Изгнанник (СИ) - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 37

«А я бы сейчас и „Белые ночи“ вслух почитал, — вздохнул Авденаго. У него затекли руки. — За все приходится платить, так или иначе. Странно, что в кулаке сохранилось ощущение чужого носа. Мяконький такой кончик носа, как хоботок. И влажненький. Распух сейчас, наверное…»

Падение в портал показалось Авденаго ужасным. Его и сейчас начинало тошнить, когда он вспоминал это стремительное движение в никуда и как бы в пустоте. Вроде и падаешь, вроде и висишь, а вокруг даже не темнота, а просто ничто. Не удивительно, что все кишки в животе возмущаются. Если бы кишки были избирателями, Авденаго никогда в жизни не сделался бы президентом. Но в условиях тотальной диктатуры, конечно, подобный вопрос даже не поднимается.

В какой-то момент Авденаго потерял сознание, а когда он очнулся, то увидел сад. Контраст был таким сильным, что Авденаго едва не расплакался. Точнее, он и расплакался, только скрытно и очень ненадолго. Обычно тролли выражают восторг громким криком и хохотом, но в этом саду почему-то слезы показались более уместными.

Подчеркиваем: очень ненадолго. И скрытно. Теперь уже все прошло, осталось только странное, забытое ощущение из каких-то доисторических времен. Из тех времен, от которых у Авденаго не сохранилось ровно никаких разумных воспоминаний. Так, два-три слабеньких щекотанья перышком в груди.

Кхачковяр наконец прибыл. Не слишком-то он спешил. Авденаго приподнял голову, наблюдая, как довольно рослый (для гнома) гном в непомерно широком косматом плаще, похожем на горскую бурку, шествует по саду в сопровождении Камнегрыза и еще какого-то, с красной бородищей и алебардой на плече. Несмотря на некоторую карикатурность, зрелище производило довольно сильное впечатление. В конце концов, подумал Авденаго, не стоит забывать о том, что эти гротескные существа действительно захватили Калимегдан и установили здесь собственную диктатуру. И никто им, кстати, слова поперек не сказал. Все молча признали режим кхачковяра единственно законным. «Возможно, впрочем, потому лишь, что эльфы и тролли слишком заняты войной Серой границы, — прибавил Авденаго в мыслях. — Будь иначе — мы бы еще поглядели, как эти гномишки затрепыхались бы!»

Кхачковяр взгромоздился на трон и устремил на Авденаго грозный взгляд.

— Балашов, — прогремел владыка Калимегдана, — какого черта вы позволяете себе вторгаться в мои владения?

Авденаго уставился на кхачковяра безмолвно. Он не пытался сделать над собой усилие и что-то вспомнить или осознать. До него даже наименование «Балашов» доходило медленно, как бы проталкиваясь сквозь густой слой ваты. Столкнувшись с озадачивающим явлением, Авденаго поступил как настоящий тролль: он полностью расслабился, отключил логику и рассудок и позволил событиям самим явить себя.

И осознание пришло, постепенно, как бы проступая сквозь мутную пелену. Вроде полароидного снимка.

— Николай Иванович, — выдохнул пленник с облегчением. — Я должен был догадаться.

— Да? — со злой иронией переспросил Николай Иванович. — Интересно, как же образом вы могли бы догадаться?

Авденаго подергал привязанными руками.

— Мне следовало узнать ваши воспитательные меры, — сказал он. — Вы ведь об этом всю жизнь мечтали?

— Еще бы! — сказал Николай Иванович Симаков, учитель русского языка и литературы. — Вы представляете, каково мне было знать, что некогда в школах существовали вполне узаконенные телесные наказания?

— Слушайте, прикажите вашему гестаповцу отвязать меня, — взмолился Авденаго. — Я целиком и полностью благонадежный. Неудобно ведь, следы от веревок долго не сходят. А мне еще перед женой оправдываться.

— Да, да, Балашов, расскажите о вашей жене, — обрадовался Николай Иванович. — Моран что-то такое, помнится, говорил, будто вы женились, да я не очень-то поверил.

— Она троллиха, — буркнул Авденаго. — Что о ней рассказывать. Если б вы ее увидели — тут из вас и дух бы вон.

— Что, такая красивая?

— А сами-то что не женились?

— Смотри-ка, он еще и дерзит… — удивился Николай Иванович.

Авденаго опять дернул руками.

— А что вы со мной за это сделаете?

— Да теперь уже — что угодно, — Симаков обрадованно потер руки. — Это раньше я был ограничен условностями и мог разве что поставить вам двойку или отправить к директору, а теперь… — Он мечтательно улыбнулся. — Вы когда-нибудь видели гномский пыточный арсенал?

— Не смешно, — сказал Авденаго. — Я пить, между прочим, хочу. И проголодался.

— Вы сюда с какой целью прибыли? — спросил Николай Иванович.

— Домой, к жене.

— К той жене, которая троллиха? — уточнил Симаков.

— Ну а к какой же, по-вашему? По-вашему, я такой вертопрах, чтобы завести себе еще какую-нибудь жену? Да вы троллиху небось и в глаза не видели, иначе даже не предполагали бы…

— Ваш лексический запас существенно расширился, что не может не вызывать у меня одобрения. Слово «вертопрах» откуда знаете?

— Да не помню я… — Авденаго затряс головой. — Развяжите мне руки, вы, Гитлер!

— Не развяжу. Допрос положено производить в максимально болезненных и унизительных для допрашиваемого условиях.

— Зачем?

— Когда живое существо хочет, чтобы его перестали мучить, оно стремится к сотрудничеству. Практически не лжет, а в ответах соблюдает краткость. Итак…

— Зато вы, как я погляжу, мастер размазать манную машу по тарелке, — перебил Авденаго.

— О, я слышу в вашем голосе бунтарские нотки! — обрадовался Николай Иванович. — Вы, братец, никак карбонарий?

— Это слово я тоже знаю, можете не обзываться, — сказал Авденаго. — Что вам еще надо?

— Вы считаете себя троллем? — спросил Николай Иванович вполне серьезно.

— Я и есть тролль, — ответил Авденаго. — Чего тут считать?

— Следовательно, вам — в левую калитку, — проговорил Николай Иванович. — На ту сторону границы. Ладно. Нет проблем. А как там Джурич Моран поживает?

— Этот вопрос уже не относится к допросу, — сказал Авденаго. — Я требую освобождения. Вы просто болтаете, а по существу я уже на все ответил.

— А на что вы ответили? — прищурился Николай Иванович.

— Что я тролль, прибыл сюда на постоянное место жительство к моей жене, которая прописала меня на свою жилплощадь в долине Гарагар… Имею гражданство, военнообязанный, занимал сравнительно высокий пост в местной администрации.

— Для двоечника — неплохая карьера, — согласился Николай Иванович. Он обернулся к Камнегрызу. — Развяжи его. Он признан словесным, подсудным и невиновным.

— Ну вот, — одобрительно произнес Камнегрыз, распутывая узлы и бережно сматывая веревки, — вот теперь все по закону.

Авденаго, едва освободившись, оттолкнул Камнегрыза и встал. Он долго отряхивал джинсы, потом растирал запястья, ворчал сам с собой и совершенно не замечал, что Николай Иванович с интересом за ним наблюдает. Наконец Авденаго ощутил на себе его взгляд и вскинул голову.

— Что? — рявкнул он.

— Ничего, ничего, Балашов, — ответил бывший школьный учитель с непонятной ухмылкой, — все в полном порядке. Продолжайте. Когда закончите ловить на себе блох, отправляйтесь на кухню, вас там накормят.

…Ах! Макар Алексеевич! Я заметила Вашу тоску в последнее время, и хотя сама тоскливо ожидала чего-то, но то, что случилось теперь, мне и в ум не входило. Как! Вы до такой уже степени могли упасть духом, Макар Алексеевич! Но что теперь о Вас подумают, что теперь скажут о Вас все, кто Вас знает? Вы, которого я и все уважали за доброту души, скромность и благоразумие, Вы теперь вдруг впали в такой отвратительный порок, в котором, кажется, никогда не были замечены прежде. Что со мною было, когда Федора рассказала мне, что Вас нашли на улице в нетрезвом виде и привезли на квартиру с полицией! Я остолбенела от изумления, хотя и ожидала чего-то необыкновенного, потому что Вы четыре дня пропадали. Но подумали ли Вы, Макар Алексеевич, что скажут Ваши начальники, когда узнают настоящую причину Вашего отсутствия? Вы говорите, что над Вами смеются все; что все узнали о нашей связи и что и меня упоминают в насмешках своих соседи Ваши. Не обращайте внимания на это, Макар Алексеевич, и, ради Бога, успокойтесь. Меня пугает еще Ваша история с этими офицерами; я об ней темно слышала. Растолкуйте мне, что это все значит?..