Розы в снегу - Кох Урсула - Страница 19

— Ты же писал: князья будут правы, если станут убивать их, как бешеных собак. Ты же писал: на то Божья воля!..

— Так, Кэте, так. Но восемь тысяч! И множество других — кто считал тех, кого они колесуют и поджаривают на огне, точно хотят наполнить их криком небеса! О, Боже, что я натворил!

— Успокойся, Мартинус, спи.

— Но они приходят. Они подступают ко мне с косами и алебардами. Порой я желаю себе смерти. Лучше б я умер. О, Царь Небесный!

Кэте провела рукой по мокрому от пота лбу мужа. Прислушалась к ночным звукам. Неужто опять рыдает старая Мари? Ужас пронзил молодую женщину.

Она рывком поднялась с постели.

— Хватит, Мартинус, забудь поля сражений. На земле снова установился мир. Мертвые мертвы. Что было, то прошло. А сейчас у нас мир, и мы будем его беречь. Тот, кто умер, стоит перед Богом. А мы — на земле. Завтра пойдем в сад. В огород. Там полно работы. На вишне обломилась ветка, созревают огурцы, грядки с лекарственными травами заросли сорняками. Ты видел, как цветут наши розы? Пусть Вольф поможет мне поправить крышу над птичником. Она протекает. Кстати, бондарь привез бочки. Пора мне приниматься за дело и самой варить пиво. Мы больше не можем покупать его в Торгау: дорого. Но к празднику — а ты пригласил уйму народу! — я все равно не успею. Одна надежда — Коппе. Итак, герр доктор, напишите ему завтра, он знает, что потребуется для нашего торжества. Пусть гостям будет весело в этой старой обители! Вы сделаете это, герр доктор?

Лютер вздохнул и склонил голову набок.

— Да, герр Кэте.

***

«Предусмотрительному и мудрому Леонарду Коппе, бюргеру из Торгау, моему милому другу и господину.

Мир и благословение в Иисусе Христе!

Совершенно неожиданно Господь уготовил мне святой брачный союз, для оглашения и подтверждения коего я собираюсь устроить праздник в следующий вторник. Дабы отцу моему, матери моей и всем друзьям моим вящую радость уготовить, мы оба, мой герр Катарина и я, просим Вас привезти за мой счет бочку наилучшего пива из Торгау. Все прочие расходы также обязуюсь возместить…

Господу нашему слава, аминь! В среду после праздника Пятидесятницы, в лето 1525,

Мартин Лютер».

Ранним утром в городские ворота въехал фургон Леонарда Коппе. Заслышав стук колес, Кэте быстро сняла фартук. А Коппе уже кричал со двора:

— Эй! Здравствуйте! Где же невеста?

В столовой молча сидела пожилая пара. Кэте пробежала мимо нее.

— Папа! Мама! Знакомьтесь: это фурман Коппе из Торгау! — И молодая женщина распахнула двери.

Смеясь, стояла она против мужчины, благодаря которому ей удалось бежать из монастыря. Меж тем гость широко раскинул руки для объятия, но потом с деланным испугом отпрянул и склонился в глубоком поклоне.

— Мое всеверноподданнейшее уважение, фрау доктор!

Леонард Коппе едва сдерживал смех, Катарина смущенно потупилась.

Тем временем Лютер подошел к повозке и помог сойти фрау Коппе — та тотчас начала одергивать свои измятые юбки.

— О, моя милая монашенка! До чего же замечательно вы выглядите!

Но уже и другие гости спешили из города.

— Прошу всех в дом! — Широким жестом Лютер пригласил собравшихся войти.

В окружении гостей подошел он к пожилой чете. Мать Лютера молча разглядывала свои сложенные на коленях руки, отец пристально всматривался в незнакомые лица.

— Дорогие родители, познакомьтесь с моими друзьями. Впереди — храбрый торговец Коппе, тот самый, что умыкнул мою невесту из монастыря…

Кэте меж тем поспешила на кухню. Вероника, лучшая повариха Виттенберга, командовала там целым сонмом служанок — их по случаю торжества прислали Лютерам друзья.

— Почему никто не помешивает суп? Он же пригорит! Кто научил тебя бросать в суп чеснок целыми дольками, бестолковая? Лук следует резать тонкими пластинками, а не рубить!

Так, шумя и ругаясь, носилась она по кухне, в то время как Кэте протирала занятое по случаю праздника у Кранахов столовое серебро. Суп исходил паром, мясо скворчало на огне, у входа радостным «здравствуйте!» приветствовали новых гостей. Громкие голоса потребовали невесту на выход. Кэте поправила чепец, вытерла фартуком раскрасневшееся лицо и поспешила на улицу. У дверей приветственно зазвучал голос Кранаха.

Лютер сидел во главе стола — отец находился от него по правую, а мать по левую руку. Бывший монах не лез за словом в карман, отвечая на соленые шутки друзей. Его отец довольно улыбался.

Звон колоколов прервал разговоры. Гости стали подниматься, готовясь к торжественному выходу.

— О, Кэте, тебе надо привести себя в порядок!

Барбара Кранах укоризненно покачала головой и принялась оправлять сбившийся набок чепец Катарины, затягивать ее корсет, приводить в порядок банты и кружева. Но тут Лютер заявил нетерпеливо:

— Оставьте ее в покое, фрау Барбара, для меня она и так хороша!

Кэте глубоко вздохнула и заняла место подле Лютера. Лицо ее горело. Не столько от кухонного жара, сколько от внутреннего огня. За новобрачными шли родители. Старый Лютер в коричневом камзоле, прямой и гордый, и рядом с ним — согбенная жена.

Когда торжественная процессия приблизилась к церкви, двери домов отворились. Изо всех окон глазел народ, детям показывали монаха и монахиню, празднующих бракосочетание, и то, о чем добропорядочные бюргеры перешептывались, студенты возвещали громогласно:

— Смотрите: грядут новые времена! Скоро воцарится антихрист…

И звон колоколов не мог заглушить эти насмешливые возгласы, но Катарина, как всегда, держалась прямо. Без колебаний ступила она вместе с мужем под прохладные своды церкви.

***

Кэте с трудом отворила тяжелую монастырскую дверь и вышла во двор, в прохладу благодатного летнего утра. Когда первые солнечные лучи ласково обогрели руки молодой женщины, из ее груди вырвался невольный возглас радости. Но для молитв и песен не оставалось времени. Заспанная служанка пересекла двор и остановилась, ожидая указаний. Со стороны птичника доносился шум и гам. Вслед за служанкой в дверях появился Лютер.

Он увидел жену — фартук, высоко засученные рукава, — и его глаза заблестели.

— Вижу, Кэте, ты хочешь подтвердить правоту царя Соломона, утверждавшего, что благоразумная жена превыше злата и жемчуга?

Но во взгляде, которым он окинул ее полные руки и голые щиколотки, было нечто большее, чем простая радость человека, заполучившего в супруги работящую и благоразумную женщину.

— Ах, герр доктор, — смущенно ответила Кэте, — если вот так хорошо выспишься, то и…

Они глянули друг другу в лицо и улыбнулись.

Мимо них просеменил Вольф. Судя по всему, ему не очень-то нравилось, что с того времени, как Катарина перебралась в Черный монастырь, солнце начало вставать раньше.

— Постой-ка, Вольф, не поможешь ли ты сегодня мне в пивоварне? Но сначала я принесу воды для кур. Да и козы блеют, просятся на волю. Пойдемте, милый герр доктор, я покажу вам новорожденного козленка…

И с этими словами она схватила мужа за рукав и потянула его через порог на улицу. Рядом с входной дверью, на свежевскопанной земле рос невесть откуда взявшийся розовый куст. Лютер в задумчивости замер около него.

— До чего хорош!

Кэте повернулась на каблуках и со смехом хлопнула в ладоши.

— Вы находите? Теперь у доктора Лютера перед домом благоухает живая роза!

И быстрыми шагами пошла через широкий двор.

В это мгновение застучали по булыжнику колеса и с улицы въехал фургон. Катарина, не оглядываясь, поняла: это Коппе.

— Геда! Эй! — Закричал старый фурман и подбросил свою шапку в воздух.

— Кого вы нам сегодня привезли, дружище?

— Монахиню, любезный герр доктор, монахиню, кого ж еще!

Катарина громко рассмеялась, но Коппе осторожно, с хитрой усмешкой откинул тент. Там, среди бочек, сидела, сжавшись в комочек, белая фигура.

— Тетя Лена!

Кэте протянула к монахине руки.