Вилла «Аркадия» - Мойес Джоджо - Страница 39

• Предыдущая
• 39/97
• Следующая

Но она чувствовала.

Боже, где бы прилечь? В темном уголке.

– Тебе принести пирожных? – спросил Джо.

Гости начали проявлять нетерпение. Миссис Холден решила, что молодым пора удалиться и тогда пожилые дамы смогут разойтись по домам, пока еще не слишком поздно. У миссис Чартерис и миссис Годуин был немного усталый вид, а задние столы уже успели надеть пальто.

Она решила, что это все-таки задача Генри. Он почти ничего не сделал во время приема – даже его речь прозвучала как-то небрежно, – и ей не хотелось, чтобы пошли разговоры. Она встала и прошла вдоль длинного стола к мужу. Тот сидел, уставившись на стол, не обращая внимания на царившее вокруг веселье. Еще на подходе миссис Холден уловила, как от него разит алкоголем.

– Генри, дорогой, можно тебя на одно слово?

Он поднял голову, и она съежилась под его холодным немигающим взглядом. Он смотрел на нее целую вечность тем взглядом, который напрочь лишает самообладания.

– Что я сделал на этот раз, дорогая? – поинтересовался он, буквально выплюнув последнее слово, как гнилой кусок.

Сьюзен Холден принялась озираться, не обращают ли на них внимания.

– Ты ничего не сделал, дорогой. Просто понадобился мне на минутку. – Она опустила руку на его плечо, оглянувшись на Банкрофтов, которые увлеченно беседовали.

– Я ничего не сделал. – Он посмотрел вниз, опустив обе ладони на стол, будто собираясь отжаться. – Это что-то новенькое, не правда ли, Сьюзен, дорогая?

Таким плохим она его еще не видела. Мозг лихорадочно работал, подыскивая возможность увести его отсюда без публичного скандала.

– На сей раз ты осталась довольна.

– Генри, – тихо взмолилась она.

– Не часто нам всем удается оставаться на должной высоте. Не часто мы отвечаем строгим стандартам мерхемской законодательницы хорошего тона. – Он уже поднялся из-за стола и начал хохотать. Смех был резким, горестным.

– Дорогой… Дорогой, прошу тебя, нельзя ли…

Он повернулся к ней в притворном изумлении:

– Ах вот как, я теперь «дорогой»? Ну не чудесно ли? Я стал для тебя дорогим. Боже мой, Сьюзен. Того и гляди я стану любимым.

– Генри!

– Мамочка! – Рядом появилась Селия. Она переводила взгляд то на отца, то на мать. – Все в порядке?

– Все прекрасно, дорогая, – ответила миссис Холден уверенно и похлопала ее по спине, стараясь отправить обратно. – Ты и Гай ступайте, готовьтесь. Вам скоро выезжать.

– Все прекрасно. Да, Селия, дорогая. Все прекрасно. – Доктор Холден опустил тяжелые руки на плечи дочери. – Уезжай и живи хорошо со своим прекрасным молодым человеком.

– Папочка… – Селия растерялась.

– Уезжай и всегда будь красивой, смешной и милой, как сейчас. Постарайся изо всех сил не изводить и не пилить его по всяким пустякам. Постарайся не смотреть на него как на шелудивого пса, если он будет делать то, что ему нравится… И не сидеть с чопорным видом и пить чай, думая только о том, что скажут другие.

– Генри! – Глаза Сьюзен Холден наполнились слезами. Она поднесла руку ко рту.

За спиной Селии теперь стоял Гай и явно пытался понять, что происходит.

– О, только не надо слез, Сьюзен. Избавь меня от твоих проклятых слез. Если кому и следует сейчас плакать, так это мне.

Селия громко разрыдалась. Разговоры за соседними столиками начали стихать, люди, застыв с рюмками в руках, неуверенно переглядывались.

– Папочка, почему ты говоришь такие ужасные вещи? Умоляю, ведь это особенный день для меня. – Селия попыталась оттянуть его от стола.

– Но я говорю не об этом дне, Селия, доченька. Не об этой проклятой свадьбе. Я говорю о каждом проклятом дне, что наступит после. О каждом бесконечном проклятом дне, пока смерть не разлучит вас. – Последнюю фразу он прокричал. Сьюзен Холден, к своему ужасу, увидела, что они стали центром внимания.

– Здесь все в порядке? – громогласно поинтересовался мистер Банкрофт.

Гай обнял миссис Холден за плечи:

– Да, пап. Хмм, почему бы вам не присесть, миссис Холден?

– О, не беспокойтесь, – сказал доктор Холден. – Я ухожу. Можете продолжать свой чудесный прием без меня. Прошу прощения, дамы и господа, концерт окончен. Ваш любезный доктор удаляется.

– Ты чудовище, папочка, – всхлипывала Селия, пока он, пошатываясь, пробирался между столиками обеденного зала «Ривьеры». – Я никогда, никогда тебя за это не прощу.

– Коньяк, – изрек мистер Банкрофт, – иногда вытворяет с тобой такое.

– Прошу, возьми себя в руки, Селия, – сказала миссис Холден, потягивая херес для восстановления сил, и только дрожащие пальцы выдавали ее состояние. – Люди смотрят.

В устье бухты мигали три огонька. Лодки рыбаков, решила Лотти. Огоньки слишком мелкие для других судов. Тянут свои сокровища с морского дна, из прохладной чернильной тьмы, поднимая на поверхность, в душную ночь. Она плотнее завернулась в кардиган, защищавший от промозглого осеннего воздуха, и прислушалась к шипению волн, захватывавших гальку, чтобы утащить ее на глубину. Говорят, самый приятный способ уйти из жизни – утонуть. Ей рассказал об этом один рыбак: он утверждал, что если перестанешь бороться и откроешь рот, то паника уходит и вода просто принимает тебя, окутывая мягкой, ласковой чернотой. Мирный способ уйти, говорил он. Любопытно, что он, как и она, не умел плавать. Она еще рассмеялась тогда. Впрочем, в то время смеялась она много.

Лотти заерзала на стуле, вдыхая соленый воздух и гадая, насколько он отличается от воды. Она сделала пару глотков, словно проверяя на вкус, но замена показалась ей неубедительной. Лишь раз она наглоталась морской воды, и та обожгла ей горло, заставив кашлять и отплевываться. От одного воспоминания ее снова затошнило.

Нет, ответ можно найти, только если попытаться сделать это. Глотнуть целиком, по доброй воле отдаться темному объятию. Лотти поморщилась и закрыла глаза, прогоняя подобные мысли. Дело не в том, что сегодня мне больно, думала она, спрятав лицо в ладони. Дело в том, что за сегодняшним днем последуют все дальнейшие: бесконечное повторение боли, усиливающейся при каждой нежеланной новости. Ведь мне придется все о них узнавать: об их доме, их ребенке, их счастье. Даже если я уеду отсюда далеко, это ничего не изменит. Придется видеть, как он постепенно забывает, что мы были близки, что он был моим. И каждый день я буду умирать.

Что такое одна смерть по сравнению с тысячью?

Лотти поднялась, ветер рвал ее юбку и волосы. С террасы «Ривьеры» до пляжа всего два шага. Никто даже не заметит ее ухода.

Плакать почему-то совершенно не хотелось. Она взглянула на свои ноги. Они двигались робко, одна ступала перед другой, словно вообще ей не подчиняясь.

Все равно она уже почти не существует. Осталось сделать всего лишь маленький шажок.

В устье бухты в темноте мигнули три огонька.

– Кто это?

Лотти вздрогнула, повернулась.

К ней направлялась вразвалку огромная тень, пытаясь на ходу зажечь спичку.

– А, это ты. Слава богу. А то я подумал, что сюда заявилась одна из подруг Сьюзен.

Доктор Холден тяжело опустился на край скамьи и наконец сумел зажечь спичку. Он поднес ее к сигарете, которую держал во рту, затем выдохнул, позволив пламени потухнуть на ветру.

– Тоже сбежала?

Лотти понаблюдала за огоньками, затем повернулась к нему:

– Нет. Не в этом дело.

Она теперь могла разглядеть его лицо, на которое падал свет из верхних комнат. Даже с подветренной стороны от доктора разило алкоголем.

– Отвратная вещь свадьбы.

– Да.

– Вызывают во мне самое худшее. Прости, Лотти. Я перебрал.

Лотти сложила руки на груди, стараясь угадать, хочет ли он, чтобы и она присела. Подумав немного, примостилась на другом краю скамьи.

– Хочешь? – Он улыбнулся, предлагая ей сигарету.

Наверное, пошутил. Она покачала головой, едва заметно улыбнувшись.

– Не понимаю, почему отказываешься. Ты же не ребенок. Хотя жена упрямо обращается с тобой как с ребенком.

• Предыдущая
• 39/97
• Следующая