Иллюзия - Хауи Хью - Страница 3

Холстон снова повернулся и обвел взглядом грязный безжизненный ландшафт. Он выглядел угнетающе, особенно если сравнивать с картинками в детских книжках — единственных книгах, уцелевших после восстания. Очень многие сомневались насчет достоверности цветов на их страницах, равно как сомневались в существовании фиолетовых слонов и розовых птиц, но Холстон подозревал, что те изображения были более правдивы, чем сцена перед ним. Он, как и некоторые другие, ощущал нечто изначальное и глубокое, разглядывая потрепанные страницы, щедро залитые зеленью и голубизной. Но по сравнению с внутренностью бункера даже этот грязно-серый пейзаж казался спасением — глотком свежего воздуха, которым люди рождены дышать.

— Здесь он всегда кажется немного яснее, — заметила Джанс, — этот вид.

Холстон промолчал. Он наблюдал, как от облака отделился клочок и поплыл в сторону.

— Ты можешь заказать обед на свой выбор, — проговорила мэр. — Это традиция…

— Не нужно мне рассказывать о традициях, — прервал ее Холстон. — Каких-то три года назад я принес Эллисон ее последний обед в эту камеру. — Он по привычке потянулся покрутить на пальце медное кольцо, забыв, что оставил его на комоде несколько часов назад.

— Даже не верится, что прошло столько времени, — пробормотала Джанс.

Повернувшись, Холстон увидел, как она, прищурившись, рассматривает облака на стене.

— Ты по ней соскучилась? — язвительно поинтересовался он. — Или тебе просто не нравится, что грязь на линзах копилась так долго?

Бросив на Холстона быстрый взгляд, Джанс уставилась в пол.

— Ты же знаешь, что я этого не хотела — ради какого угодно вида. Но правила есть правила…

— Я тебя не виню, — сказал Холстон, пытаясь сдержать гнев. — Я знаю правила лучше многих. — Его рука дернулась было к груди, к отсутствующей звезде шерифа, оставленной по ту сторону решетки, как и кольцо. ^— Черт побери, да я большую часть жизни заставлял людей соблюдать эти правила! Даже когда понял, что они — чушь.

Джанс кашлянула.

— Хорошо, я не стану спрашивать, почему ты сделал такой выбор. Просто предположу, что здесь ты будешь несчастлив.

Их взгляды встретились, и, прежде чем она моргнула, Холстон успел заметить, как в ее глазах блеснули слезы. Джанс казалась более худой, чем обычно, а в этом просторном комбинезоне смотрелась и вовсе комично. Морщины на шее и в уголках глаз стали глубже, чем он помнил. Темнее. А еще он подумал, что ее голос звучит хрипловато из-за искреннего сожаления, а не из-за возраста или курения.

Холстон вдруг увидел себя глазами Джанс: сломленный мужчина, сидящий на потертой койке, кожа кажется серой в бледном свете мертвого мира снаружи. У Холстона закружилась голова, он принялся искать нечто рациональное, за что можно ухватиться, нечто осмысленное. То досадное недоразумение, в которое превратилась его жизнь, было больше похоже на сон. Ни один год из последних трех не казался ему настоящим. Ничто больше не казалось настоящим.

Холстон снова повернулся к желтовато-коричневым холмам. Ему почудилось, что умер очередной пиксель, став ослепительно-белым. Открылось еще одно крохотное окошко, разрушающее иллюзию, в которой он усомнился.

«Завтра я обрету спасение, — со злостью подумал Холстон, — даже если это означает смерть».

— Я пробыла мэром слишком долго, — сказала Джанс.

Холстон обернулся и увидел, что она обхватила морщинистыми руками холодные стальные прутья.

— Ты ведь знаешь, архивные записи ведутся не с самого начала. Нам ничего не известно о том, что было до восстания полтора столетия назад, но с тех пор ни один мэр не послал на очистку больше людей, чем это сделала я.

— Ты уж извини, что создаю тебе проблемы, — сухо произнес Холстон.

— Я не получаю от этого удовольствия. И это все, что я хотела сказать. Совершенно никакого удовольствия.

Холстон махнул в сторону огромного экрана.

— Но ты первая придешь сюда завтра вечером полюбоваться на ясный закат, не так ли? — Ему очень не понравился собственный тон. Он злился не из-за собственной жизни, или смерти, или того что с ним случится послезавтра, у него вызывала негодование судьба Эллисон, и Холстон так и не смог избавиться от этого чувства. Для него неотвратимые события прошлого все еще казались чем-то, чего можно было избежать. — Вам всем понравится завтрашний вид, — сказал он больше себе, чем мэру.

— Ты несправедлив, — возразила Джанс. — Закон есть закон. Ты его нарушил. И знал, что нарушаешь.

Холстон уставился в пол. Они надолго замолчали. Через какое-то время мэр снова заговорила:

— Ты пока еще не грозился, что не станешь ничего делать. Люди нервничают, что ты можешь не произвести очистку, потому что не заявлял, что не станешь.

Холстон рассмеялся:

— Им полегчает, если я скажу, что не стану чистить датчики и линзы?

Осознавая всю нелогичность ситуации, он покачал головой.

— Каждый, кто здесь сидел, говорил, что ничего не будет делать, — пояснила Джанс, — но все равно делал. И все привыкли к таким заявлениям…

— Эллисон ничего подобного не говорила, — напомнил Холстон.

Но он знал, что имеет в виду Джанс. Он сам думал, что Эллисон не будет протирать линзы. И теперь ему показалось, будто он понял, через что она прошла, сидя на этой самой койке. Есть более важные темы для размышлений, чем чистить или не чистить. Большинство высланных наружу были нарушителями закона не ожидавшими очутиться в этой камере, где через несколько часов должна была решиться их судьба. И когда они заявляли, что ничего не станут делать, то думали о мести. Однако Эллисон, а теперь и Холстона тревожили более серьезные проблемы. На их фоне дилемма «чистить или не чистить» выглядела сущей мелочью — они оба попали сюда потому, что ими овладело какое-то безумное желание оказаться именно здесь. Их мучило любопытство, стремление увидеть внешний мир без вуали экранов.

— Так ты собираешься чистить или нет? — спросила Джанс напрямую и с явным отчаянием.

— Ты сама сказала. — Холстон пожал плечами. — Линзы чистят все. На то должна иметься какая-то причина, верно?

Он делал вид, будто его это не волнует и ему совершенно не интересно, почему люди чистят линзы, но большую часть жизни, и особенно последние три года, он провел в мучительных размышлениях о причине такого поведения. Вопрос сводил его с ума. И если, отказавшись ответить Джанс, он причинит боль тем, кто убил его жену, это его не очень-то огорчит.

Озабоченная, Джанс провела руками по прутьям решетки.

— Так могу я сказать всем, что ты это сделаешь?

— Или скажи, что не сделаю. Мне все равно. Похоже, для них сойдет любой ответ.

Джанс промолчала. Холстон посмотрел на нее, и мэр кивнула.

— Если передумаешь насчет еды, скажи помощнику Марнсу. Он будет дежурить здесь всю ночь, по традиции…

Зря она это сказала. Когда Холстон вспомнил об этой своей прежней обязанности, у него выступили слезы. Он был шерифом и двенадцать лет назад, когда Донну Паркинс отправили на очистку, и восемь лет назад, когда пришло время Джека Брента. И он же, превратившись в жалкую развалину, пролежал на полу всю ночь, вцепившись в решетку, когда три года назад настал черед его жены.

Мэр повернулась, собравшись уйти.

— Шериф, — пробормотал Холстон, пока она еще не отошла далеко.

— Что? — Джанс задержалась возле решетки, нахмурив седые кустистые брови.

— Он теперь шериф Марнс, — напомнил Холстон, — а не помощник.

Джанс постучала по стальному пруту костяшками пальцев.

— Поешь чего-нибудь, — сказала она. — И я думаю, что не обижу тебя, посоветовав немного поспать.

Тремя годами ранее

— Да это, наверное, шутка! — воскликнула Эллисон. — Дорогой, послушай. Ты не поверишь. Ты знал, что восстаний было несколько?

Холстон оторвал взгляд от раскрытой на коленях папки. Кровать вокруг него устилал ковер из бумаг — бесчисленных старых папок, которые предстояло рассортировать, и новых жалоб, с которыми следовало разобраться. В изножье кровати за столиком расположилась Эллисон. Они жили вдвоем в одной из тех квартир бункера, которые за прошедшие десятилетия делили перегородками лишь дважды. Поэтому в ней хватало места для предметов роскоши — стола и широкой кровати вместо обычных коек.