Ветхозаветные пророки - Мень Александр - Страница 41

Для Иудеи самым естественным шагом было встать под эгиду Вавилона, и Иеремия объявил, что это ее единственный путь к миру. Зная, что Иоаким все еще колеблется сделать выбор, и не имея возможности выступить публично, пророк решил распространить свои пророчества письменно. В декабре 604 года книга была готова, и Барух лишь ждал случая, когда ее можно будет предать гласности.

В это время в Иерусалиме был объявлен всенародный пост. Обычно к нему прибегали в дни бедствий: при вторжении врагов или эпидемиях. Быть может, Навуходоносор уже предъявил Иоакиму свой ультиматум: либо признать его главенство, либо испытать на себе его силу. Если это предположение верно, то выбранный Барухом момент был самым подходящим. Чтение было согласовано с группой сторонников Иеремии. Писец Гемария, брат Ахикама, предоставил Баруху свое место в крытой галерее храма, откуда удобно было обращаться к народу, стоящему внизу.

В назначенный день Барух появился у балюстрады, развернул свиток и прочел толпе слова учителя. На этот раз они произвели большее воздействие, чем прежде, когда Иеремия говорил сам. К тому же угроза вавилонского вторжения перестала казаться сказкой. Сын Гемарии после чтения поспешил во дворец, где в это время как раз держали срочный совет сановники Иоакима. Расспросив Баруха и убедившись, что книга действительно записана со слов пророка, они решили, что царь непременно должен ознакомиться с ней. Предложив учителю и ученику скрыться, советники направились в кедровые палаты к царю.

Иоаким сидел перед обогревавшей зал жаровней, когда к нему вошли взволнованные вельможи и рассказали о пророчествах книги. Царь велел прочесть ему рукопись вслух. Один из царедворцев, Иегуди бен Натан, который, вероятно, принял дело особенно близко к сердцу, стал читать. Все думали, что грозные слова человека Божьего хоть немного встревожат Иоакима, но легкомысленного царя смутить было куда труднее, чем его отца Иосию. Как только Иегуди прочитывал три-четыре строки, царь брал у него из рук свиток, отрезал прочитанное и, к ужасу присутствующих, бросал в огонь. Когда это странное чтение кончилось и от книги осталась лишь горсть пепла в жаровне, Иоаким, ни словом не обмолвясь о ее содержании, приказал арестовать и Иеремию, и Баруха. Но те уже находились в безопасном месте.

Скрывшись в тайном убежище, Иеремия, однако, не мог бездействовать. Он снова развернул перед Барухом чистый свиток пергамента, и вновь — не убитые царским произволом — зазвучали слова пророка, и опять верный Барух записал их для народа и для будущих поколений.

Новая рукопись была еще больше прежней. Она включала новые речи, притчи и аллегории. В одной из них пророк излагал мысли, навеянные ему, когда он зашел в мастерскую гончара. Тот как раз изготовлял на своем круге кувшин, и внезапно сырая глина треснула и развалилась; гончар, смяв глину, стал лепить из нее новый сосуд. «И было ко мне слово Ягве: не могу ли Я поступить с вами, дом Израилев, как этот горшечник? Вот вы в руке Моей, как глина в руке горшечника». Другими словами, избранный народ, оказавшийся негодным для высших целей, снова может быть отброшен в изначальное состояние: вновь станет изгнанником и скитальцем, каким он был до вступления в землю обетованную; и лишь тогда из «сырого материала» сосуд общины верных будет воссоздан опять.

В книгу вошли и пророчества об окружающих народах: филистимлянах, моавитянах, идумеях, амонитянах. Иеремия знал, что их цари подстрекают Иоакима на борьбу против Вавилона, и предсказывал им такие же бедствия, какие ждут Иудею. Для него, как для Амоса, нравственные требования распространялись на все племена, а не только на Израиль. Следовательно, Иеремия не считал их целиком погрязшими во тьме заблуждений, а предполагал в них какие-то начатки богопознания. Не случайно Ягве поставил его «пророком для народов». Иеремия полностью разделял веру Исайи в конечное обращение людей из всех наций к единому Богу. Об говорила его вселенская молитва:

Писания Иеремии Барух передал друзьям пророка, и они быстро получили хождение в городе, вызвав ожесточенные споры. Проегипетская партия и националисты объявили Иеремию врагом отечества, желающим поработить его Вавилону. Иеремия и Барух вынуждены были по-прежнему скрываться.

До сих пор Барух с жертвенным мужеством шел на все ради учителя, но теперь, когда их обоих стали считать предателями, Барух не выдержал, и у него вырвалась единственная жалоба: «Горе мне, — в отчаянии говорил он, — ибо Господь приложил скорбь к боли моей, изнемог я от вздохов и не нахожу покоя». Что мог ответить ему Иеремия? Чем утешить? Он сам изнывал в смертельной муке. Ему оставалось только напомнить Баруху, что им суждено жить в страшное время, и обещать, что Бог сохранит верного оруженосца среди всех испытаний. Это единственное, что Он даровал им обоим, — жребий людей, уцелевших на развалинах своей родины.

Между тем Навуходоносор уже выслал войска в Сирию. Дошедшие до нас обрывки письма одного из палестинских царей (вероятно, Аскалонского) показывают, что здесь все еще надеялись на поддержку Египта. Неизвестно, какие обстоятельства заставили Иоакима отступить, но в конце концов он вынужден был признать власть Навуходоносора. Это произошло между 604 и 603 годами.

С этого времени Иеремия снова получил свободу действия, хотя духовенство по-прежнему не желало допускать его в храм. Пророк в свою очередь не отказался от прежней цели: пробудить совесть Израиля. Он решил воскресить одно из самых мрачных воспоминаний его прошлого и попросил старейшин и нескольких священников спуститься с ним в Тофет, в долину Генном, где при Менаше совершались ритуальные убийства. Там, держа в руках глиняный кувшин, Иеремия произнес проклятие на «долину убийств». После этого он швырнул кувшин на камни и воскликнул: «Так говорит Ягве Саваоф: как гончар разбивает сосуд, так сокрушу Я этот город».

После этого демонстративного акта пророк появился в храме и снова повторил предсказание. Старший надзиратель храма Пашхур в ярости ударил Иеремию и приказал на сутки заковать его в колодки. Весь день пророк оставался скованным у ворот, как у позорного столба. Он, который больше всех страдал за Израиль и оплакивал его слепоту, должен был до дна испить чашу унижения. С новой силой охватило его желание перестать пророчествовать, обрести единство с соотечественниками, ободрять их, а не укорять. Ведь он мог, как Анания, Ахав и Цидкия, участвовать в торжествах, воспевая незыблемость Сиона, и тогда все было бы просто и спокойно. А еще лучше было уйти в Анатот и вернуться к прежней мирной жизни. Об этом он говорил и спорил с Богом в уединенных молитвах.

В 601 году барометр истории опять пошел на «грозу». Фараон наконец собрался с силами для контрудара и дал бой армии Навуходоносора. Битва была жестокой, но никто не одержал окончательной победы. Халдеи ушли в Вавилон, где Навуходоносор начал полную реорганизацию армии. Иоаким же только этого и ждал, чтобы вернуться под крыло своего старого союзника Нехо. Навуходоносор не мог немедленно покарать иудейского царя, но по его приказу военные действия против Иудеи начали халдейские гарнизоны и подчиненные им союзные племена. Осенью 598 года внезапно скончался Иоаким, и престол перешел к его сыну Ехонии.

Семнадцатилетний царь стал править совместно со своей матерью Нехуштой и пытался следовать линии отца. Иеремия был очень низкого мнения об этом неудачливом царе; от настроений Иосии он был еще дальше, чем Иоаким, при нем в Иерусалиме безнаказанно совершались обряды в честь бога Таммуза и приносились жертвы «Царице неба».

В январе 597 года регулярные войска халдеев стояли уже под Иерусалимом, и в стан прибыл сам Навуходоносор. Весть об этом привела иудейский двор в замешательство. Иеремия настойчиво призывал царя и его мать торопиться просить мира. Видимо, и сам Ехония понял, что пришла пора сдаться на милость победителя. Осаждающие ждали несколько недель; они были хорошо осведомлены о развернувшейся в городе борьбе и надеялись на бескровную капитуляцию.