Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен - Страница 24

• Предыдущая
• 24/57
• Следующая

Все последние месяцы 1452 года султан напряженно обдумывал свои планы. Ни один человек, даже среди его везиров, не знал в точности его намерений. Был ли он удовлетворен тем, что крепость Румелихисар обеспечила ему контроль над Босфором и дает возможность настолько прочно блокировать Константинополь, что со временем городу все равно придется сдаться? Он имел разработанный план строительства нового роскошного дворца в Адрианополе, на одном из островов Марицы, — означало ли это, что в настоящее время султан не мечтает о переводе своего правительства в древнюю византийскую столицу?

На это по крайней мере надеялся его везир Халиль, который независимо от того, получал он регулярно подарки от греков, как это многие подозревали, или нет, не одобрял саму идею военных действий против Константинополя. Осада потребовала бы чрезвычайно больших расходов, а в случае ее неудачи оттоманскому престижу был бы нанесен огромный урон. Кроме того, Константинополь в своем теперешнем положении политически не представляет никакой угрозы, зато полезен с точки зрения торговли. У Халиля были сторонники среди везиров, служивших еще Мураду. Но он имел и сильную оппозицию во главе с военными, такими, как Заганос-паша и Турахан-паша, за которыми стоял евнух Шехабэддин; а это были как раз те лица, к мнению которых прислушивался султан[131].

Сам Мехмед провел в эту зиму много бессонных ночей, обдумывая предстоящую кампанию. По слухам, его можно было встретить бродящим по ночам на улицах Адрианополя в одежде простого солдата, и каждый, кто узнавал его и приветствовал, немедленно предавался смерти. Однажды ночью, примерно во вторую смену караула, он неожиданно приказал привести к нему Халиля. Старый везир предстал перед ним дрожащим от страха услышать о своем смещении. Чтобы умилостивить своего господина, он принес с собой блюдо, торопливо наполненное золотыми монетами. «Что это значит, учитель?» — спросил его султан. Халиль в ответ пролепетал, что по обычаю везиры, которых султан неожиданно призывает к себе, должны принести с собой подарки. Мехмед резко отбросил блюдо. Он не нуждается в таких подношениях. «Есть только одна вещь, которую я хочу, — воскликнул он. — Дайте мне Константинополь!» И объявил, что принял наконец решение. В самое ближайшее время он двинется на город. Подавленный и растерянный, Халиль обещал ему полную поддержку[132].

Через несколько дней, в конце января, султан собрал всех своих везиров и произнес длинную речь, в которой напомнил им о заслугах предков. Но Турецкая империя, заявил он, никогда не будет в безопасности до тех пор, пока Константинополь не перейдет в руки турок. Византийцы, может быть, действительно слабы; тем не менее хорошо известно, как умело они плетут интриги с врагами турок; к тому же, будучи слабыми, они могут отдать город в руки союзников, которые будут отнюдь не столь слабы. Константинополь не так уж неприступен. Прежние осады не удавались из-за внешних причин. Теперь настал подходящий момент. Город раздирают религиозные распри. Итальянцы ненадежны как союзники, и многие из них готовы на предательство[133]. Кроме того, турки наконец добились господствующего положения на море. Что же касается его самого, то если ему не удастся править империей, владеющей Константинополем, он скорее предпочтет не править вообще.

Присутствующие были поражены. Даже те члены правительства, которые не одобряли намерений султана, не осмелились высказать свои опасения. Везиры единодушно поддержали его решение и проголосовали за войну[134].

Как только вопрос о войне был решен, султан приказал командующему войсками европейских провинций Дайи Караджа-бею снарядить армию и атаковать византийские города на фракийском побережье. Города на Черном море — Месемврия, Анхиалос и Визос — сдались немедленно и, таким образом, избежали разграбления. Однако некоторые города на побережье Мраморного моря, такие, как Селимврия и Перинфос, попробовали защищаться. Они были взяты штурмом и опустошены, а их укрепления снесены[135]. На Пелопоннесе еще с октября предыдущего года Турахан-бей и его сыновья стояли со своими войсками на Коринфском перешейке, готовые к набегам в глубь полуострова, с целью отвлечь силы братьев императора, не дав им, таким образом, прийти к нему на помощь[136].

В своей речи перед везирами султан подчеркнул, что теперь ему принадлежит господствующее положение на море. Предыдущие попытки овладеть Константинополем предпринимались только с суши. Византийцы всегда имели возможность получать подкрепления и припасы морским путем; кроме того, до недавнего времени турки были вынуждены нанимать христианские суда для перевозки своих войск между Европой и Азией. Мехмед решил раз и навсегда покончить с этим. В течение марта 1453 г. в Галлиполи стали стягиваться все виды имевшихся у турок судов. Здесь были и старые корабли, многие из которых отремонтировали и заново просмолили, но гораздо больше было новых, срочно построенных в течение последних нескольких месяцев на верфях различных городов побережья Эгейского моря.

Среди них имелись триремы, на которых в противоположность древним триремам все гребцы сидели на одном уровне. В каждом ряду, расположенном под небольшим углом к борту, помещались три гребца, державшие по веслу, при этом все весла были закреплены на одной общей уключине. Эти низко сидящие в воде суда имели по две мачты, на которых при попутном ветре поднимались паруса. Были также биремы — корабли несколько меньших размеров и с одной мачтой; гребцы на них сидели по двое на весло у каждого борта. Кроме того, имелись фусты — лодки удлиненной формы, легче и быстроходнее, чем биремы, на них гребцы сидели по одному в носовой части судна и по двое в кормовой. Были еще галеры — слово, часто употреблявшееся для обозначения вообще любого большого корабля, будь то трирема, или бирема, или даже просто парусник без гребцов, но которое как технический термин обозначало вытянутое судно с высокими бортами и с одним рядом длинных весел. Имелись также парандарии — тяжелые баржи с парусом, используемые как транспортные средства[137].

Относительно размеров флотилии султана существует несколько версий. Цифры, называемые византийскими историками, сильно преувеличены. По свидетельству итальянских моряков, находившихся в то время в Константинополе, в ней, по всей видимости, насчитывалось 6 трирем, 10 бирем, около 15 гребных галер, примерно 75 фуст и 20 парандарий, а также множество шлюпок и парусных лодок, используемых преимущественно как средства связи. Во главе этого флота был поставлен правитель Галлиполи Сулейман Балтоглу, болгарин по рождению, перешедший на сторону турок. Гребцами и матросами были большей частью пленные, осужденные преступники и невольники, но имелось и множество добровольцев, привлеченных высокой платой. Султан лично проявлял интерес к назначению флотских командиров, придавая флоту даже большее значение в предстоящей кампании, чем армии[138].

В конце марта султанская армада прошла через Дарданеллы в Мраморное море, вызвав ужас христиан — как греков, так и итальянцев. Только теперь они осознали всю силу султана на море[139].

В то время как турецкий флот курсировал по Мраморному морю, во Фракии формировалась сухопутная армия. Султан сам следил за ее снаряжением, так же как и флота. В течение истекшей зимы оружейники во всех концах его владений трудились не покладая рук над изготовлением щитов, шлемов, лат, метательных копий, сабель и стрел, инженеры работали над созданием камнеметных и стенобитных орудий. Мобилизация была проведена хотя и быстро, но тщательно. Войска формировались во всех провинциях; в армию были призваны все солдаты, считавшиеся в запасе и работавшие на своих полученных за службу наделах. Создавались полки из ополчения. На местах были оставлены только гарнизоны для охраны границ и поддержания порядка в провинциях, а также войско под командованием Турахана в Греции. Была собрана армия ужасающих размеров. Греки утверждали, что в султанском лагере насчитывалось от 300 тыс. до 400 тыс. солдат, и даже более трезвые венецианцы говорили примерно о 150 тыс. По всей вероятности, если судить по турецким источникам, регулярная армия султана насчитывала около 80 тыс., не считая ополчения, башибузуков, которых, по-видимому, было около 20 тыс., и нескольких тысяч солдат войск тыла. Отборными частями армии были янычарские полки. После реорганизации, проведенной около двадцати лет назад султаном Мурадом II, их насчитывалось 12 тыс. В войске янычар служило небольшое количество технических специалистов и чиновников, а также султанских псарей и сокольничих, которых Мехмед сам включил в их ряды. Янычарское войско к тому времени состояло исключительно из христиан, которых с раннего детства приучили быть примерными мусульманами, считать полк своей единственной семьей, а султана — командиром и отцом. Лишь немногие из янычар могли сохранить воспоминания о своих родных и при случае сделать что-либо для них; однако все они были фанатически преданы исламу и чрезвычайно высоко дисциплинированы. В прошлом янычары не очень симпатизировали Мехмеду, но войну против неверных они с воодушевлением приветствовали[140].

• Предыдущая
• 24/57
• Следующая