Рам и Гау - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая

Прижимаясь к стене, Рам вошёл и забился в глубину пещеры. Обоняние у обезьянолюдей было слабее, чем у животных. Если бы они могли разобраться в запахах так, как это сделала собака, они ни минуты бы не остались в пещере, несмотря на дождь и ветер. Но они были обезьянолюдьми и потому, поволновавшись и поворчав, уселись на холодном каменном полу, решаясь переждать непогоду. Однако тревожное настроение не покидало их. То один, то другой вставал, недоверчиво принюхивался, обходил пещеру и снова садился. Рам осторожно подполз сзади к сидевшей в уголке Маа и свернулся в клубочек. Около собаки с её пушистой шерстью было теплее, но… это не защищало от лившего сверху дождя.

Близился полдень. Ветер то стихал, то снова, со свистом, врывался в пещеру и ворошил сухие охапки листьев. Они попали сюда с ближайших кустов, когда не было ещё ни дождей, ни туманов. Листья слабо шуршали, точно чьи-то лёгкие шаги. Люди поднимали головы, осматривались и снова начинали дремать. Время для них не имело значения. Главное, в пещере можно переждать ненастье.

Костёр, постепенно угасая, всё ещё горел на отмели, в течение дня то один, то другой из людей орды спускался к нему погреться. Каждый что-нибудь подбрасывал в огонь, чтобы не дать ему погаснуть, а может, и просто для забавы.

Просушив и прогрев как следует бока и мохнатую спину, люди возвращались в пещеру — дремать и почёсываться до следующего раза.

Так кончился день. Солнце показалось из-за туч, но тут же спряталось за лесом на другом берегу уже до утра. Никто не обратил внимания, когда поднялся Гау, постоял, будто что-то обдумывая, и тоже направился к выходу из пещеры. Однако у костра он не стал греть свои бока и спину, прыгая и покряхтывая от удовольствия, как это делали другие. Он стоял на отмели неподвижно, вздыхал, морщился, поворачивал голову то в сторону пещеры, то опять всматривался в огоньки, перебегавшие по веткам. Мелкие сучья, брошенные в костёр, прогорели и рассыпались угольками. Только ярко горело ещё небольшое раскидистое деревцо. Его недавно притащил и бросил в костёр молодой Ик. Гау долго смотрел на деревцо, потом, покосившись на вход в пещеру, осторожно приподнял его за конец, к которому ещё не успел подобраться огонь…

Громкий рёв вдруг всполошил дремлющих людей орды. Они бестолково заметались в непривычной темноте пещеры, сталкивались, ударялись о стены и от этого приходили ещё в больший ужас. Наконец, все столпились у входа в пещеру, но тут же попятились с воплями испуга.

Огонь, сыплющий искры, слепящий золотыми языками, рычал, выл и сам лез к ним по обрыву в пещеру. Выше! Выше!

С ответным воем люди метнулись назад, в глубину пещеры. А огонь уже появился у входа, с победным рёвом ворвался в пещеру, остановился…

И тут люди поняли: это стоял Гау, а ревел и рычал от радости тоже Гау. Огонь — пылающее молодое деревцо — держал в руках тоже Гау.

Кормить огонь люди уже умели. Но перенести его в другое место, заставить светить и греть там, где это удобно орде… до этого додумался только Гау. Бросив пылающее деревцо на каменный холодный пол, он всё ещё не мог успокоиться, рёв торжества рвался из его широкой груди.

— Есть! — значил на языке орды крик, с которым Гау показывал людям на это деревцо. Наконец они поняли. Несколько крепких толчков могучей волосатой руки надоумили их окончательно: с весёлыми криками люди начали выскакивать из пещеры. Возвращаясь, они совали в огонь ветки и сучья, какие удавалось найти поблизости.

Но радоваться пришлось недолго. Под открытым небом, чем ярче горит костёр, тем лучше. А здесь — дым и жар разгоревшегося костра быстро выгнали орду из пещеры.

С изумлением и страхом наблюдали люди за делом рук своих, стоя на уступе перед пещерой. В этом месте обрыв спускался прямо к воде, белая пена била внизу по чёрным камням и крутилась в страшном водовороте.

Первый урок обращения с огнём в пещере люди заучили. Зато какое тепло охватило их, когда они осторожно опять пробрались внутрь и уселись перед усмирённым ослабевшим пламенем. Запах дыма уничтожил все беспокоившие их запахи, треск погасающего костра заглушил тихий испуганный визг собаки, раздавшийся где-то за пещерой, и чьи-то осторожные шаги. Но в следующую минуту орда застыла от ужаса и неожиданности. Вход в пещеру заслонили широкие плечи и мохнатая грудь страшного зверя: огромная пасть раскрылась, показав блеснувшие на свету клыки, а от мощного рычанья, казалось, дрогнули даже стены пещеры. Пещерный медведь ростом с большого быка! Он не успел ещё прочно поселиться в этой пещере, но побывал в ней утром и теперь возвращался, собираясь переждать непогоду. Правда, запах человека, очень приятный и манящий, у входа неожиданно смешался с незнакомым, но неприятным запахом дыма. Однако костёр уже основательно прогорел, а медведь был голоден. Он помедлил, ещё раз зарычал и, косясь на огонь, осторожно двинулся в глубь пещеры.

Орда поняла: спасти может только бой, и она собиралась принять его без колебаний. Вдруг ответное рычанье мужчин смешалось с пронзительным криком Рама. Он пробрался в пещеру последним и теперь оказался между людьми и приближающимся чудовищем.

Возбуждённый видом добычи и криком ребёнка, медведь больше не колебался: рёв его наполнил пещеру, с неожиданной быстротой зверь кинулся вперёд. В волнении битвы никто не заметил ещё одного голоса — визга и рычанья собаки, который раздался в ответ на крик мальчика. Со страшной быстротой острые зубы её впились в заднюю лапу медведя. Удивлённый, тот на мгновение остановился и повернулся, чтобы отмахнуться от неё. Но это мгновение решило исход битвы: поворачиваясь, медведь передними лапами наступил на горячие уголья. Страшная боль ошеломила его. С диким рёвом он поднялся на задние лапы, взмахнув передними, откинулся назад и, потеряв равновесие, упал с обрыва, унося на лапе впившуюся в неё собаку.

Треск ломающихся кустов и глухой стук падения вниз орда осознала не сразу: люди всё ещё стояли недвижимо с поднятыми палицами в руках. Молчание нарушил Рам. Слово, которое он выкрикнул с рыданьем, означало «мать» на языке орды.

— Мать, мать! — повторял он, кидаясь к обрыву, и свалился бы с него, если бы Маа не схватила его за руку. Он ещё отбивался от неё, когда снизу донеслись торжествующие крики мужчин: медведь лежал мёртвый, с переломанными костями, зацепившись за дерево, стоявшее у самой воды. Собака исчезла, унесённая течением, но о ней никто и не горевал, кроме вновь осиротевшего маленького мохнатого мальчика. Рам кричал и плакал, пока один из мужчин не собрался дать ему подзатыльника. Но тут вмешалась Маа. Сердито оттолкнув мужчину, она одной рукой притянула к себе мальчика, а другой всунула ему в рот кусок разжёванной медвежатины. Это была материнская ласка, как её понимала орда. Притихший мальчик долго ещё всхлипывал, постепенно согреваясь от тепла костра, в который кто-то догадался опять подбросить немного хвороста, и от непривычной человеческой заботы.

В пещере уже посветлело, когда Гау первый очнулся от сна. Он поднял голову, огляделся и, вскочив, с угрожающим рычаньем взмахнул палицей: низкий свод пещеры спросонья показался ему западнёй. Мгновенно вся орда оказалась на ногах: жизнь, полная опасностей, учила быстроте. Люди яростно скалили зубы, рычали, оглядывались. Но тёплое дыхание угасающего костра, медвежатина тут же успокоили их. Морщины на низких лбах разгладились, руки дружно протянулись к остаткам вчерашнего ужина.

Гау тоже успокоился и повернулся к костру. Огня не было видно под толстым слоем пепла, но лёгкое веяние тепла говорило: он — тут! Гау это чувствовал. Осторожно, почти робко, он опустил палицу в середину, костра, пошевелил ею. Знакомый золотой глазок выглянул из-под пепла. И тут сухая старческая рука высунулась из-за спины Гау, положила на тлеющие уголья пучок тонких веток. Гау довольно забормотал, оглянулся. Но Мук подобрал все ветки, оставшиеся в пещере с вечера, а огню требовалась ещё пища…

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая