Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 28

Прибыв в Смольный, Ленин грима не снимает, несмотря на все победные реляции. Троцкий вспоминал: «Мы сидели с Владимиром Ильичем. Он был обвязан платком, как от зубной боли, с огромными очками – вид довольно странный. Проходивший меньшевик Дан внимательно посмотрел на странного субъекта. Ленин толкнул меня локтем: узнали, подлецы».

Ночью Ленин собирает заседание ЦК – формировать правительство. Большевичка С. Равич вспоминала: «В маленькой комнатушке у плохо освещенного стола на пол сброшены пальто. В комнату все время стучат – сообщают об очередных успехах восстания. Среди присутствующих – Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев и Сталин». Да, Коба тотчас поспешил в Смольный вслед за своим подопечным – ведь обсуждается новая власть. По предложению Троцкого, все время помнившего о Французской революции, новые министры стали называться народными комиссарами. Ленину понравилось. Перешли к составу. Ленин, естественно, предложил назначить организатора переворота Троцкого председателем Совета народных комиссаров. Однако Троцкий об этом и слушать не хотел и в числе прочих доводов назвал свое еврейство. Ленин был возмущен, но… все-таки сам занял этот пост, а Троцкому предложил «иностранные дела». Не забыл Ленин, конечно, и верного Кобу. Грузин стал главой комиссариата по национальностям.

Остаток ночи новый глава правительства провел в той же комнатке, устроившись на газетах. А новый народный комиссар не спал – подготавливал очередное обращение к народу по случаю свержения Временного правительства, хотя оно по-прежнему находилось в Зимнем дворце.

Днем в 14.35 открылось экстренное заседание Петроградского Совета в актовом зале Смольного. Очевидец писал: «Два ряда массивных белых колонн, освещенных хрустальными люстрами, стол президиума на помосте, на фоне пустой золотой рамы, откуда выдран портрет императора… Троцкий в черном костюме, как для бала, поверх наброшена солдатская шинель. От имени Совета он объявил несуществующим Временное правительство. Врезалась в память бессмертная речь Троцкого. Это был какой-то расплавленный металл. Слушали его с затаенным дыханием, с решимостью пойти за ним беспрекословно куда бы он ни позвал!»

Потом говорил Ленин, объявивший о победе рабоче-крестьянской революции.

Молотов вспоминал: «Я был позади трибуны, в президиуме. Ленин обращался к залу, и одна нога у него была приподнята. Он имел такую привычку, когда выступал. И видна была подошва. Я заметил, что она совсем протерта».

С протертой подошвы началась их великая власть… Впоследствии Коба «отредактирует» это заседание. Его историки оставят только выступление Ленина.

Но Коба не выходит из тени и в Смольном. Временное правительство еще в Зимнем дворце. Пока большевики всего лишь мятежники. Ленин гневается: «Надо добить Временное правительство во что бы то ни стало».

Между тем открывается Второй съезд Советов. Кобы нет среди многочисленных членов президиума. Ленин, видимо, по-прежнему боится, поэтому не снимает грим. И Коба по-прежнему должен таиться где-то в комнатах Смольного, чтобы в любой момент помочь исчезнуть Вождю революции.

Ситуация на самом деле не столь победная. Керенский бежал из окруженного Зимнего дворца и отправился на фронт за подкреплением. Дворец продолжает сопротивление, в нем все еще заседает Временное правительство.

Подвойский: «Зимний мы должны были взять уже к утру 25-го. Сроки переносились на полдень, потом на шесть часов, затем уже и сроков не назначали. Ленин метался по маленькой комнате. Он не вышел на открытие съезда Советов… В.И. ругался, кричал, он готов был нас расстрелять».

Все подходы к Зимнему дворцу были перекрыты восставшими войсками к шести часам вечера. Дворец начали покидать защитники. К полуночи остались лишь женский батальон и горстка юнкеров – можно было начинать. Из Петропавловской крепости и с крейсера «Аврора» ударили холостые выстрелы. Их услышал весь город. Затем раздался боевой выстрел из орудия у арки Главного штаба. Карниз дворца был пробит.

Февральская революция заканчивалась. «Началась весной солнечной и кончилась этим страшным тусклым осенним днем… Безлюдие, серая кислая подушка, электричество погасло… Идет стрельба из тяжелого орудия, слышно здесь… Сраженье длится… с нашего балкона видны на небе сверкающие вспышки, как молнии», – записала в ту ночь Зинаида Гиппиус.

После выстрелов начался штурм дворца. «Большевики той ночью победили женщин», – вспоминала старший унтер-офицер женского батальона Мария Бочарникова.

В 1.50 ночи (уже 26 октября) дворец был взят. И началось!

Растаскивают книги в дорогих переплетах из комнат последнего царя, хватают драгоценные вещи, обыскивают двор и попадают в винные подвалы дворца. Вина и окорока тащат на площадь и в казармы. Арестованных министров ведут по двору через баррикады в Петропавловскую крепость.

Бочарникова: «Женщин арестовали и только благодаря гренадерскому полку мы не были изнасилованы. У нас забрали оружие… Была только одна убитая». Но погибнут многие из них, когда они, безоружные, разъезжались по домам. Их ловили перепившиеся солдаты и матросы, насиловали и выбрасывали на улицы с верхних этажей.

Бочарникова уцелела. Ее расстреляют в гражданскую войну.

В это время на съезде бледный, потерявший голос меньшевик Абрамович тщетно пытался перекричать зал. Он прохрипел, что «Аврора» бомбардирует дворец, призывал немедленно снять осаду. Его слова потонули в буре аплодисментов, приветствовавших матроса с «Авроры», который объявил, что Зимний взят… «И только тогда, – вспоминал Троцкий, – Ленин снял парик и смыл грим».

Заседание продолжалось до пяти утра. А потом наступил краткий сон усталых победителей… «Кто-то постелил на полу одеяла, положил подушки, и мы с Владимиром Ильичем отдыхали, лежа рядом, – писал Троцкий. – Позже утром Ленин сказал: «Слишком резкий переход от подполья к власти… кружится голова», – прибавил он почему-то по-немецки»…

Трогательную сцену наверняка наблюдал верный Коба.

Он хорошо знал цену дружбе двух вождей. Ибо двух вождей не бывает.

Какими несказанно счастливыми засыпали под утро в многочисленных комнатах Смольного участники переворота! И в одной из комнат заснул с потухшей трубкой маленький рябой грузин, который впоследствии истребит всех этих счастливцев.

Наступало холодное туманное утро, падал мокрый снег. Кучки любопытных толпились у Зимнего дворца, разглядывали опрокинутые фонари и разметанные кучи дров.

В это утро родился новый мир. Мир Кобы.

«После победы революции Сталин переселяется в Смольный», – вспоминал Федор Аллилуев.

Молотов: «Первые три дня мы из Смольного не выходили, сидели рядом – я, Зиновьев, Троцкий, напротив Сталин, Каменев. Новую жизнь мы представляли отрывочно. Ленин, например, считал, что в первую очередь у нас будет уничтожен… гнет денег, гнет капитала, чтоб уже в 20-х годах с деньгами покончить».

В прокуренной комнате бывшего Института благородных девиц роились миражи. Случилось фантастическое: кабинетная утопия стала реальностью. Они не просто захватили власть – они решили построить новый мир согласно мечте и построить быстро. Бесклассовое общество, отмена денег, отмирание государства… Ленин считал: после переворота они на всех парах должны понестись к социализму. «Социализм уже смотрит на нас через все окна современного капитализма», – писал счастливый Вождь.