Меньше пафоса, господа! - Раневская Фаина Георгиевна - Страница 5

«Одесса делает Раневской апофеоз!» Однажды актриса прогуливалась по городу, а за ней долго следовала толстая гражданка, то обгоняя, то заходя сбоку, то отставая, пока наконец не решилась заговорить.

– Я не понимаю, не могу понять, вы – это она?

– Да, да, да, – басом ответила Раневская. – Я – это она!

– Как Красная Шапочка узнала, что это волк, а не бабушка?

– Ноги пересчитала!

– Фаина Георгиевна, как вы считаете, сидеть в сортире – это умственная работа или физическая?

– Конечно, умственная. Если бы это была физическая работа, я бы наняла человека…

Глядя на прореху в своей юбке:

– Напора красоты не может сдержать ничто!

С такой жопой надо сидеть дома!

Старость – это просто свинство. Я считаю, что это невежество бога, когда он позволяет доживать до старости.

Я себя чувствую, но плохо.

Я как старая пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко.

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

О своих работах в кино:

Деньги съедены, а позор остался.

Я – выкидыш Станиславского.

Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.

Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда!

О режиссере Ю. Завадском:

Перпетуум кобеле.

О режиссере Ю. Завадском:

Он умрет от расширения фантазии. Пи-пи в трамвае – все, что он сделал в искусстве.

– Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения, – строго объясняет Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.

Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»

Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

У меня хватило ума глупо прожить жизнь.

– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.

– Все будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Все: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.

Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже гангстеры.

В Москве можно выйти на улицу одетой как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение – это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» – ибо в бедность никто не верит.

Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.