Дитя лета - Райс Луанн - Страница 29
- Предыдущая
- 29/72
- Следующая
Когда к ним подошла официантка, чтобы убрать со стола, и спросила, почему они ничего не едят, может, что-то не так, Энн была совсем не в состоянии говорить.
Джуд ответил за них обоих, что все было замечательно, что просто они еще не проголодались после дня рождения. Энн вспомнила о нетронутом праздничном торте, и ей пришлось воспользоваться крахмальной столовой салфеткой, чтобы промокнуть глаза. Джуд попробовал еще раз связаться по сотовому телефону с Лаэмом, но так и не получил ответа.
Энн тревожно поглядела на мужа, теряясь в догадках о том, что происходит в Мельбурне.
Два дня миновали в полном молчании. В тот вечер после приезда с морской прогулки Мариса и Джессика сидели на заднем крыльце своего дома. Кейп-Хок находился так далеко на севере, что по сравнению с Новой Англией здесь совсем не темнело. Верхушки сосен казались позолоченными, а лес был полон стрекотом насекомых.
Они сидели бок о бок на верхней ступеньке крыльца. После того как Роуз увезли на вертолете, Джессика почти не улыбалась и не разговаривала.
После праздника Роуз в Марисе что-то словно оттаяло. Теперь она знала, что нужно оставаться верной самой себе и своей дочери, что нужно отмечать настоящий день рождения Джессики. Праздновать одновременно рождение обеих девочек. Что в этом опасного? Она – вернее они – так долго жили в страхе, в напряжении. Днем, отправив Джессику в книжный магазинчик найти им что-нибудь почитать, Мариса тем временем заглянула в бакалейную лавку, чтобы купить дочери торт. И теперь, пока Джессика сидела, ожидая, когда на сумеречном небе появятся звезды, Мариса отправилась на кухню.
И вышла оттуда, держа в руках торт с девятью горящими свечками.
– С днем рождения, – спела она Джессике, и, когда песенка закончилась, девочка почти улыбалась.
– Мам, я думала, что в этом году мы не будем отмечать мой настоящий день рождения.
– Ну вот видишь – отмечаем. А ну-ка, солнышко, задуй свечи. Загадывай желание!
Джессика набрала как можно больше воздуха и изо всех сил дунула. Девять свечек разом погасли. После сегодняшнего дня Мариса почувствовала огромную благодарность судьбе за здоровье дочери, за, казалось бы, такие простые вещи, – например, возможность задуть свечи. Пока Джессика доставала тарелки, Мариса разрезала торт.
– Знаешь, мам, что я загадала?
– Что, милая?
– Чтобы Роуз поскорее вернулась домой.
– Хорошее желание.
Говоря это, Мариса невольно подумала: а что было бы плохим желанием? Она вспомнила Теда и его манеру судить обо всем применительно к своим собственным стандартам. Хорошее желание, плохое желание.
– Она скоро вернется?
– Не знаю, – ответила Мариса. – Будем надеяться и молиться, чтобы это случилось как можно быстрее.
Джессика кивнула, и обе принялись за торт. С болью в сердце Мариса вспомнила, как мама всегда пекла праздничный пирог для нее и ее сестры. Она украшала его розовыми розами из сливочной глазури и писала на нем имя специальной пастой из тюбика. Чего лишилась в жизни Джессика, обделенная хорошей большой семьей?
На празднике Роуз невольно возникло ощущение такой семьи: Лили, Роуз и все эти незнакомые женщины к концу поездки стали Марисе совсем как сестры. А потом все стояли в доке и следили за тем, как Роуз укладывают в спасательный вертолет, и женщина, с которой Мариса едва успела познакомиться, участливо взяла ее за руку. И все молча провожали улетавший вертолет. За одну руку Мариса держала Дорин, за другую – Джессику. А Джессика держала за руку Элли, и так все.
В то мгновение Мариса ощутила необычайный прилив сил, вдохновивший ее купить дочери праздничный торт. Она обняла Джессику за плечи и поцеловала в макушку.
– А в больницу дорого ехать? – спросила та.
– Дорого, – ответила Мариса. Особенно, подумала она, когда ты в бегах и у тебя нет медицинской страховки. Она была уверена, что Джессика надолго запомнила, как упала, сразу после их отъезда из Уэстона, и ей накладывали швы. Тогда Марисе пришлось платить наличными. По медицинской страховке очень легко выследить человека.
– Скажи, а операция на сердце намного дороже наложения швов, да?
– Значительно дороже.
Джессика понимающе кивнула. Она потихоньку доедала свой кусок, меж тем как солнце совсем зашло, окрасив лес в пурпур, и уже ложились вечерние тени в свете восходящей луны, С деревьев донесся протяжный, гортанный крик ночной птицы, предшествующий началу охоты.
– Мам, – сказала Джессика с набитым ртом; пожевала, проглотила и вытерла губы. – Я кое-что хочу сделать для Роуз.
– Я не уверена, что к ней пускают посетителей, – сказала Мариса, вспомнив отделение педиатрии в клинике Джона Хопкинса, когда она проходила там практику и видела этих больных детей, а потому была уверена, что Джессику туда никто не пустит. – Но я думаю, можно передать ей открытку через маму.
– Я хочу сделать больше, чем открытку.
– Что именно?
– Я хочу собрать для нее денег. Чтобы ей могли сделать операцию, а ее маме не пришлось бы так много трудиться. Роуз говорит, что она постоянно работает.
– Джесс!
– Я так хочу, чтобы ее вылечили! Чтобы она совсем поправилась! Мам, ну почему у Роуз все эти пороки сердца? Почему она так синеет? – Джессика уже всхлипывала. – Я не хочу, чтобы она умерла!
Мариса притянула дочь к себе на колени, тихонько покачивая ее и стараясь успокоить. Джессика плакала безудержно горько, как плакала, когда умер ее настоящий отец и когда убили ее щенка. У Марисы глаза тоже наполнились слезами. Она думала обо всех больных детях, с которыми ей довелось работать, о той боли, что она ощущала, глядя на их страдания. Она старалась выработать в себе чувство отстраненности – этому обучали в медицинских колледжах, но ей все же приходилось прибегать к помощи коллег и друзей. Это было самое сложное из того, с чем ей доводилось сталкиваться, и именно теперь она теряла эти навыки.
Обнимая Джессику, она желала, чтобы ей удалось смягчить горечь дочери от смерти отца, от тяжелой болезни Роуз, от смерти Тэлли, которую убил Тед. Мариса сделала бы все, чтобы оградить свою девочку, уберечь ее от суровой жизненной действительности. Она вспомнила, как девять лет назад впервые взяла на руки свою новорожденную дочь, завернутую в розовое одеяльце. Ребенок был такой крохотный, а одеяльце такое мягкое. И еще она помнила, как уже тогда со всей страстью готова была защитить дочь от любых неприятностей.
Как-то раз она вдруг задумалась о том, может ли она полюбить кого-то до такой степени, чтобы умереть ради этого человека. Броситься в ледяную воду его спасать, стать между ним и диким зверем, пожертвовать жизнью, отказавшись от самой себя. И когда она впервые взяла на руки новорожденную дочь, все сомнения рассеялись. Теперь, сидя на крыльце своего дома, она вспомнила то чувство любви, которое охватило ее в тот незабываемый миг, те мысленно данные обещания своей маленькой дочери – стать ей защитой от всех и вся, кто мог бы ее обидеть.
И вот выходит, что в данном случае она бессильна: она не может защитить Джессику от боли при виде того, как страдает ее подруга.
– Мам, а Роуз умрет? – спросила Джессика, утирая глаза.
– Ее мама делает все, чтобы этого не случилось. Роуз очень хорошо лечат.
– Значит, ты точно не знаешь?
Мариса покачала головой. Она взглянула в карие глаза Джессики, погладила ее по головке, думая при этом о ее отце. Его смерть была для них обеих жестоким ударом, и мысль о том, что Джессике еще раз предстоит пройти через то же самое, но уже в связи с Роуз, была просто невыносима.
– Нет, моя родная, не знаю.
– Как много происходит плохого, – прошептала Джессика. – Помнишь, как Тед пнул Тэлли с лестницы только из-за того, что она лаяла…
– Но ведь случается и хорошее, Джесс. Давай будем думать о хорошем.
– Нужно помочь Роуз, – сказала Джессика, соскакивая со ступеней, словно не желала терять ни минуты.
– Дорогая, давай помолимся за нее. Можно написать ей открытку…
- Предыдущая
- 29/72
- Следующая
