Король дзюдо - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая

— Почему?

— Ясно же почему, — ответил за меня Король. — Тогда ему придется и про себя рассказать. Не городи чепуху! — Он встал и пересел ко мне. — Ты же меня подводишь: я за тебя поручился.

Я пожал плечами:

— Болтать не собираюсь. А хозяин мне, как вам, не нужен. Ну а деньги могу вернуть, хоть я их и сам заработал. Пусть пользуется. Не люблю, когда меня за нос водят.

— Мы с ним сегодня же поговорим, — смешался Король.

— Не сегодня, а завтра. Новый день с двенадцати ночи начинается, — поправил я его. — И, честно говоря, надоело. Каникулы кончаются, пора за труды праведные.

— Струсил? — воскликнул Сашка.

— Хотя бы… Вон, наткнулись же однажды на Юрика. Не хватало еще своих родителей там встретить или когонибудь из учителей! — прикинулся я трусом. — Я с этим решил покончить, что и вам, мои дорогие, советую от всей широкой души.

— Трус, — повторил Сашка и напал на Короля: — Все ты… Привел! Я тебя предупреждал, отговаривал.

Король высокомерно поглядел на него:

— Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану. Про Кузьму Пруткова слышал?

— Не-а…

— Оно и видно. Не выступай, ты не на сцене, а мы не в зале. Не хочет он — не надо. Сказал же Ленька, что не проболтается. И я ему верю.

— Верю всякому зверю, — пробормотал, стушевавшись, Сашка.

— Вы тут выясняйте отношения, а я пошел. Гудбайте, камрадос! — И я направился к двери. На пороге обернулся и с чувством произнес: — Больше всего на свете он любил независимость и поэтому уехал на Таити, где женился на толстой полинезийке, заболел слоновой болезнью и умер. После этого критики признали его гением.

— Ко-го? — опешил Сашка. Он никак не мог привыкнуть к моим выступлениям.

— Поля Гогена. — Я закрыл за собой дверь. Проходя под окном, привстал на цыпочки и сказал сквозь занавеску в комнату: — Тот самый Гоген, которому Ван Гог подарил собственное ухо, когда у него сломались японские стереонаушники.

— Кретин! — высунулся в окно Сашка с такой прытью, что мы столкнулись лбами.

Потирая будущую шишку на лбу, я пришел в свой сарай. Вот уж кто кретин — Сашка. Ни Гогена не знает, ни Ван Гога. Я читал замечательную книгу Стоуна «Жажда жизни» о великом французском художнике постимпрессионисте Ван Гоге. В минуту душевной депрессии он действительно отрезал бритвой свое ухо и подарил своему другу, не менее великому художнику Гогену. Сейчас такие друзья перевелись — в лучшем случае книжку или завалящую пластинку подарят. Но они же не гении, их можно извинить. Я с удовольствием подарил бы Сашке хвост, если б он у меня был, чтобы… чтобы он сметал им пыль со своих дисков.

Вел я себя у Сашки смело и ни капли не сомневался: Федотычу будет доложено.

Ночью мне приснилось, как Федотыч, подперев дверь сарая бревнышками, облил крышу бензином и сжег меня живьем, заметая следы…

Я проснулся. Лицо горело, на стене лежали красные отсветы от направленной на меня настольной лампы, которую я забыл выключить.

Скорей бы выздоравливал Валька. Сделаем дело, и я смогу спать спокойно у себя дома, через стену от папы и мамы. У Ж' они меня в обиду не дадут. Если Федотыч такой обормот, чтобы и наш дом поджечь, они сначала спасут меня, а уж потом цветной телевизор.

И ходить теперь надо посередине улицы, избегая кирпичей, «случайно» падающих с крыш, как было с Шерлоком Холмсом, объявившим войну коварному профессору Мориарти.

Я выключил свет, снова заснул и проснулся опять — на сей раз вроде бы от запаха дыма. Неужто взаправду горю или мне это вновь почудилось?..

Я привстал. Напротив меня кто-то сидел, покуривая. Разгорающийся от затяжек огонек выявлял из темноты толстые губы Федотыча. Мы молчали. Дыхание у меня остановилось. «Снится», — мелькнула мысль.

Внезапно снящийся мне, как я считал, Федотыч больно ущипнул меня за ногу. Я вскрикнул.

— Нет, я не снюсь, — словно угадал он. — Крючок у тебя на двери слабенький — гвоздиком можно скинуть.

Я даже слова вымолвить не мог.

— Дружки твои напели бог весть чего, — продолжал Федотыч. — Решил сам проверить. Врут?

— Врут, — выдавил я.

— О чем врут? — спросил он.

— Не знаю… — слабо ответил я.

— А говоришь, врут… Так и будем считать, что врут. Договорились?

— Договорились, — выдохнул я.

— Это и хотелось от тебя услышать. Ты парень сообразительный. Такое взаимопонимание всегда приятно, — спокойно курил Федотыч.

Я нащупал кнопку лампы и включил ее, а то в темноте меня прямо оторопь брала.

Федотыч моргнул от света и приветливо улыбнулся:

— Не страшно одному?

— Кого бояться? — Но дрожащий голос выдавал меня.

— Считай теперь, некого. — Федотыч огляделся. — У тебя здесь неплохо.

— Кто мой сарай показал?

— Какая разница? Ну, Витя… Ну, Саша… Я и сам в шнурок не сморкаюсь. Не все ли равно?

— Пожалуй, да, — осторожно согласился я.

И оттого, что он говорил так спокойно, обыденно, как бы невзначай, меня охватил ужас.

— Ну, бывай! — Он встал. — Я не первый день живу. И никто от меня вот так запросто не уходил, пока сам не разрешу. Приятных сновидений.

— Приятных… — осмелел я, видя, что он собрался уходить. — После вашего визита бабочки на зеленом лугу не приснятся.

— Да… Бабочек не гарантирую, — засмеялся он. — Не бери себе много в голову. Живи, как живется… А я ведь знаю, о чем ты думаешь. — Снова сел.

— Парапсихология? — криво улыбнулся я.

— Я не паровоз. Просто психология, без всякого пара, — неуклюже сострил он. — А думаешь ты вот о чем: уйдет сейчас этот тип — бегом домой признаваться. Не спорь! — Он предупреждающе поднял ладонь. — Родители «ах», «ох» — и в милицию! Вообще-то здесь два варианта. Первый: накажут и промолчат — испугаются. Сын такого известного человека — позор на весь город. Второй вариант: милиция, приходят ко мне. А я ничего не знаю, первый раз слышу! Заходил он ко мне два раза с товарищами, чай пили, умоляли меня подземный ход показать… Романтики! На свою голову приключений ищут. Так ведь? Пластинок никаких я тебе не давал, ты их у Сашки брал… Примутся Сашку и Витьку тормошить. Они же не темные придурки. Сашка заявит: ну было, мол, помогали собственную фонотеку распродавать. За ту же цену, за какую купил там же, на толкучке. Вот тебе и замкнутый круг: ни себе, ни людям. А я, естественно, зло затаю кое на кого. Весь расклад, как в картах.

— Железная логика, — похвалил я. — Да только вы ошиблись: я и не думал бежать признаваться.

— Это я на тот случай, что вдруг надумаешь. Всегда на пять ходов вперед смотри. — И Федотыч ушел.

Я и смотрел вперед на пять ходов. Он не заметил, что я тайком включил магнитофон и записал наш разговор. Переключатель свисал на шнуре за подушкой, микрофон стоял между книжками да полке, а крышка магнитофона была закрыта: никак не увидишь, что бобины крутятся.

С этой системой я не раз устраивал фокусы. Соберемся в сарае, спорим до хрипоты, а я записываю. Потом включаю воспроизведение, и мы от смеха катаемся, слушая, какую чушь пороли.

Записи я потом стирал, чтобы при будущих археологических раскопках потомки за нас не краснели.

Намотал я-таки язык Федотыча на ленту. Если со мной что- нибудь случится, он не отвертится. А мастерскую его мы обязательно с Валькой разгромим. Еще и угрожать по ночам приходит!..

— Страшная месть станет достойным ответом проискам врага, — тихо сказал я зеркалу.

Я конечно бы убежал домой во всю прыть, если бы не предполагал, что Федотыч может пронаблюдать за мной, притаившись где-нибудь во дворе. Поэтому я запер дверь на крючок и решил не спать до утра. Это мне далось легко — я ни за что не заснул бы после всего происшедшего. Мне вообще легко дается то, что не стоит труда, — врать не стану.

Еле дождавшись пяти утра, я выскочил во двор. Под видом разминки сделал круг по двору, для пущей видимости останавливаясь и делая приседания, а сам краем глаза высматривал Федотыча.

Затем я расширил поле обзора и побежал вокруг дома. Внезапно я услышал за собой шумное дыхание и испуганно обернулся. За мной рысцой спешил Славка Роев, тоже в трусах и майке.

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая