Лесная быль. Рассказы и повести - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 32

• Предыдущая
• 32/68
• Следующая

— Дедушка! — крикнула Анюта.

Ловко, как молодой, дед Максим перепрыгнул через пень, подальше от дерущихся змей, и остановился, прижимая к себе испуганную девочку.

— Чуть тебя не погубил! Чуть не погубил! — повторял он. — Я за тобой шёл, поглядеть — как ты одна справишься, не забоишься ли. Кто же про неё, проклятую, знал!

А в густой траве, по другую сторону пня, шла яростная борьба. Гибкие тела змей взмётывались, как канаты, над травой и снова в ней исчезали. Вот они выкатились на место, где трава была редкая, и тогда стало видно, что они сплелись в одну толстую верёвку и сжимали друг друга всё крепче. Откуда-то взялись две сороки. С пронзительным криком они метались с дерева на дерево, оповещая весь лес о страшной битве. Анюта спрятала лицо у деда на плече. Она не могла больше смотреть.

— Матвеич! Матвеич! — плакала она. — Дедушка, помоги.

— Помочь-то нельзя, — горестно отвечал дед. — Сплелись в верёвку, одну ударишь — другого убьёшь. Что же будет.

А борьба затихала и скоро совсем прекратилась. Серое и чёрное так и остались лежать, тесно сплетённые, по временам вздрагивая, словно разъединиться у них не хватало сил.

И тут дед и внучка увидели, что чёрная голова впилась зубами в шею, как раз позади серой головы.

— Постой, внученька, вот тут, на пне, — проговорил наконец дед Максим и осторожно разжал маленькие руки. — Я погляжу, какой вышел делу конец.

Длинной палкой он попробовал расплести два тела, но неудачно — они точно окостенели.

С большим трудом руками дед разделил их, но голова ужа словно застыла на шее гадюки.

— Укусила она его, что ли? — проговорил дед. — Коли так, то и ему конец.

Но вот тело ужа дрогнуло, он выпустил шею мёртвой змеи и, поднимая голову, казалось, сам спрашивал: — «Что же случилось?»

— Матвеич! Матвеич! — со слезами повторяла Анюта.

Дед удержал её руку.

— Не трогай, — сказал он. — Видишь, он не в себе. Может и тебя не признать, ещё цапнет.

Тем временем уж выпрямился, свил и распустил одеревеневшие в борьбе кольца и вдруг скользнул в траву и исчез.

— Куда он? — спросила девочка.

— Не знаю, — печально ответил старик. — Если не укусила его змея — жив будет, вернётся. Коли цапнула, и ему пропасть, ничего не поделать.

Дед и внучка шли домой молча, опустив головы.

— Дедушка, а зачем змея приползла? С Матвеичем драться? — заговорила Анюта уже у самого дома.

— Не знаю, — задумчиво отвечал лесник. — Может и ей этот пень понравился, а может молоко тёплое поманило. Дух от него далеко идёт.

— А Матвеич зачем на неё кинулся? Она ведь его не трогала?

— Должно, за тебя заступился, думал — тебя она укусит. И укусила бы, если бы ты хоть маленько ворохнулась. Я-то видел, из-за куста глядел. А крикнуть не смел — всё твоё спасенье было, что ты её не тронула. Кто знает — может, и Матвеич это в своей тёмной голове сообразил. У него тоже своё рассуждение имеется: за добро добром отплатил.

Дед и внучка были так опечалены, что даже бабка не стала их бранить — пожалела. Подробно обсудить вопрос она собралась только с котом Петькой и то когда все улеглись спать и оставили их вдвоём.

— На змеином-то языке до чего договорились, слыхал? — сказала она ему, усаживаясь чинить деду рубашку. Но тут бабка уронила катушку, и бессовестный Петька вместо ответа сорвался с места и укатил её в дальний угол под шкаф, к своему полному удовольствию. А когда бабушка палкой достала катушку из-под шкафа, он нацелился упрятать её обратно. Тогда старуха совсем рассердилась и веником загнала его под дедову кровать. Так обсуждение вопроса и не состоялось.

Горе Анюты встревожило стариков. Даже с любимой куклой Женькой только и разговоров было, что о пропавшем Матвеиче. А когда Женька отнеслась к разговору недостаточно серьёзно, она попала в угол на целый день, да ещё её прижали игрушечным комодиком, потому что держалась она на тряпичных ногах не очень твёрдо.

На полянку дед с внучкой отправлялись ежедневно, и каждый раз дед, грустно поглядывая на опустевший пень, говорил неуверенно:

— Да ты не расстраивайся. Приползёт Матвеич-то. Змеи травы разные знают. Вылечится.

Анюта молча подходила к пню, заглядывала за него — не спрятался ли где, и, вздыхая, брала деда за руку.

— Пойдём, — тихо говорила она.

Так прошла очень грустная неделя и вдруг… Дед куда-то отлучился и вернулся чуть ли не бегом.

— Анюта! — позвал он таким весёлым голосом, что девочка с удивлением взглянула на него. — Чуть время не пропустили. Пойдём-ка, живо!

Девочка старалась заглянуть ему в глаза, но дед почему-то заинтересовался какой-то пичужкой и ни за что не хотел повернуть голову.

На полянку они пришли, как полагается, в самое время: солнце ярко светило прямо на зелёную моховую подушку старого пня, а на ней… во всём великолепии своих чёрных блестящих колец мирно грелся огромный уж.

— Матвеич! — обрадовалась Анюта и кинулась к нему.

Уж поднял голову и нежно зашипел.

— Пришёл!.. — прошептала девочка. — Живой!

— Соловья баснями не кормят. — И дед протянул ей черепок и бутылочку. — Вот, тёплое. Я ведь его раньше увидел, потому и за тобой прибежал. А ну, Матвеич, старый друг, испей молочка!

Уж с удовольствием подставил головку под тёплую струю. Он пил долго, с жадностью. Напившись, покачал головой, точно сожалея, что больше нет, и снова улёгся на место.

А старик и девочка посмотрели друг на друга и тихо засмеялись. Как радостно встретить старого верного друга, даже если это всего только уж!

В давние времена от большой скалы отломились и лежали около неё два крупных обломка. Жившая невдалеке, под кустиком сухой травы, мышь-полёвка хорошо знала это и пробегала мимо них без опасения. Но сегодня на одном из обломков что-то вдруг зашевелилось и отделилось, точно тень его, длинное, сероватое. Мышь с писком метнулась было под спасительный кустик. Поздно: тень скользнула неслышно, щёлкнули острые зубы, последний писк… и мышь исчезла.

Вкусно! Но очень мало для завтрака матери двух пушистых волчат. Волчица нервно облизнулась и вытянула шею, но тут же снова прижалась к земле, слилась с нею, легла извилистым бугорком. Только острые чуткие уши насторожились, уловив слабый шорох, да свирепо заблестели глаза.

А заблестеть было отчего: там, на склоне пригорка, красным столбиком встал большой старый сурок.

Волчица распласталась по земле. Нельзя было уловить ни малейшего движения, и однако расстояние между нею и сурком непрерывно и неумолимо сокращалось.

Сурок был очень доволен. Солнце сегодня грело особенно ласково, а завтрак из нежных травинок приятно наполнял брюшко. Мир был спокоен как никогда и…

И тут волчица бросилась на него. Одним гибким, быстрым движением она перелетела оставшееся расстояние, и челюсти её перехватили горло сурка прежде, чем он успел издать свой последний предостерегающий свист.

Миг — и весёлая семья сурков, гревшаяся на пригорке, точно растаяла. Каждый стремглав бросился вниз головой в свою норку, все, за исключением самого старого и мудрого, который обычно давал сигнал к отступлению. Впрочем, от него к этому времени не осталось и половины: припав за камнем, волчица тут же большими кусками рвала и глотала добычу, не тратя времени на пережёвывание. Слегка отяжелев, она медленно приподнялась и осмотрелась. Кажется, опасности нет. И гибкой стелющейся рысью повернула обратно.

По мере приближения к цели бег её становился осторожнее. Всё чаще она припадала к земле, и серо-бурая шкура её почти сливалась с глинистой почвой.

Там, где камни, скатившиеся с горы, образовали беспорядочную кучу, она ещё раз остановилась, описала круг, внимательно принюхиваясь: нет ли какого-нибудь несущего опасность следа? Но всё было спокойно. И, низко нагнувшись, волчица скользнула в узкое отверстие под большим камнем.

• Предыдущая
• 32/68
• Следующая