Щегол - Тартт Донна - Страница 116

• Предыдущая
• 116/204
• Следующая

– Тео, – сказала миссис Барбур, – хочешь чего-нибудь? Чаю? Чего покрепче?

– Нет, спасибо.

Она похлопала по парчовому покрывалу.

– Поди-ка, сядь рядышком. Пожалуйста. Хочу на тебя посмотреть.

– Я…

От ее тона, и официального, и сердечного, на меня нахлынула глубокая печаль, и когда мы глянули друг на друга, казалось, в ту же секунду все прошлое перетасовалось перед нами, заострилось, стало стеклянно-ясным, свилось в тишину дождливого весеннего вечера, темноту кресел в передней, легкость ее руки на моем затылке.

– Я так рада, что ты к нам зашел.

– Миссис Барбур, – сказал я, перебираясь на кровать, присаживаясь аккуратно, полубоком, – господи, я поверить не могу. Я только что узнал. Мне так жаль.

Она сжала губы, словно ребенок, который изо всех сил пытается не расплакаться.

– Да, – ответила она, – что ж. – И между нами повисла ужасная и словно бы несокрушимая тишина.

– Мне очень жаль, – повторил я с большим чувством и понял, до чего же это убого вышло, можно подумать, если скажу погромче, острота моего горя станет приметнее.

Она жалко заморгала. Я, не зная, как поступить, накрыл ее руку своей, и так мы с ней просидели до неуютного долго.

Наконец она нарушила молчание:

– Ну ладно. – Она решительно смахнула слезинку с ресниц, пока я лихорадочно подыскивал тему для разговора. – Он как раз о тебе вспоминал дня за три до смерти. Он собирался жениться. На японке.

– Да ладно. Правда? – было грустно, но от улыбки я не сумел удержаться: Энди выбрал вторым языком японский как раз потому, что западал на фансервисных мико и шлюховатых анимэшных девочек в матросках. – На японке из Японии?

– Именно. Крошечное такое существо с писклявым голоском и записной книжкой в виде чучелка. Да, мы с ней познакомились, – сказала она, приподняв бровь, – пили чай с сэндвичами у “Пьера”, Энди переводил. Она, конечно, была на похоронах, эта девочка – ее зовут Мияко, – вот так. Другая культура, конечно, и все такое прочее, но вот уж правду говорят, что японцы очень сдержанные.

Маленькая Клементина всползла миссис Барбур на шею и свернулась там, как меховой воротник.

– Знаешь, я подумываю третью завести, – сказала она, поглаживая собаку. – Что скажешь?

– Не знаю, – растерявшись, ответил я.

Так это было не похоже на миссис Барбур – спрашивать у кого-нибудь совета хоть по какому вопросу, а уж у меня – тем более.

– Признаюсь, эта парочка стала мне большим утешением. Через неделю после похорон моя старая подруга, Мария Мерседес де ла Перейра, вдруг приносит их мне – двух щенков в корзинке с ленточками, я поначалу засомневалась, но теперь понимаю, что в жизни не получала более уместного подарка. Мы собак никогда не держали, из-за Энди. Он был страшным аллергиком. Ну, ты помнишь.

– Помню.

Вернулся Платт, по-прежнему в этом своем егерском пиджаке, с огромными отвисшими карманами – как раз для подстреленных птиц да пустых гильз. Пододвинул к нам стул.

– Ну что, мам, – сказал он, прикусывая нижнюю губу.

– Ну что, Платиновый, – натянутое молчание. – Как на работе? Все удачно?

– Да, отлично, – он закивал, будто сам себя в этом пытался убедить. – Да. Дел по горло.

– Рада слышать.

– Книжки новые. Одна про Венский конгресс.

– Еще одна? – она обернулась ко мне. – А что у тебя, Тео?

– Простите?

Я разглядывал костяную пластинку (с китобойным судном), врезанную в крышку ее корзинки для рукоделия и думал про беднягу Энди: черная вода, соль в горле, тошнота, судороги. Весь ужас и жестокость смерти в самой ненавистной ему стихии. Проблема, по сути, заключается в том, что я не выношу яхт.

– Расскажи-ка, чем ты сейчас занимаешься?

– Ээ, торгую антиквариатом. В основном американской мебелью.

– Правда? – она засияла от восторга. – До чего же прекрасно!

– Да, в Виллидж. Я управляющий в магазине и еще занимаюсь продажами. Мой деловой партнер, – мне еще было в новинку так называть его, – мой деловой партнер, Джеймс Хобарт, он работает по дереву, занимается реставрацией. Вы загляните к нам как-нибудь.

– Ох, превосходно. Антиквариат! – она вздохнула. – Ну, ты сам знаешь, до чего я люблю всю эту старину. Всегда хотела, чтобы и дети этим заинтересовались. Надеялась, что хоть кто-то.

– Ну, есть еще Китси, – сказал Платт.

– До чего же занятно, – продолжила миссис Барбур, словно бы не слыша Платта, – ни у кого из моих детей нет художественной жилки. Маленькие филистеры, все четверо.

– Ой, ну ладно вам, – сказал я так шутливо, как только сумел. – Я же помню эти бесконечные уроки фортепьяно у Тодди и Китси. И Энди с этой его игрой на скрипке по Судзуки.

Она махнула рукой:

– Ой, ты же понимаешь, о чем я. Ни у кого из детей не развито зрительное восприятие. Они ни картину не могут оценить по-настоящему, ни интерьер. А вот ты, – она снова взяла меня за руку, – когда ты был маленьким, я вечно заставала тебя в передней за разглядыванием моих картин. Ты шел прямиком к самым лучшим. К пейзажу Фредерика Черча, к моим Фитц Генри Лейну и Рафаэлю Пилу или к той картине Джона Синглтона Копли – помнишь, миниатюрный овальный портретик, девочка в шляпке?

– Так это был Копли?

– Копли. А только что ты разглядывал набросочек Рембрандта.

– Так это настоящий Рембрандт?

– Да. Один-единственный, омовение ног. Остальные – ученики. А мои собственные дети всю жизнь прожили среди этих картин и не выказали ни капли к ним интереса, верно ведь, Платт?

– Я предпочитаю думать, что мы зато во многом другом отличились.

Я кашлянул.

– Знаете, я правда всего-то забежал поздороваться, – сказал я. – Я очень рад был с вами повидаться, с вами обоими, – я обернулся, чтобы к Платту это тоже относилось, – жаль, что встретились мы при таких грустных обстоятельствах.

– Может, останешься, поужинаешь с нами?

– Простите, – сказал я, чувствуя, что меня прижимают к стенке, – не могу, именно сегодня – никак не могу. Но мне правда очень хотелось к вам заскочить, повидаться.

– Тогда ты придешь к нам как-нибудь на ужин? Или на обед? Или на пару стаканчиков? – она рассмеялась. – Или на что угодно?

– Конечно, поужинаем.

Она подставила мне щеку для поцелуя, чего никогда не делала, когда я был маленьким – даже с собственными детьми.

– Как же чудесно, что ты снова у нас, – сказала она, схватив меня за руку, прижав ее к щеке. – Как в старые добрые времена.

Возле двери Платт отколол какое-то чудное рукопожатие – так то ли бандиты здороваются, то ли члены студенческого братства, то ли глухонемые, и я даже не знал, как реагировать. Смешавшись, я отдернул руку и, не зная, что бы еще сделать, чувствуя себя идиотом, стукнулся с ним кулаками.

– Ну, слушай. Здорово, что мы встретились, – сказал я, нарушив неловкое молчание. – Звони тогда.

– Насчет ужина? А, да. Дома тогда, наверное, и поедим, если ты не против, мама теперь не очень любит куда-то выходить, – он засунул руки в карманы пиджака, и вдруг – как гром среди ясного неба: – Я тут в последнее время частенько вижу твоего старого дружка Кейбла. Куда чаще, чем мне хотелось бы, сказать по правде. Захочет узнать, наверное, что я тебя видел.

– Тома Кейбла? – недоверчиво рассмеялся я, хотя смех вышел жиденький, от дурных воспоминаний о том, как нас вместе отстранили от занятий и как он слился, когда мама умерла, мне до сих пор делалось не по себе. – Так вы с ним общаетесь? – спросил я, когда Платт ничего не ответил. – А я о Томе годами не вспоминал.

Платт ухмыльнулся.

– Признаюсь, я тогда думал – вот чудеса, дружок этого парня водится с таким задротом, как Энди, – тихонько сказал, привалившись к дверному косяку. – Не то чтоб я возражал, правда. Энди надо было, чтоб его кто-нибудь встряхнул, накурил, что-то в этом роде.

Эндрот. Андроид. Битые яйца. Прыщедав. Губка Боб Ссаные Штаны.

– Нет? – небрежно уточнил Платт, ошибочно истолковав мой застывший взгляд. – А я думал, ты этим баловался. Кейбл-то тогда дул по-черному.

• Предыдущая
• 116/204
• Следующая