Последний страж Эвернесса - Райт Джон К. - Страница 25

• Предыдущая
• 25/68
• Следующая

Питер продолжал говорить:

– Это напомнило мне о том времени, когда ты был совсем маленьким. Знаешь, ты срыгивал на меня, или пачкал памперсы, или делал то, что делают все младенцы, потому что они младенцы, и меня ничто не раздражало. Не действовало на нервы. Потом, когда ты подрос, а я бывал рядом не так уж часто, ты отправился жить к дедушке. И это меня задело. Но я просто забыл, понимаешь? Я забыл, что, даже если твой малыш вырос, ты не можешь перестать… ну, не можешь перестать переживать за него. Понимаешь?

– Не уверен, – холодно отозвался Гален. – Несомненно, дед хорошо знал традиции и мудрость нашего великого дома и, следовательно, мог подготовить меня должным образом, поскольку ты, по твоим словам, уезжал воевать.

Сказав это, он пристально наблюдал за Питером в ожидании реакции.

Питеру казалось, что под настороженностью сын прячет гнев, презрение и уязвленную гордость.

– Это я и пытаюсь сказать, сынок. Мне кое-что не нравилось, когда ты оставил меня, чтобы жить с дедом и его деньгами. Но я осознал, что я не прав. Ну вот, я это сказал. Прости. Я был не прав.

Гален сурово кивнул, и выражение его лица, казалось, смягчилось.

– Хорошо, что ты раскаиваешься. Я знаю, ты отвергаешь древние традиции нашего дома и позабыл клятву терпения и веры, которую мы, истинные стражи, должны блюсти. Но неписаный закон Эвернесса посылает зов, на который рано или поздно откликаются все, в ком течет наша кровь…

Теперь Гален погрузился в грезы, и суровость его черт на мгновение смягчилась, словно под гнетом вины и раскаяния.

С минуту они сидели в машине вместе, не глядя друг на друга, с одинаковым выражением лиц, наклонив головы вперед под одним и тем же углом, устремив озабоченный взгляд в одну и ту же точку.

– Я понимаю, – сказал Питер, – если я не сердился, когда ты на меня срыгивал, я не должен обижаться и на менее значительные вещи. Я пытаюсь сказать тебе, что до сих пор люблю тебя, сынок. По-прежнему люблю тебя.

Затравленное, виноватое выражение проступило в глазах Галена. Дрожащими губами он произнес:

– Я тоже должен сделать признание. Страшное. Но пока я не увидал лицо одного из членов моей собственной семьи, я не осознавал истинной глубины того, что натворил. Я не понимал до конца, что значит быть предателем нашего рода. Но мы имеем дело с ужасными врагами, и нет никого, кому я мог бы доверить свои советы. Твой сын не умер. И я не твой сын.

Питер напрягся.

– Я тут пытаюсь извиниться, а ты говоришь такие вещи! Твой дед как-то высказал мне в лицо практически то же самое. Ты не мой сын, сказал он. Но он не называл меня предателем. Предателем чего?! Кучки обманщиков и психопатов?!

Тон Галена был надменен, остер и холоден.

– Правда? Вероятно, я неверно расценил пафос твоего извинения.

– Я не утверждал, будто сожалею о том, что оставил позади всю эту дурь. Я не говорил, что это не дурь. Я знаю, что ты по-настоящему веришь в это.

– Действительно верю, – негромко отозвался Гален, и намек на улыбку тронул его губы.

– Я всего лишь пытаюсь сказать, как мне жаль, что я ополчился на тебя за это. Понимаешь? Я не против, если ты хочешь прожить жизнь в ожидании возвращения короля Артура, ночи напролет слушая вместе с дедом, не предупредят ли вас морские колокола о разрушении мира. Давай, жди. – Питер глубоко вздохнул, явно успокаивая себя. И негромко продолжал: – Я всего лишь хотел сказать, что могу теперь с этим смириться. Мои чувства к тебе не изменятся.

Гален сардонически заметил:

– Стало быть, ты не даешь себе труда служить чести нашей семьи, но не станешь более проклинать собственного сына за то, что он повинуется отвергнутым тобой законам? Ты простишь ему его веру и постоянство. Благодарю тебя за терпимость. – Он издал лающий саркастический смешок и умолк.

Питера охватил такой гнев, что он покраснел и почувствовал, как пульсирует кровь в щеках и висках. Но он взял себя в руки и тихо произнес:

– В больнице я думал, что могу потерять тебя. Я не хочу тебя терять. Я хочу, чтобы у нас все было правильно. Надо держаться своей семьи.

Гален молчал, погруженный в себя. Затем он положил руку Питеру на плечо и сжал его.

– Ты прав: верность семье – это все, что есть у нас, одиноких в пустыне среди врагов и ложных друзей. Мы одной крови, ты и я, и эту связь не порвать. Но даже если нам придется вступить в схватку – будем надеяться, что любовь отца и сына переживет смуту.

Питер погладил ладонь на своем плече, на его сердце потеплело.

– Ладно, сынок. Только не надо нам драться.

– Пусть у нас будет праздничное настроение, у тебя и у меня! Мы возвращаемся в родовое гнездо. Я знаю, что это единственное место, которое не изменилось с тех пор, как я заснул.

– Парень, дед совсем испортил твою манеру говорить. Чего ты только не набрался из его книг.

– Скоро мы приедем в Эвернесс?

– Мы едем не туда.

Гален, казалось, расслабился, лицо разгладилось, но глаза поблескивали опасной задумчивостью.

– Нет? Однако мы все ближе к центру силы дома.

– Ну, сынок, я подумал, что мы с тобой могли бы остановиться в доме Эмили. Когда-то он был моим. Она туда не ездит, живет теперь у Уилбура. Они разрешили мне останавливаться там, когда навещаю тебя. Тоже мне, большая услуга: позволять человеку останавливаться в собственном доме. – Он презрительно фыркнул.

Гален осторожно произнес:

– Несомненно, дедушка тоже хочет меня увидеть. Чтобы увериться в моем добром здравии.

– Мы будем недалеко, – сказал Питер. – Может, ты его и навестишь.

Но по его тону было ясно: Питер сделает все, что в его силах, лишь бы этого не допустить.

Юноша положил руку на приборный щиток, словно впитывая мощные вибрации движущегося автомобиля, слушал приглушенный рев двигателя, подобный голосу неведомого и непостижимого зверя, и наблюдал за сложными быстрыми движениями, которыми Питер управлял своей огромной повозкой. Мрачный взгляд Галена был полон недоумения, словно лампочки и цифры приборной панели представляли для него непостижимую тайну, разгадать которую выше его сил. Затем он вздохнул и опустился обратно в кресло.

– А, ладно. Возможно, ты сможешь научить меня говорить так, как я говорил раньше, пока я не попал к дедушке.

Но Питер не слушал. Он вглядывался в зеркало заднего вида.

– Кто-то преследует нас. Эта машина едет за нами уже более часа.

Ворон устроился на пассажирском сиденье и наблюдал, как пролетают один за другим отражения уличных фонарей на капоте. Венди рассказывала ему все о приключениях Галена Уэйлока в городе снов у края мира. Ворон был не в состоянии следовать логике рассказа, да и не пытался. Он устал. Как обычно, он поднялся на рассвете, а теперь просто позволял словам перекатываться через себя, как теплым и приятным морским волнам, против которых не выплывешь.

Время от времени он задремывал, и в полусне перед глазами у него проплывали навеянные рассказом Венди странные образы.

Он видел строй воинов в конических шлемах, в серебряных чешуйчатых доспехах. Вооруженные копьями звездного света, они несли вахту на бастионах громадной темной стены над бурным морем. Далеко внизу под этими рыцарями, среди жестоких морских волн мелькали черные твари, похожие на тюленей со светящимися глазами. Они молча проплывали под волнами, выжидая и наблюдая. Глубоко внизу, ниже тюленидов, простиралась бездна, а в бездне проступали контуры семи башен из черного алмаза, обросших ракушками и водорослями. На самой высокой башне сиял свет – яркий, словно поднимающаяся из глубины утренняя звезда.

Задремывая, Ворон снова видел расставленных на стене рыцарей, но их становилось все меньше. Два десятка, дюжина, горстка. Потом осталось двое: юный мальчик и старик, одни на титанической дамбе, последние защитники.

• Предыдущая
• 25/68
• Следующая