21 день - Фекете Иштван - Страница 14

• Предыдущая
• 14/73
• Следующая

— Это был последний! — решительно пристукнула колесом телега.

— Последний или там не последний, а грабли верно сказали! — присвистнула коса.

— А вот и не верно! — шевельнулся пиджак; влага окончательно испарилась из него, и теперь он чувствовал себя на гвозде вполне уверенно. — Если грабли хотели выразиться точно, то так и следовало сказать: не есть, а был хорек.

— Теперь это уже не важно: был да сплыл! — кудахтнула Ката. — А наш пес — молодец, настоящий герой, он поймал хорька, и с меня этого вполне достаточно. На душе у меня спокойно, а сейчас мне это в особенности необходимо, потому что…

— Вылупляются? — перебила ее воробьиха.

— Вот-вот проклюнутся, — кивнула Ката. — Но до тех пор, по-моему, еще раз взойдет солнце… Скорее всего это произойдет завтра, но точно я не знаю. Чувствую, как они шевелятся, и их много…

— Будь осторожна, Ката! — поучала ее воробьиха, но на сей раз Ката на нее даже не рассердилась, только глаза ее улыбались лихорадочной и измученной от трехнедельного неподвижного сидения улыбкой.

— Можно не беспокоиться за Кату! — вильнул хвостом Шарик. — Когда птенцы вылупятся, я скажу хозяйке.

— Хорошо, — подумав согласилась Ката. — Теперь уже не страшно. Скажи ей, а то меня хозяйка не понимает.

— Ты права, — пес повел ухом. — Человек даже меня и то с трудом понимает. У меня и в мыслях нет оговаривать хозяйку, напротив, я ее люблю, но человек вообще туго соображает.

— Пока горло не промочит! — пробурчал бочонок, воспользовавшись тем, что ветерок ненароком залетел в отверстие сбоку. — А стоит человеку опрокинуть стаканчик-другой токайского, и он сечет, что твоя коса. И что самое удивительное, в такие моменты у человека не только голова хорошо работает, но и душа становится нараспашку… Э-эй, ветерок, погоди засыпать, не то я опять без голоса останусь…

Однако вслед за тем наступила тишина: видимо, ветерок, нанюхавшись винных паров, уснул, и бочонку пришлось умолкнуть.

Шарик подхватил зубами свою косточку.

— Пойду, пожалуй, к хозяйке! — вильнул он хвостом на прощание. — А то ведь в саду кроме меня сторожить некому.

На это ему никто ничего не ответил, и Шарик, обежав соломенный стог, очутился на тропинке рядом с тетушкой Юли, которая, распрямив натруженную спину, тыльной стороной ладони вытирала вспотевший лоб.

— Никак ты и косточку принес, Шарик? — Пес вильнул хвостом.

— Скоро вылупятся цыплята, Ката сама сказала.

— Шел бы ты в тенек, Шарик. Тебе-то не обязательно на солнце пот проливать.

— Птенцы вот-вот вылупятся, — Шарик молотил хвостом по земле, потому что тем временем успел усесться.

— Ладно, ладно, — отмахнулась от него тетушка Юли. — Вижу, что ты все обгрыз, потом дам тебе другую косточку. И уйди с дороги, а то как бы не наступить на тебя.

При виде такого вопиющего непонимания Шарик рассердился.

— Кур-риные яйца! — заворчал он, а старуха в недоумении оглянулась вокруг. — В сар-рае… — пес даже вильнул хвостом в ту сторону.

— Ну, чего ты разворчался, нет здесь никакой кошки! Пошел с дороги, не понятно, что ли?

— Как ни бейся, все без толку! — досадливо поднялся на ноги Шарик. — Твердишь ей — и как об стену горох! — Пес утешился лишь несколько позднее, устроившись в тени старого пчельника и грызя косточку, которая внутри еще хранила вкусный запах.

Больше никаких событий и не произошло, и этот день, заполненный кипучей работой на полях и в огородах, пролетел как одно мгновенье.

Впрочем, кое-что все-таки происходило. Осы закладывали основы своего крепостного замка, который на людском языке назывался просто «гнездом»; деревья покрывались пышным цветом, а посевы подросли настолько, что теперь укрыли бы ворон с головою, если бы здесь были вороны… А пчелы уже к полудню чувствовали себя вконец одурманенными, да и немудрено: ведь при сборе пыльцы им приходилось передавать такое количество любовных весточек, что даже у любого почтальона голова пошла бы кругом… И самое главное: под брюхом у Каты лопнули два яйца сразу, и к тому времени, как солнце устало растянулось на сумеречном ложе, два мокрых, взъерошенных цыпленка лежали чуть в стороне, обсыхая. Правда, Ката бережно пыталась подвинуть их к себе под бочок, потому что при последней, предзакатной вспышке солнца успела разглядеть, что теперь яйца начнут трескаться одно за другим, и это наполняло материнское сердце немалой радостью, но и немалой тревогой.

В сарае стояла тишина, все прислушивались до того внимательно, что от напряжения уснули. Только Ката бодрствовала, не помышляя даже о хорьке; ею владела лишь одна мысль: хоть бы видеть, что под нею происходит, хоть бы иметь возможность помочь! Но ей не оставалось ничего другого, кроме как ерзать в гнезде, чтобы вылупляющимся цыплятам достало места, чтобы они не вылезали из-под теплого материнского крыла, чтобы воздуха им хватало и была возможность обсохнуть.

Сейчас в полной мере выяснилось, насколько важно — жизненно важно — переворачивать насиживаемые яйца: ведь это обеспечивает будущим птенцам равномерное тепло и равномерное развитие.

Едва минула полночь — тонкий рожок молодой луны в девственной скромности красовался на звездном небе, — как беспокойное движение под телом наседки прекратилось. Два яйца на самом дне гнезда так и остались недвижимы, но Кату это не беспокоило. Зато среди вороха яичной скорлупы тринадцать живых цыплят учащенно дышали, приспосабливаясь к новому, непривычному миру. Они вбирали в легкие теплый, весенний воздух и вообще старались вести себя как подобает юным цыплятам, что с каждым часом удавалось им все лучше и лучше, хотя они, конечно, и понятия не имели о том, что уродились на свет крылатой домашней птицей и являют собой личную собственность тетушки Юли.

Впрочем, не подозревала об этом еще и сама тетушка Юли.

Зато наутро!..

Впрочем, не станем забегать вперед, к тому же было еще не утро, а лишь рассветная пора, когда Шарик удержал тетушку Юли, направлявшуюся в огород.

Дело в том, что Шарик предварительно успел наведаться к наседке и пообещал ей, что поставит хозяйку в известность о появившемся за ночь выводке. Но, учитывая неповоротливость хозяйкиного ума, это обещание было весьма опрометчивым.

И все же Шарик честно старался его сдержать. Начал он с того, что когда тетушка Юли, зевая, распахнула дверь, Шарик весело «облаял» ее, пробудив в хозяйке некоторое беспокойство.

— Жди своей очереди, сегодня дам тебе молочка…

— Птенцы! Цыплята! — не унимался Шарик. — Там их целое гнездо! — и пес положил лапу на хозяйкин башмак.

— Чего надо этой собаке? — подумала тетушка Юли, но затем, оттолкнув Шарика, направилась по своим делам. Удивлению ее не было границ, когда на обратном пути Шарик, подкараулив ее у сарая, ухватил за юбку.

— Если ты и сейчас не остановишься, то даю честное собачье слово, что укушу тебя!

До этого, однако, дело не дошло; тетушка Юли остановилась и в настороженной тишине услышала писк цыплят. Старуха все поняла, и лицо ее покрылось слабым румянцем.

— Выпусти мою юбку, Шарик, — хозяйка погладила пса по голове. — Теперь я знаю, чего ты хочешь. У тебя одного ума больше, чем у троих профессоров вместе взятых. Ну, пошли!

Шарик, теперь уже лая без опаски, первым ворвался в сарай.

— Ката, хозяйка идет!

Когда у тетушки Юли глаза привыкли к полумраку, она от удивления всплеснула руками.

— Ката, милая ты моя старая клуша, так вот почему тебя так давно не было видно!

— Куд-куда как страху я натерпелась! — кудахтнула Ката. — Но зато не зря старалась.

Тетушка Юли, пересчитывая, складывала птенцов в передник.

— Тринадцать! — воскликнула она. — И вывелись аккурат в новолуние. Молодец, Ката, и тут ты все верно прикинула.

Хозяйка погладила старую наседку и бережно опустила ее наземь.

— Ну, пошли!

— Кудах-тах-тах! — рассыпалась курица в благодарностях Шарику. — Я тебе этой услуги не забуду.

Шарик знай вилял хвостом.

— Думаешь, легко было ей втолковать? Но в конце концов мне удалось это. Главное — уметь настоять на своем.

• Предыдущая
• 14/73
• Следующая