Полосатая спинка. Рассказы - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/44
• Следующая

Медведь просыпается от зимнего сна в одно время с бурундуками. Выглянул из норки бурундук — лезет и медведь из берлоги. Только бурундук проснулся сытый и ещё на солнышке остатки зимних припасов сушит, а медведь голодный шатается по лесу, смотрит, чем бы закусить, что плохо лежит.

Вот такой медведь и шёл как раз по лесу. Старый, огромный, но шёл так тихо, что под лапой ни сучок не хрустнет, ни листик не зашуршит: у медведей уж повадка такая. Потому бурундук и не расслышал, как медведь пробрался сквозь густой ивняк, как раз у отмели, где бедный зверёк разложил свои запасы. Спасибо, заметила сорока: крикнула тревожно. Бурундук не стал разглядывать как и что, тут же метнулся на старую ёлку. Выскользнул из-под самой медвежьей лапы, которая собралась его пришлёпнуть, да чуть-чуть опоздала.

Медведь поднял голову, рявкнул на сороку: дескать, не лезь не в своё дело, негодница! Но та только ещё крикнула задорно и дальше отправилась лесные новости на хвосте разносить: «берегитесь, медведь бродит по лесу голодный, никому спуску не даст!»

Не удалось бурундуком закусить, так медведь и от его запасов не отказался: жёлуди, орехи, ягоды сушёные — в голодном животе всему место нашлось. А бурундук, сидя на еловой ветке, охватил себя лапками за голову, раскачивался и жалобно кричал. Ещё бы: медведь глотнул раза два и покончил со всеми его сбережениями.

Вздохнул медведь, понюхал вход в норку, подумал верно: плохая у бурундука привычка — испугается, так бежит не в нору, а на дерево. В норе-то я бы живо до него докопался! Мишка видит — тут больше поживиться нечем, покачал головой и побрёл обратно в заросли ивы.

Сорока улетела, примолкли испуганные пичужки. Один маленький бурундук ещё долго, сидя на ёлке, плакал о потерянных запасах.

Дед Максим в это время уже был далеко, не услышал, как медведь с бурундуком бранился, не узнал, что старый знакомый опять к нему в заповедник пожаловал и бедного малыша обидел. Шёл он, посмеивался, бурундука вспоминал. Только вдруг посмотрел на солнце и заторопился.

Вот и избушка его за поворотом дороги показалась. На столе в садике самовар кипит. А около стола одетый по-городскому мальчик стоит и внучка Анюта.

— Так, так, — тихонько сказал дед Максим, остановился у калитки, прислушался, о чём говорят.

— А в футбол я с кем тут играть буду? — сказал мальчик. Сам отвернулся и камешек ногой подкинул, точно ему только камешек этот и интересен. Взглянул на девочку и опять камешком занялся.

У Анюты от обиды губы дрогнули, но тут калитка скрипнула и отворилась.

— Дедушка, — радостно крикнула девочка и договорила жалобно: — Ну чего он такой? Что мы с ним делать будем?

— Вот бабка нас сейчас чаем напоит с пирогами, а там и разберётесь — кто с кем что делать будет. — Дед сказал это спокойно, словно ничего не заметил, а сам в бороду чуть усмехнулся: познакомятся, мол, и обживутся.

— Она девчонка, — неохотно произнёс мальчик, — с ней как в войну играть?

— Другие игры придумаете. Ну, бабка, вижу, я тебе заботу из города привёз. Гляди, как бы эти ежи друг друга не покололи. — Дед Максим хлопнул мальчика по плечу и подмигнул бабке.

— Насилу дождалась, — заворчала бабка вместо ответа. — Самовар уж которую песню допевает, я уголья подсыпать уморилась. Небось ты из некипящего пить не станешь.

— Не стану, — весело согласился дед Максим и с удовольствием присел на скамейку у стола. — Какой в чае вкус, коли самовар при том песни не поёт?

Мальчик сердито отвернулся, но Анюта обиды не помнила, проворно схватила его за руку.

— Федя, садись, — сказала она торопливо. — Дедушка из лесу всегда сказку в кармане приносит. Сейчас достанет. Правда, дедушка?

— Правда, — улыбнулся дед Максим. — Вот в этом. С соседом одним я в лесу разговорился. Налей-ка, бабка, горяченького, а я тем часом про соседа и расскажу.

Рассказ про соседа вышел до того интересный — на четыре стакана чая хватило. Ребята слушали не дыша, даже под столом ногами толкаться перестали.

— Он только по глазам меня и понял, — кончил дед Максим к допил с блюдечка чай. — Я на него глазами повёл, а он с моей коленки бух в траву, да на ёлку. Уж и кричал на меня, и бранился, чуть живот не надорвал. Крепко напугался и оттого на меня же рассердился.

— А ты чего ж не стрелял? — живо спросил мальчуган и даже со скамейки вскочил, так разгорячился.

— Зачем его стрелять? Он живой мне душу веселит, — улыбнулся дед.

— А я бы выстрелил. Обязательно. Вот когда вырасту. Ты зачем сам ружьё носишь, а сам не стреляешь?

Дед Максим поставил чашку на стол, он уже не улыбался.

— Я ружьё ношу затем, чтобы в лесу порядок наблюдать, от лихих людей, которые зверя обидеть желают. А по-твоему, что на глаза попадётся — сам валяй-бей? — сурово проговорил он. — Старые люди говорят: бурундук человеку криком знать даёт, если медведь близко ходит. Вроде он человека от беды уберечь хочет. Вот он каков. А ты, Федя, один денёчек у нас гостишь, живое любить ещё не научился. Погоди — научишься.

Но мальчик уставился глазами в землю и упрямо молчал. Дед чуть заметно покачал головой.

— Наш лес не простой, — сказал он, — заповедный. Смотри на него и радуйся. Это и звери понимают, вольно живут, из других мест сюда сходятся. Разные звери. Вот только медведь — один такой был, Лохмач я его прозвал, ему что-то у нас не понравилось, ушёл, и куда — следов не оставил. А покуда жил — никому от него обиды не было. Даром что зверь.

Дед Максим пристально посмотрел на мальчика и встал.

— Ладно, бегите. А у меня ещё дома дела. Да смотрите, не баловаться.

— Не будем, — торопливо пообещала девочка и незаметно потянула мальчика за рукав. — Идём же, ну… На бурундука посмотрим. Тихонько. Пока бабушка не услыхала.

— Куда вы? — высунулась было из двери бабка, да только рукой махнула: разве за озорниками поспеешь?

Лесниковой сторожки за первым же поворотом тропинки не стало видно. Теперь дети уже не бежали, а шли скорым шагом. Мальчик шёл молча, упрямо подняв голову, точно говорил: что хочу, то и делаю. Анюта, маленькая, синеглазая, торопливо топотала около него, заглядывала ему в лицо, повторяла просительно:

— Федя, ну чего ты придумал? Ну не надо ловить, слышишь?

— Отстань, — отвечал мальчик и сердито толкался локтем. — Чего за руку хватаешь. Что ты в охоте понимаешь! Я его петлёй. Враз! Знаешь, какая у бурундука шкурка красивая! Дед же сам говорил.

— Я не знала, что ты его поймать хочешь, а то дорогу не показала бы. Дедушка рассердится, вот увидишь.

— А он откуда узнает? Ты, что ли, наябедишь? Сама, небось, трусиха. Девчонки всего боятся. И ревут. У, плакса-вакса…

— Неправда, — рассердилась Анюта и даже топнула босой ногой. — А ты хвастун!

В этом месте тропинка свернула из старого леса под горку в молодой. Густые кусты орешника протянули друг другу ветки через тропинку, будто здоровались. Идти рядом стало тесно, и мальчик пошёл впереди.

— Сейчас я прут вырежу, — сказал он и засунул руку в карман штанишек. — А петлю из лески на конце привяжу. Петлю ему на шею тихонько накину, дёрну — и готово. У нас так мальчишки ловили. Он вовсе дурак, ничего не боится.

— Не надо, — повторила Анюта и всхлипнула. — Я не плачу, — спохватилась она, — это я кашляю… И зачем ты к нам приехал. Ой!

Рыженький зверёк вдруг молнией метнулся с куста орешника через тропинку на другой куст. Он резко свистнул, взмахнул рыжим хвостиком и тут же прыгнул обратно, уже позади девочки.

— Леска, леска-то где? — мальчуган торопливо сунул руку в карман. — Я сейчас…

— Не смей! — крикнула девочка. — Он, может, так играет, а ты его…

Зверёк и правда вёл себя очень странно: свистнул, опять перебежал тропинку и прыгнул на куст с другой стороны.

— Не пускает нас. Может, укусить хочет? — И девочка опасливо взглянула на свои ноги.

Бурундук засвистел ещё громче, зацокал и с куста взлетел на ветку липы. Тут куст орешника шевельнулся и его заслонила огромная бурая туша.

• Предыдущая
• 2/44
• Следующая