Первый дон - Пьюзо Марио - Страница 35

• Предыдущая
• 35/87
• Следующая

Александр кивнул, но тут Чезаре принес зловещую весть:

– Отец, оруженосца Хуана нашли тяжело раненного, причем раны не позволяют ему говорить.

– Я пойду к нему и спрошу насчет моего сына, – заявил Александр. – Если он сможет поговорить хоть с кем-то, то этим человеком буду я.

Чезаре склонил голову.

– Без языка не поговоришь, – едва слышно вырвалось у него.

Папа почувствовал, как у него подгибаются колени.

– Раны настолько тяжелы, что он не может ничего написать? – спросил он.

– Не может, отец, – ответил Чезаре. – Потому что у него нет пальцев.

– Где нашли оруженосца? – спросил Папа.

– На пьяцца делла Джудекка, где он пролежал много часов, на глазах сотен прохожих, которые из страха боялись сообщить о том, что видели.

– А о твоем брате по-прежнему никаких новостей? – спросил Александр, усаживаясь в кресло.

– Никаких, отец. Ни слова.

Объехав Рим, переговорив с капитанами святой гвардии, командирами испанцев и швейцарских гвардейцев, а также с полицейскими, патрулировавшими улицу на своих двоих, Чезаре и Дуарте вернулись в Ватикан.

Александр сидел в кресле, по-прежнему перебирая золотые четки. Когда они входили в папские покои, Чезаре посмотрел на Дуарте Брандао. Он полагал, что будет лучше, если отец узнает самые последние новости от ближайшего друга.

Дуарте встал рядом с Папой, положил руку ему на плечо.

– Нам только что сообщили, что найдена лошадь главнокомандующего. Одно стремя, похоже, отрубили мечом.

У Папы перехватило дыхание, словно его сильно ударили в живот.

– А всадник? – выдохнул он.

– Всадника не нашли, отец, – ответил Чезаре.

Папа Александр поднял голову, глаза его затуманились, повернулся к Чезаре.

– Собери святую гвардию, и пусть они прочешут улицы и окрестности Рима. Скажи им, что в казармы они смогут вернуться лишь после того, как найдут моего сына.

Чезаре ушел, чтобы отдать соответствующий приказ.

В холле столкнулся с Хофре.

– Хуан пропал, и отец в отчаянии, – сообщил брату Чезаре. – На твоем месте я бы не болтал лишнего. И отец ни в коем случае не должен узнать, где ты провел этот вечер.

Хофре кивнул.

– Я понял.

Но поделиться тем, что знал, не захотел.

По городу уже поползли слухи: сын Папы, Хуан, пропал, Папа в глубокой печали, угрожает суровыми карами тем, кто мог причинить Хуану вред.

У окон появлялось все больше людей, магазины и лавки закрывались, испанские солдаты бегали по улицам с мечами наголо. Враги Александра, включая семьи Орсини и Колонна, опасаясь, что вину возложат на них, тоже взяли в руки оружие. Ни один проулок не остался без пристального внимания, солдатам грозили смертной казнью, если они не найдут Хуана.

На следующее утро полиция разбудила рыбака, который спал в своей лодке. Звали его Джордже Шанти, и он заявил, что в тот вечер, когда Ваноцца собирала гостей, видел четырех всадников, один из которых прятал лицо под маской. Со своей лодки он наблюдал, как пятую лошадь с лежащим на ней телом подвели к тому месту, где в Тибр сбрасывали городские отходы. Тело сняли с лошади и бросили в реку.

– Как выглядели эти люди? – спрашивала полиция. – Что ты можешь нам сказать?

– Было очень темно, – отвечал Джордже.

Потом признал, что слышал голос одного, главаря, который приказал другим бросить на труп несколько камней, когда синий бархатный плащ никак не желал погружаться в воду. И еще сказал, что одна лошадь была белая.

Но Джордже сдержал слово, данное кардиналу, и не сообщил полиции приметы главаря. Когда полиция, подкрепляя свои вопросы тумаками, спросила, почему он не сообщил об увиденном раньше, Джордже сердито ответил: «За последние годы я видел, как в Тибр сбрасывали сотни трупов. Если б я о каждом докладывал полиции, у меня не осталось бы времени ни на рыбную ловлю, ни на еду».

К полудню поиски на реке уже велись полным ходом.

Сетями и крюками обследовалось дно от берега до берега.

В три часа дня крюк, брошенный одним из местных рыбаков, зацепил что-то тяжелое. И вскоре на поверхность, лицом верх, всплыло раздувшееся тело, вместе с синим бархатным плащом.

В сапогах и шпорах, с перчатками за поясом, с тридцатью золотыми дукатами в кошеле, так что убили его не ради ограбления. Когда тело вытащили из воды, на спине насчитали девять колотых ран. Не считая перерезанного горла.

Дуарте Брандао прибыл, чтобы опознать тело. Сомнений у него не возникло. Перед ним лежал сын Папы, Хуан Борджа.

Тело Хуана на лодке перевезли в замок Сант-Анджело.

Увидев труп своего любимчика, Александр в отчаянии упал на колени. Рыдал и рыдал, и его горестные крики разносились по всему Ватикану.

Когда Александр смог взять себя в руки, он распорядился похоронить Хуана в тот же вечер.

В шесть часов Хуана, в парадной форме главнокомандующего войсками святой римской католической церкви, положили на великолепные похоронные дроги и покатили через мост, тогда как Папа, в одиночестве, наблюдал за процессией с башни замка Сант-Анджело.

Впереди шли 120 факельщиков и щитоносцев, за ними – сотни плачущих служителей церкви. К вечеру процессия, насчитывающая не одну тысячу человек, добралась до церкви Санта Мария дель Пополо, где тело Хуана и предали земле, в часовне, которую его мать, Ваноцца, готовила для своей могилы.

Александр, охваченный горем, сразу после похорон послал за Чезаре.

Тот незамедлительно прибыл в его покои.

Войдя в кабинет, увидел, что Папа сидит за столом, бледный, с покрасневшими от слез глазами. Таким Чезаре видел его только раз, в детстве, когда Хуан был при смерти, выпив отравленного вина. В тот момент он задался вопросом, может ли молитва изменить судьбу или всего лишь отодвигает неизбежное?

Увидев Чезаре, Александр встал из-за стола, надвинулся на сына. Сам не свой от горя и ярости. Он всегда знал, что Чезаре не любит своего брата, понимал, что Хуану досталась жизнь, о которой мечтал Чезаре. Он слышал, что они крепко поссорились на вечеринке у Ваноццы, после чего Хуан исчез. И теперь он хотел услышать от Чезаре правду.

– Поклянись, что ты не убивал своего брата, – командным тоном потребовал он. – Поклянись своей бессмертной душой. И знай, если ты солжешь мне, то будешь вечно гореть в аду.

Обвинение, брошенное отцом, вызвало у Чезаре шок.

По правде говоря, он нисколько не сожалел о смерти брата. Но правда состояла и в том, что он не убивал Хуана.

Однако он не мог винить отца за то, что тот заподозрил в нем убийцу.

Чезаре шагнул к Александру, встретился с ним взглядом. Прижал руку к груди, заговорил со всей искренностью:

– Отец, я не убивал моего брата. Клянусь. И если это ложь, я готов вечно гореть в аду, – он увидел замешательство, отразившееся на лице Папы, и повторил:

– Я не убивал Хуана.

Взгляд первым отвел Александр. Сел, вернее, упал в большое кожаное кресло, прикрыл рукой глаза.

– Спасибо тебе, – голос его заметно смягчился. – Спасибо тебе, сын мой. Ты видишь, в каком я отчаянии, потеряв моего мальчика. И твои слова принесли мне безмерное облегчение. Потому что я обязан сказать, и не думай, что мои слова – простое сотрясение воздуха, если бы ты убил своего брата, я бы приказал вырвать тебе руки и ноги. А теперь оставь меня, я должен помолиться и постараться найти утешение в моем горе.

• Предыдущая
• 35/87
• Следующая