Томка. Тополиная, 13 - Грачев Роман - Страница 13

• Предыдущая
• 13/44
• Следующая

Старик откатился от окна кухни, выехал в коридор и, не сбрасывая скорости на поворотах, переместился в темную спальню. Свет включать не стал.

Дыхание участилось. Здесь за окном его ожидал совершенно иной пейзаж. Солнце почти село, только огненно-рыжий край простреливал частокол далекой березовой рощи. Мрачный пустырь отходил ко сну, всего через несколько минут здесь будет черным-черно, и смотреть в окно с этой стороны будет не только неинтересно, но и страшно.

Старик подкатил кресло ближе, со вздохом опустил руки на подоконник. Пришла пора ежевечерней медитации…

В последнее время ему почему-то виделась девушка в белом. Платье было длинное, роскошное, но на подвенечное не похоже, на ногах – белые же туфли. Волосы черные и тоже длинные, заплетены в толстую, похожую на канат, косу. В волосах что-то блестит, какая-то брошь вроде крылышек бабочки или чего-то подобного. Девушка улыбается, машет рукой, будто прощается, и постепенно исчезает – просто тает в тумане. Зато вместо нее появляется Нечто. У старика до сих пор не было никаких мыслей относительно персоны этого второго типа, а так хотелось узнать, что означает видение. Спросить у кого-нибудь – сочтут сумасшедшим и решат, что чудаковатый ветеран всех мировых войн и чуть ли не соратник Багратиона вечерами балуется травкой.

Хотя кто здесь помнит о его существовании?

Этот второй был невысоким, почти маленьким типом самой омерзительной наружности. Круглое личико его отливало желтизной, во рту не хватало половины зубов, вместо ушей висели два изрядно пожеванных пельменя. Руки до колен, как у обезьяны, ноги кривые… словом, гепатитный Голлум. Почему он появляется вновь и вновь и что ему нужно, старик не знал, но почему-то подозревал, что «желтый фраер», как он мысленно окрестил его, появляется неспроста. Возможно, он один из тех, кто…

Он не успел додумать. Зазвонил мобильный телефон.

– А, черт!!!

Старик чуть не подпрыгнул в своем кресле. Он посмотрел в окно. Солнце исчезло, на пустырь опустилась непроглядная ночь.

Телефон бился в конвульсиях в кармане халата, заливаясь звонким детским смехом. Когда-то этот звоночек старика забавлял, а сейчас звучал зловеще.

– Заткнись, сволочь! Ну, кто там еще?

Он осекся. На светящемся нежно-голубом дисплее красовалась надпись: «Номер не определен». Несколько секунд он просто держал трубку в руках, глядя на дисплей в надежде, что у таинственного абонента лопнет терпение. Но тот не унимался.

– Господи, ну что тебе?

Он вздохнул и нажал кнопку приема вызова.

– Алло, слушаю! Кто в такую рань?! Трубка только молча дышала.

– Алло, говорите, чтоб вам!

Кто-то глубоко вздохнул, затем шепотом произнес: – Да…

– Чего?! – не понял старик. Секундная пауза, затем снова: – Да… да…

Три коротких гудка – и тишина Старик бросил телефон на пол.

Ну да, не стоило и сомневаться, что сегодняшний вечер я проведу не с Олесей. Психологически я настроился на это уже утром в садике, когда рассказывал ей о деловой встрече. Сработал механизм мотивации пьяницы: можно поставить перед собой задачу провести вечер без алкоголя, но стоит допустить хотя бы мысль, что пара бокалов не повредит, как ты почти наверняка нажрешься в хлам. Допустив лишь возможность, что мы с Олесей не встретимся, я подсознательно разрешил себе с ней сегодня не встречаться.

Но вечером также появилась объективная причина, и мои душевные конвульсии тут уже ни при делах. Над моей головой ударила молния, разверзлись хляби небесные, потопом смыло и меня, и мои чаяния и надежды… и вообще все посторонние мысли и соображения. Не знаю, какие еще метафоры применить, чтобы вы поняли.

– Мама!!! – неожиданно завопила Томка, едва мы покинули машину. Я копался на заднем сиденье, забирая пакеты из супермаркета, и не успел должным образом отреагировать. Я лишь выпрямился и тут же больно ударился затылком о верхнюю раму дверного проема машины.

– Черт бы тебя!!!..

Я бросил пакеты обратно. Томка уже пересекала двор по диагонали со скоростью экспресса. На дальнем углу детской площадки, в нескольких метрах от нашего подъезда, стояла женщина. Марина Гамова. Мать моего ребенка.

Далее можете перечитать абзац выше, касающийся хлябей небесных…

В душу мою ворвалась огромная черная туча. Не темная и не серая – именно черная, почти как вакса. И «ворвалась» – это очень точное определение. Душу мою разорвало на куски, сердце так резко ухнуло вниз, будто лифт без тормозов, что я чуть не присел.

Впрочем, я именно так и сделал – присел обратно на пассажирское сиденье, оставив дверь машины открытой. Смотрел с этого места, как моя девочка, моя кровиночка, моя козюлька висит на шее матери, болтая ногами. Точно так же она висит на мне вечерами, когда я забираю ее из садика, и мне никогда это не надоест.

Я видел, что Марина не сводит с меня глаз. Она держала дочку в объятиях, но смотрела на бывшего мужа. И мне этот пристальный взгляд не понравился.

Зачем она пришла? Чего хочет? Еще один серьезный разговор, девяносто девятый последний разговор, как у китайцев?

Не хочу. Ничего не хочу – никаких с ней контактов и разговоров не желаю, я даже видеть ее не могу физически, хотя и понимаю, что у меня нет никаких шансов помешать ей встречаться с дочерью, если она того захочет. Но она после ухода своего в прошлом году не баловала Томку ни вниманием, ни подарками. Я уж не говорю о каких-то обыденных и скучных вещах типа алиментов – слава богу, я хорошо зарабатываю и вполне могу обеспечить дочку всем необходимым. Я, наверно, смог бы ей квартиру купить в хорошем районе в качестве приданого на будущее замужество и оплатить учебу в хорошем университете. Да, я все это могу, я хороший отец, заботливый, внимательный, временами неумелый, но я быстро учусь. Я всему могу научиться – даже эти чертовы косички заплетать из волос метровой длины! Я научусь обязательно…

Одного я не могу сделать в этой жизни: стать матерью. Смешно, правда?

Ребятишки в садике недавно разучивали песню, которую я сам помню наизусть до сих пор, потому что тоже пел ее в детском саду и крутил ее на маленькой пластинке старого маминого проигрывателя:

Томка так весело пела ее, когда мылась в душе, что у меня оборвалось в груди: действительно, маму я ей заменить не могу, и мне бы очень не хотелось, чтобы девочка страдала от отсутствия женской заботы. Но Томка, выключив воду, выглянула из душевой кабины, розовая и свежая, высунув язык в прореху между передними зубами, и с улыбкой попросила полотенце.

И вот теперь мама таки явилась. Мы не видели ее с конца мая, когда закончилась та безумная история с Медальоном, которую я уже рассказывал. Несколько раз созванивались. Марина, безусловно, испытывала вполне определенную и предсказуемую неловкость перед нами, если не сказать стыд: ведь она подвергла опасности собственную дочь и создала нам много лишних проблем своим многолетним молчанием, и я внутренне был ей благодарен за то, что она нас больше не беспокоила. Но зачем она пришла сейчас? Без звонка, без всякого предупреждения. Просто пришла, встала возле нашего подъезда, не имея никакой уверенности, что мы сегодня явимся домой, а не уедем к бабушке или еще куда.

Пришла наугад – и выиграла.

Но от Томки я такого порыва не ожидал. Если у некоторых женщин, как утверждает психологическая (или медицинская? не знаю) наука, отсутствует материнский инстинкт, то детские инстинкты природой не отменялись.

Бесконечно отсиживаться в засаде я не мог. Собрал пакеты с заднего сиденья, закрыл машину и медленно, как на эшафот, побрел к подъезду. Томка с матерью о чем-то переговаривались, но Марина периодически бросала напряженный взгляд в мою сторону. У меня самого с лицом творилось что-то неладное, я надеялся, что справлюсь с эмоциями, когда подойду на расстояние разговора, но уверенность покидала с каждым шагом.

• Предыдущая
• 13/44
• Следующая