали распространению дурной молвы, а для репутации Матьяша, которого недолюбливали в Европе, это было недопустимо. Подумав о матери, раздосадованный король скомкал свои произведения и бросил в огонь. Который уж раз за последнее время! Положив на место гравюры, он быстрым шагом покинул библиотеку.
Матьяш направился в покои супруги. Полные ужаса и мольбы глаза Екатерины вновь напомнили ему глаза той красивой грешницы, которую мучили в адском пекле. Это было словно наваждение, – почему-то все изображенные на гравюрах шлюхи дьявола незаметно превращались в воображении Матьяша в одну и ту же женщину, ту самую женщину, что почтительно называли королевой Венгрии. «Наверное, это любовь», – с иронией подумал король и улыбнулся, довольный своей шуткой. Окинув взглядом комнату, он заметил трость, отнюдь неслучайно находившуюся в опочивальне. Подбросив длинный предмет на ладони, Матьяш неторопливо двинулся к жене…
– Твой отец преступник! Вероломный заговорщик! Предатель!
– Нет!
– Как ты смеешь спорить со мной?! Ты ни в чем не нуждаешься только благодаря милости нашего короля! Ты сын заговорщика, государственного преступника, а тебя взяли на воспитание, заботятся о тебе. В твоих жилах – кровь твоего отца, ты такой же, как он!
– Да! И горжусь этим!
– Остановись!
Но сын Дракулы даже не обернулся, проигнорировав окрик наставника. Около полугода мальчик жил в Буде, но так и не привык к этому городу, ненавидел здесь все. Может быть, такую жизнь можно было назвать сносной, – Влада кормили, одевали, учили наукам, но он все равно чувствовал себя пленником. Виною были два обстоятельства: во-первых, мальчик постоянно, едва ли ни каждый день слышал о том, как плох его отец, а, во-вторых, – наставник-францисканец настойчиво склонял его к перемене веры.
Даже то, что по возвращении назад его ожидало строгое наказание, не остановило мальчика. Выбежав из постылого жилища, которое у него язык не поворачивался назвать домом, Влад промчался по улицам Буды, направляясь к городским воротам. Там, за пределами города, на берегу Дуная, в укромном, заросшем камышом заливчике было тайное его убежище, где он скрывался тогда, когда жизнь становилась совсем невыносимой и не хотелось никого видеть. Устроившись на стволе склонившейся к самой воде ивы, мальчик долго смотрел на широкую спокойную воду величественной реки. Если бы он был рыбой, то мог бы нырнуть в этот поток и долго-долго плыть вперед, чтобы однажды вернуться на родину. Но Влад не хотел возвращения в Валахию. Наверное, даже если бы он имел такую возможность, то не воспользовался бы ею. Что он увидел бы там? Горный поток, ставший могилой его матери? Разрушенный дом, где он когда-то был по-детски беззаботно счастлив? Своего дядю, вероломно захватившего не принадлежавший ему трон? Дядю, который без тени сомнения убил бы и самого Влада, как возможного претендента на престол… Влад чувствовал, что у него больше нет родины, он утратил ее, как и своих родителей.
Сын Дракулы знал, что его все еще считают мальчиком, но он давно перестал ощущать себя ребенком. Наверное, с той самой ночи, когда погибла его мать и когда он покинул замок, понимая, что не должен плакать и оглядываться назад. Что бы ни твердили окружавшие его сейчас люди о его отце, Влад не сомневался, что они лгут. Он помнил своего отца, любил его, гордился тем, что ему посчастливилось быть сыном такого человека, как воевода Влад Дракула.
Влад рассеяно заплетал косами молодые ивовые побеги, смотрел в темную воду и представлял отца. Он видел его на коне, в сверкающих на солнце доспехах, он был как золотой рыцарь из легенды – герой, спустившийся с небес, чтобы сразиться с силами зла. От одного его взгляда полчища врагов в панике бежали с поля боя, и ему не было равных в том, как он держался в седле, как владел мечем и копьем. А с сыном грозный князь был совсем другим – не только отцом, но и другом, старшим товарищем, которому хотелось подражать во всем. У Дракулы было очень мало свободного времени, и, может быть, потому Влад особенно хорошо запомнил их встречи. Он помнил как отец помогал сделать из веточек лук и стрелять по мишени, учил держаться в седле, подбадривал, когда было трудно, как весело шутил, умея находить смешное в обыденном. А еще он всегда говорил, что Влад превыше всего должен чтить православную церковь, и что их страна сохранится только в том случае, если народ не отречется от веры своих отцов. Когда Влад немного подрос, Дракула стал брать его в поездки по валашским монастырям, и мальчику было приятно наблюдать, с каким почтением относятся седобородые священники к его отцу, слушать их беседы на богословские темы, в которых мальчик почти ничего не понимал, но все равно слушал очень внимательно, жадно ловя каждое слово, слетавшее с губ отца.
А ныне Влада окружали люди, клеветавшие на его отца и принуждавшие отречься от православной веры. И ему некуда было бежать, невозможно скрыться от них. Вот и теперь мальчик отлично понимал, что ему в любом случае, рано или поздно предстоит вернуться «домой». Если он задержится на берегу до закрытия городских ворот, ему придется остаться здесь на ночевку и на следующий день еще больше достанется от наставников. Приходилось повиноваться. Повиновение – вот главная наука, которой его обучали, но Влад знал, что он поступит так же, как его отец. Когда тот находился в турецком плену, он был почти ровесником Влада, он тоже был совсем один, он тоже был покорным, но выстоял в главном, сохранив свою веру.
Решительно соскользнув с ветви ивы, мальчик заторопился в город. Он успел до закрытия ворот, но возвращаться к своему воспитателю не хотел, а потому продолжал бродить по грязным улочкам Буды. Он остановился у порога огромной католической церкви. Выросший в Валахии Влад не привык к грандиозным готическим постройкам, и они повергали его в трепет, внушая безотчетный страх, смешанный с любопытством. Он знал, что не должен входить в это огромное, представлявшееся темной пещерой здание, где запросто можно было заблудиться, но при этом отчаянно хотел заглянуть туда. Он не мог понять, почему и католики, и православные, верящие в одного и того же Бога, так ненавидели друг друга и считали врагами. Одно дело магометане, у них была другая вера, но почему не могли найти общий язык люди, исповедовавшие учение Христа, этого Влад понять не мог. Крамольная мысль о том, что, может быть, нет ничего страшного в перемене веры, вновь посетила мальчика и заставила с испугом озираться по сторонам, словно кто-то мог прочесть его мысли. Влад долго стоял у порога храма, а потом сделал шаг…
- Предыдущая
- 20/103
- Следующая
