Дочь палача и король нищих - Пётч Оливер - Страница 8
- Предыдущая
- 8/99
- Следующая
– Эта девушка не одержима дьяволом, – прошипел он и указал на раздутый живот служанки. – Резль приняла спорынью. И кто, интересно знать, эту спорынью ей дал?
– Я… я не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил пекарь. – Быть может, она повязалась с каким-нибудь молодчиком, и…
– С сатаной! – вмешалась его жена. – С сатаной она сблизилась!
– Болваны! – прошептала Магдалена так тихо, чтобы Бертхольд ее не услышал.
Она склонилась над вопившей служанкой, вытерла ей лицо мокрым платком и ласково с ней заговорила. Но вдруг ее переполнила ярость, и она развернулась к пекарю. Глаза ее сверкали.
– Какой еще сатана, – прошипела она. – Любому в городе известно, что вы ей проходу не давали! Все знают!
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил Бертхольд. Лицо его вдруг заострилось. – Может, это я…
– Вы сами обрюхатили собственную служанку! – выпалила Магдалена. – А чтобы про это не узнал никто, дали ей спорыньи. Так ведь было?
Бертхольд побагровел.
– Да как ты смеешь говорить обо мне такое, шавка ты мелкая! – просипел он. – Ты, видимо, забыла, что я заседаю в совете. Одно мое слово – и можете всей семьей собирать свое барахло и проваливать. Одно только слово!
– Ха, ну и кто же тогда будет готовить вашей жене снотворное? – Магдалена вскочила и указала на молившуюся Марию Бертхольд. – Сколько она уже приходила к моему отцу за зельем, чтобы ее муженек наконец угомонился и уснул дома за вином!
Пекарь изумленно уставился на жену.
– Это правда, Мария?
Та сложила руки и смущенно уставилась в пол.
– Успокойтесь! – крикнул Симон. – Сейчас не время для споров. Эта девушка, возможно, при смерти! Если мы хоть чем-то хотим ей помочь, то нужно хотя бы узнать, сколько было спорыньи и от кого она ее получила… – Он в отчаянии взглянул на Бертхольда. – Говорите же, Богом вас прошу! Это вы дали Резль спорынью?
Пекарь упрямо молчал, но его жена вдруг тихо заговорила.
– Это правда, – прошептала она. – Остальное все – вранье. Да поможет тебе Господь, Михаэль! Тебе и всем нам!
Пекарь не знал, что ответить, и в конце концов сдался. Он вздохнул, сгорбившись, и пригладил редкие, запачканные мукой волосы.
– Да, черт возьми, я… это я дал ей, – проговорил он. – Я сказал ей… сказал, что нужно принять все разом… Что так подействует вернее.
– Все разом? – в ужасе переспросила Магдалена. – И сколько же там было?
Бертхольд пожал плечами.
– Да мешочек такой вот, с кулак, наверное.
Симон со стоном схватился за голову.
– Тогда ее уже не спасти. Мы сможем только облегчить ее страдания… – Он сжал кулаки и двинулся на Бертхольда. – Кто, черт возьми, дал вам столько спорыньи? – прошипел он. – Кто, будь он проклят?! Кто эта нелюдь?
Пекарь отпрянул от него и, прижавшись спиной к двери, ответил так тихо, что в первые мгновения лекарь едва мог его расслышать.
– Это был ваш отец.
Симон застыл на месте, словно громом пораженный.
– Мой отец?
Бертхольд кивнул.
– Это удовольствие обошлось мне в два гульдена. Но ваш отец сказал, что это самое надежное средство.
– Он хотя бы сказал вам, сколько ее следует насыпать? – Симону с явным трудом дались эти слова.
– В общем-то, нет, – пекарь пожал плечами. – Сказал только, что не стоит жалеть и нужно принять побольше, чтобы лучше подействовало. Вот я и дал ей все, что было.
Симон едва не вцепился пекарю в горло, но за спиной снова раздался вопль служанки – громче и протяжнее, чем все предыдущие. Резль Кирхлехнер выгнулась, словно ей переломило хребет, раздвинула бедра, и между ними по льняному платью растеклось кровавое пятно. Потом она вдруг съежилась, и на пол со скамьи свалился мясистый комок величиной с кошку.
Это был мертвый зародыш.
Симон бросился к служанке и прижал палец к шее, чтобы прощупать пульс. Скошенные глаза ее уставились на разбросанную вокруг окровавленную солому, а на лице застыло спокойствие и умиротворение. Лекарь прикрыл девушке веки и аккуратно устроил ее на скамье.
– Она отошла в лучший мир, – проговорил он и перекрестился. – Туда, где нет места страданиям, демонам и людям, могущим причинить ей боль.
На мгновение воцарилась тишина, которую нарушали только повизгивания Марии. Первым пришел в себя Бертхольд. Он подошел к зародышу, валявшемуся на полу возле печки, поднял его кончиками пальцев и скрылся через заднюю дверь в саду. Через некоторое время пекарь вернулся и, оттирая о штанины перепачканные землей руки, попытался робко улыбнуться. Но лицо лишь скривилось в гримасе.
– Резль мертва, весьма прискорбно, – сказал он едва слышно. – Я позабочусь о том, чтобы ее подобающим образом похоронили на кладбище Святого Себастьяна, со священником, поминками и что там еще бывает. Родители ее тоже в деньгах нуждаться не будут. Что до остального… – Он смущенно осклабился. – Мы ведь не хотим, чтобы по городу разошлись слухи, будто в служанку вселился дьявол. Это может плохо закончиться. Да и наш юный лекарь наверняка согласится с предположением, что бедную Резль свалила ужасная лихорадка. От нее тоже могут быть страшные видения, так ведь?
Пекарь выжидательно взглянул на Симона.
– Вы что, всерьез думаете, будто… – начал тот, однако Бертхольд вскинул руку и перебил его:
– Знаю, ваши визиты стоят дорого. Сколько? Скажем, пять гульденов? Или десять? Какая сумма вас устроит?
Он распахнул сундук возле стола и принялся в нем копаться.
– Да подавись ты своими деньгами! – Магдалена захлопнула сундук, и пекарю прищемило пальцы тяжелой крышкой.
Бертхольд взвыл и заскрипел зубами от боли. Его жена все это время переводила взгляд с одного на другого, словно стояла в окружении призраков. Потрясение оказалось для нее слишком тяжелым, подумалось лекарю, и она решила на время замкнуться в собственном мирке.
– Всем-всем расскажу, что вы, как бык племенной, на собственную служанку влезали, а потом спорыньей ее накормили, – зашептала Магдалена. – Вечно мы, женщины, за похоть мужскую расплачиваемся. Но не в этот раз!
Хитрые глазки пекаря сверкнули холодным блеском.
– Ну да, и кто же вам поверит? – прошипел он. – Дочь палача и бестолковый сын полевого хирурга… Вот так парочка! Идите, расскажите всему городу про меня. И тогда, клянусь, я вашу жизнь в ад превращу.
– Моя жизнь и так на ад похожа. – Магдалена развернулась к выходу и потащила за собой Симона.
Лекарь в последний раз взглянул на Бертхольда и насмешливо поклонился на прощание.
– Если вас снова понос или запор скрутит, – проговорил он с подчеркнутой вежливостью, – то вы знаете, где меня искать.
Они вместе вышли на улицу; за их спинами слышались приглушенные вопли Михаэля Бертхольда, осыпавшего их отборной бранью. Перед дверью до сих пор толпились зеваки. Магдалена остановилась на мгновение и оглядела собравшихся. Лица их не выражали ничего, кроме пренебрежения и отвращения.
«Дочь палача и бестолковый сын полевого хирурга. Вот так парочка…»
Девушка тут же утратила всякую уверенность, что им хоть кто-то поверит. Крестьяне и ремесленники расступились перед ними, образовав живой коридор. Все старались встать подальше от них, словно эти двое болели чем-то заразным.
Симон с Магдаленой двинулись в сторону Речных ворот, и, пока не скрылись из виду, горожане не сводили с них цепких взглядов.
3
Шонгау, ночь с 13 на 14 августа
1662 года от Рождества Христова
Поздно ночью Симона разбудил шум перед домом. Лекарь схватился за стилет, который всегда держал на сундуке возле кровати. Затем громыхнула входная дверь, и, заслышав грязную ругань, Симон понял, что это всего-навсего вернулся отец – видимо, доплелся-таки до дома из какого-нибудь кабака за городской площадью.
Симон потер глаза и потянулся. Уже с самого вечера он собирался поговорить с отцом по поводу спорыньи. Но Бонифаций Фронвизер бесследно пропал. Повода для беспокойства, в общем-то, не было. В последнее время старик все чаще начал пропадать из дому и не появлялся целыми днями – напивался в трактирах Шонгау, Альтенштадта или Пайтинга. Когда у него наконец заканчивались деньги, он высыпался где-нибудь в сарае и с распухшим с похмелья лицом возвращался домой. Успокаивался на пару недель, а потом все начиналось сначала. Симон не сомневался, что и заработанные за спорынью два гульдена отец с широкой душой спустил в ближайших кабаках.
- Предыдущая
- 8/99
- Следующая
