Большая книга приключений и загадок - Кузнецова Юлия - Страница 8

• Предыдущая
• 8/59
• Следующая

Чистенькие улицы. Уютные домики, плотно прижатые друг к другу, как мелки в коробочке. Кирпичные пятиэтажки-новостройки, гордые, как первоклассники на линейке. Пахнет дымом и немного яблоками из палисадников. В общем, мило, но все же скучнова… Я не успела додумать мысль, поскольку мое внимание привлекла уличная сценка.

К окошку одного из домиков-мелков подошел усатый дядька. Постучал – и окошко открылось. Выглянула веселая толстушка в цветастом платье.

– Люсь, – сказал усатый, протягивая толстушке пакет, – я тут тебе качалочку притащил. На!

Я развернулась к Славе:

– Что такое – «качалочка»?

– Колбаса, – ответил тот. – Ну, такая, как матрас, с загнутыми краями.

Я оглянулась на Люсю и усатого. Смешно! Потом остановилась, шлепнула блокнот на стену пятиэтажки и записала слово «качалочка».

– Ты как иностранка, – засмеялся Слава, – как инопланетянка. Записываешь обычные слова.

– Для тебя они обычные, а для меня – нет, – возразила я. – Просто я учусь вашему звенигородскому языку.

– Учиться надо чему-то серьезному, – хмыкнул Слава.

– А ты учишься?

– Ага, заочно. В экстернате.

– Почему не в традиционной школе? – полюбопытствовал Ботаник.

– Времени нет. Мне надо деньги на институт скопить.

– А кем ты хочешь стать? – поинтересовалась Вероника.

– Следователем. Если не получится, в педагогический пойду. На физрука. Еще есть время выбрать, я только восьмой закончил.

– И я, – откликнулась я.

– Я тоже, – сказал Ботаник.

– А у нас, в Америке, другая система, – сказала Вероника. – Но, думаю, мой класс соответствует вашему восьмому. И я тоже учусь экстерном.

– Тоже работаешь? – уточнил Слава.

– Угу. Фотомоделью. Зарабатываю деньги на колледж.

– Вы оба достойны уважения, – восхитился Ботаник. – Мне еще не приходилось сталкиваться с подобного рода… гм…

– Проблемами, – подсказала я. – Мне тоже. А я хочу быть художником-аниматором. Но пока не интересовалась, что для этого нужно окончить.

– Я думал, вы орнитологи, – удивился Слава.

Мне стало жарко.

– Перфективно, орнитологи, – невозмутимо кивнула Вероника.

Видимо, умение скрывать эмоции у нее было профессиональным. Однако на сей раз уверенное вранье топ-модели меня не возмутило.

– Тогда вы пришли по адресу! – сказали у меня над ухом.

Я ойкнула. Никак не привыкну к способу общения местных жителей через окна.

– Николай Иванович! – широко улыбнулся Слава. – Единомышленников вам привел.

Лохматая голова в окне радостно закивала. С ее макушки слетела белая, как пломбир, канарейка, описала над нами круг и снова устроилась на голове хозяина. Николай Иванович протянул птичке листок капусты. «Так вот что означает Никив… – разочарованно подумала я. – Всего лишь сокращение от имени-отчества.

– Студенты-биологи? – с живым интересом спросил дядька у Ботаника.

– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Ботаник.

– Мы интересуемся желтыми канарейками, – напрямую заявила я.

– Только желтыми? – разочарованно спросил Никив, но тут же спохватился: – Впрочем, проходите. Вы откуда?

– Из Москвы они, – ответил Слава.

– И я только что оттуда. Неделю у сестры провел. По выставкам ходил. А в последний день настоящее чудо увидел – парижского кенара. Красота неописуемая! Я сразу его себе заказал. О, хорошо, вы мне напомнили, ему же клетку смастерить надо! А вы поможете, если захотите. Спасибо тебе, Вячик, за единомышленников!

Голова в окне исчезла.

– Надеюсь, ты не взяла с собой Супербяку? – тихо спросила я у Вероники, направляясь к калитке. – А то Никив останется без канареек.

– Нет, оставила его мамми. Заканчивайте быстрее, дарлинги. У меня есть дела поважнее, чем изображать из себя орнитолога.

– Тихо! – прошептала я, указывая глазами на спину Славы, туго обтянутую белой футболкой.

Жилище Никива выглядело необычно. Сам дом был из бревен, слева к нему прилепилась кирпичная пристройка, а справа – веранда с тусклыми стеклами, увитая желтеющим диким виноградом. С крыльца облупилась вишневая краска. Половицы заскрипели под нашими кроссовками. В прихожей пахло сушеными грибами, а в комнате грибной запах менялся на птичий.

Внутри обнаружилось настоящее птичье царство. Белые, темные, дымчато-каштановые, абрикосово-оранжевые канарейки восседали на жердочках клеток. Они клевали зерна, пели, взлетали, купались в собственных перьях. Клетки стояли везде – на шкафу, на столе и у стола, на комоде, среди цветочных горшков.

На стенах красовались огромные фотографии и постеры с изображением птиц. На корешках книг в книжном шкафу можно было разглядеть названия: «Разведение канареек», «Уход за домашними канарейками», «Виды канареек» и много других на разных языках.

Сам Никив оказался низеньким толстым дядечкой в застиранных штанах, растянутых на коленках, и дырявых тапках. В черной бороде застряли разноцветные перья.

– Как же я рад вашему приходу! – бормотал он. – Мне просто необходима отдельная клетка для парижского трубача.

– А почему не подселить его прямо к этим? – спросила я, указывая на просторную клетку с несколькими канарейками.

– Что ты! – испуганно ответил Николай Иванович. – Как можно? У любой вновь прибывшей птицы может быть стресс от перелета, от нахождения в новом месте! В конце концов, она может быть простужена. Вдруг заразит других? Ни один уважающий себя орнитолог не поступит так с питомцами!

Я умолкла, вспомнив, что сама – тоже вроде бы орнитолог. До меня дошло, что это вообще-то не игрушки, и сейчас нам придется изображать специалистов по птицам, не имея о птицах никакого понятия!

В общем-то ничего страшного в нашем разоблачении нет. Ну выгонят с позором из птичьего музея… Вот только жаль будет разочаровать симпатичного парня в белой футболке. Может, все-таки удастся обойти подводные камни?

– Девчушечка, – ласково обратился ко мне Никив, – передай мне, пожалуйста, садок.

Вот и первый подводный камень. Интересно, какая из пяти клеток, поставленных друг на друга на столе, – садок? Следуя логике, верхняя? Заметив сомнение на моем лице, Вероника повернулась к нашему сопровождающему:

– Слава, передай садок, плиз! Ты стоишь ближе к клеткам.

Парень вытянул самую нижнюю. Садок отличался от других клеток тем, что у него на боку было прикреплено гнездышко.

– Спасибо, ребятки, – сказал Николай Иванович.

Он пересадил в садок канарейку со своего плеча и с нежностью провел пальцем по ее белоснежному крылу.

«А нет ничего сложного в том, чтобы изображать орнитологов, – приободрилась я, – стоишь себе да молчишь. Дочку посла ЮАР и то сложнее изображать было».

– Ох, я совсем забыл! – стукнул себя по лбу Николай Иванович. – У меня же краснолобые вьюрки не кормлены! И Курочку Рябу не искупал, а она линяет. И что у меня с памятью…

Он бросил горестный взгляд на клетку, в которой, нахохлившись, сидела на жердочке темно-рыжая канарейка с пестрыми перышками, и впрямь немного похожая на курочку.

– Ничего, московские орнитологи вам помогут, – пообещал Слава.

– Правда? – обрадовался Никив. – Прекрасно! Тогда мы разделимся. Ребята отправятся со мной в сарай выбирать каркас для клетки парижского трубача, а девочки накормят вьюрков и искупают Курочку Рябу.

– Отлично! – одобрил Слава.

Он вел себя как командир нашей компании. Эта роль ему очень шла.

Когда мы с Вероникой остались вдвоем, я упала в кресло. Оно жалобно скрипнуло.

– Что делать? – проговорила я. – Как кормить краснолобых вьюрков?

– Дай им семена, и все, – пожала плечами Вероника, указав на поднос с кормом на подоконнике.

– А ты будешь купать? Как?

– Налью воды, искупаю.

– Ты всегда так уверена в себе…

– Я же сказала, хани, что работаю с самого детства. И вообще, у меня такая… как вы это говорите… психология. Я модель. А если модель не уверена в себе, она никому не нужна. Кстати, всем нравится моя уверенность, – заявила Вероника.

• Предыдущая
• 8/59
• Следующая