Васильки (СИ) - Смирнова Наталья - Страница 4

- А пел кому?

- Васеньке.

Задумалась Матрёна. Странно всё это. Не может она в толк взять, как такую песню мальчишке можно спеть.

С того вечера боялись парни друг другу в глаза посмотреть. Сидят рядышком и вроде не знают о чём говорить, лишь вздыхают и за руки держатся. Только им даже молчать вместе было хорошо. Но в молчание это в скором времени печаль закралась. Отпуск у Вани заканчивался, и табор сворачиваться на днях собирался.

- Васенька, может, останешься? – спросил Ваня перед отъездом в город. – Я приеду на выходных, тебя к себе заберу.

- Не отпустят меня. Да и не хочу я вам обузой быть. Что я умею? Только подаяние просить.

Поднял Васенька взгляд на Ваню, впервые за последние дни ему в глаза посмотрел. Да так, что все чувства парня на васильках сосредоточились, привязались. Понял он, что не разорвать эту связь никогда.

- Я в табор пойду. Поговорю с твоими.

- Пустое это дело, - Вася глаз не отводит, в омуты свои затягивает. Тонет в них Иван с тихой радостью. Хочет там остаться на веки вечные. – Через год мы сюда вернёмся. Вот и встретимся.

Не утерпел Ваня, потянулся к своему Васильку, обнял, и совсем голову потерял. Сам не понял, как прильнул к губам сладким, вишнёвым. Языком погладил, приласкал. Васенька затих в его руках, глаза закрыл, навстречу подался. Медово-то как! Во рту, словно патока растекается.

- Вася, Васенька, ждать тебя буду. Всё сделаю, что в моих силах, лишь бы был ты со мною рядом.

Только разочарование горькое ждало Ивана. Запросили в таборе выкуп за Васю большой.

- Заплатишь через год, отдадим Васю. А на нет так и суда нет.

Васятка в Ваню при расставании вцепился как клещ. Откуда только у мальчонки силы взялись? На вид-то совсем дохленький. Два мужика его от Ивана отдирали. А мальчишка молчал и всем телом дрожал.  Ваня только уговаривал своего Василька:

- Выкуплю тебя через год, Христом Богом клянусь. Ты только помни меня.

Так и вернулся Иван в город один. Тоска на него напала, не знает, куда от неё деваться. Загрузил себя работой по самую макушку. Работает с утра до позднего вечера, выкуп за Васятку копит. А сердце его любит и страдает. Хочется выплеснуть парню всё наружу, только некому.

- Что-то грустит наш Ванятка, - по фирме слухи поползли. – Не поёт он песен радостных.

Уборщица тётя Клава мыла как-то вечером пол и слушала Ванины страдания.

– Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь, до самого тына?

Так парень слёзно пел, что клиент, старичок-интеллигент, который заказ приехал сделать, под дверью так и замер. Дышать забыл. Клавдии рукой махнул, и палец к губам приложил, типа, тише. По окончании дверь открыл и с порога в дифирамбы ударился.

- Юноша, вы знаете, что у вас талант? Вам необходимо учиться.

- Зачем? – Иван поморгал. Петь он и так умеет.

- Вам на сцене надо выступать. Такой тенор. Такой тенор! – от переизбытка чувств мужчина перешёл на фальцет, закашлялся и полез в карман за платком.

Что такое «тенор» Ваня не знал.

- Юноша, в консерваторию вам надо. Я могу вам устроить протеже. – Старичок протёр очки и водрузил их себе на нос.

Что такое «протеже» Ваня и подавно не слыхивал. Он смотрел на клиента и хлопал ресницами.

- Вы что-нибудь заказать хотите?

Дядька махнул рукой. Какой там заказ, если перед ним настоящий самородок стоит?

- В опере хотите петь?

Ваня на миг задумался. Отчего же не спеть? Он в театр ходит каждую неделю, где оперу дают. Столько партий уже наизусть знает. Особенно ему итальянские оперы нравятся.

- Хочу.

- Я завтра за вами заеду, у хозяина отпрошу. Сейчас последние дни набора в консерваторию идут. Быть вам, юноша, певцом.

Ваня-то ломаться не привык. Спел комиссии всё, что просили. А просили много и долго. Слушали с удовольствием, каждую ноту смаковали. Талантище! И приняли Ваню вне конкурса. Глаза закрыли на то, что нотную грамоту не знает. Наверстает, выучит. Главное, вот он, голос золотой. Уникальный. Такой раз в сто лет рождается.

Так Иван в консерваторию поступил.

========== Глава 5. ==========

        Началась для Вани учёба. Многое он узнал: и про гаммы, и про ноты, и про распевание, про звук открытый и закрытый, и про дыхание особое. Приходилось ему нудные ноты тянуть старательно, нотную грамоту учить, а потом и с листа петь. Не так-то легко стать певцом, как кажется на первый взгляд.

Старичок-интеллигент, что Ване протеже устроил, профессором оказался, музыковедом. Взялся за Ванино воспитание и обучение с рвением. Вцепился в парня мёртвой хваткой. Консерваторию он храмом музыки называл. Требовал особого к ней поклонения.

- Что есть музыка? – вопрошал он у Ивана. И, не дождавшись ответа, сам отвечал на свой вопрос. – Вы думаете, Ваня, это набор нот? Нет, юноша, это далеко не так. Это квинтэссенция души человеческой. – Ванечка пробовал запомнить мудрёные слова. - Все чувства и эмоции мы выражаем мелодией, - продолжал вдохновенно тем временем музыковед, захлёбываясь в восторге от своей проникновенной речи. - Любовь, ненависть, радость, гнев. Мы даже провожаем людей на тот свет под музыку, которая выражает нашу скорбь. Вот вы, Ваня. О чём вы думаете, когда поёте? – Профессор многозначительно поднимал указательный палец, тыча в потолок.

Ваня вздыхал. Ничего такого глубокомысленного не приходило ему на ум. Если честно, то думал он  о Васильке.

- О любви, - отвечал он таинственным голосом и опускал глаза.

- Высокое чувство! – восклицал профессор. – Вы знаете несравненную Галину Павловну*? Я всю жизнь в неё влюблён. Как она пела! Всю душу вынимала за один только раз. Слушайте музыку, юноша.

И Ваня слушал. Слушал всё, что приносил ему Давид Моисеевич.

- Знаете ли вы, Ваня, что красота внутренняя должна подкрепляться внешне? – продолжал интеллигент. – Пойдёмте на днях в универмаг. Надо вам костюм купить.

Ваня сдался на милость Давида Моисеевича и позволил себя облачить в брюки и пиджак. Поворачиваясь перед зеркалом и придирчиво себя оглядывая, Ванятка был вынужден признать, что вид ему костюм придавал солидный.

- Читайте, юноша, читайте! – внушал ему профессор. – Чтение – это образование. Но не покупайте бульварных книжиц. Классика, вот основа правильного развития личности.

Ваня удивлялся, что его называют личностью, но на счёт классики соглашался. Он даже начал читать незабвенного Александра Сергеевича, который Пушкин.

- Поэзия! – Давид Моисеевич благоговейно возводил к небу глаза. – О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! Просвещайтесь, юноша. Всё в ваших руках.

Ванечка просвещался изо всех сил, посещая с профессором музеи и картинные галереи.

- Что вы знаете о любви? – Старичок вдруг впадал в прострацию, сидел, глядя в одну точку, видимо, вспоминая своих возлюбленных. Иван терпеливо ждал, когда Давид Моисеевич выберет лучший пример. – Есть любовь низменная, а есть платоническая. Так вот, юноша. Платоническая любовь толкает на подвиги, на создание шедэ-э-эвров! Вы слышите меня?

Ваня вздрагивал от резкого голоса своего наставника. Он не мог решить, какая у него любовь к Васеньке. Ради Васи он готов был на любой подвиг и  шедевр. И в то же время, когда он вспоминал его сладкие губы, то низ живота наливался свинцовой тяжестью.

- Мироздание одарило нас чувствами и разумом. Любовь есть высшая точка человеческих привязанностей и ощущений! – Давид Моисеевич на этом месте всегда распалялся, доставал платок и вытирал взмокший лоб.

Здесь Ваня поддерживал его целиком и полностью, чувствуя, что без Васи жизнь тусклая. И он ждал, когда пройдет год.

Учился Иван прилежно, получал повышенную стипендию для особо одарённых студентов и работал по вечерам.

Утро по его обыкновению начиналось с распевки. Давид Моисеевич любезно транспортировал в Ванину квартиру старое пианино с надписью «Кёнигсберг» на бронзовой планке, прикреплённой под крышкой. На лицевой стороне инструмента симметрично по сторонам были вкручены шурупы, что наводило на мысль о безвозвратно утраченных бывшими хозяевами подсвечниках. Ваня задавал себе тон и мощно пел на всю свою жилплощадь: