Родник - Тайц Яков Моисеевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая

— Елена Ивановна, да как же вы? С больными ногами! Да ещё в такой мороз!

Елена Ивановна выпуклыми глазами оглядывала учительскую:

— Вот… притащилась всё-таки… Соскучилась я по вас, товарищи, по учительской этой, по школе…

— Зачем же вы, ведь вам тяжело, — говорила Кира Петровна, растирая руки старой учительницы.

— Не зря молвится: дурная голова ногам покоя не даёт, — пошутила Елена Ивановна, поглядывая на всех ещё совсем по-молодому блестевшими глазами. Она была рада, что снова находится в своей родной школе. — Дошли до меня нехорошие слухи о моём классе. Хочу сама всё толком разобрать.

Она села рядом с Кирой Петровной. Старая учительница и молодая принялись с жаром беседовать о своём пятом «Б»: кто как успевает, кто как себя ведёт и как это вышло с журналом.

Папа Владика подошёл к учительской и осторожно приоткрыл дверь.

Елена Ивановна подняла голову, узнала его и тихо сказала:

— Кируша, это, кажется, отец нашего Ванькова. Подойдите к нему.

Кира Петровна вышла в коридор:

— Вы вместо Нины Васильевны? Очень рада познакомиться. Подождите, пожалуйста, мы вас вызовем. Владик, посади папу. — Она вернулась в учительскую.

А Владик с папой сели на стулья и стали ждать. Сидел с ними и Петя Ерошин.

— А ты что сидишь? — спросил Владик.

— А тебе что? Хочу — и сижу.

Вдруг они разом встали и поклонились. По коридору, с папкой подмышкой, не спеша шёл директор. Он кивнул головой и прошёл в учительскую. Дверь за ним закрылась. Егор Николаевич сел на председательское место, положил перед собой папку и постучал карандашом по зелёной материи:

— Заседание педагогического совета объявляю открытым. Слово имеет Анна Арсентьевна.

Егор Николаевич положил карандаш, облокотился на стол и принялся поглаживать и пощипывать свой подбородок, словно проверял, чисто ли его побрили.

Анна Арсентьевна, заглядывая в тетрадку, начала рассказывать об итогах второй четверти. О пятом «Б» она сказала, что класс в целом стал за последнее время лучше учиться. Тут все оглянулись на Киру Петровну. Она смущённо опустила голову и стала поправлять свои светлые волосы.

Потом перешли к вопросу о поездке в Краснодон. Егор Николаевич сказал, что пока не выяснится история с испорченной страницей, ребятам ехать нельзя. Классный журнал, сказал он, — это государственный документ, и класс должен быть наказан.

— А чем же виноват весь класс, — сказала с места Кира Петровна, — если это совершил кто-то один!

— В том-то и дело, Кира Петровна, — сказал директор, — что класс отвечает за всё, что в нём происходит. Класс должен быть единым организмом. Конечно, конкретного виновника мы, само собой, должны найти и наказать. — Он взмахнул карандашиком. — Кстати, предоставляю вам слово, как руководителю класса.

Кира Петровна поднялась. Сначала она опустила руки, потом хотела их поднять и приложить к пылающему лицу, чтобы хоть немного остудить горячие щёки, но на виду у всех она не решилась этого сделать и ухватилась за край стола.

— Товарищи… — начала она, в волнении раскачиваясь над столом. — Я беседовала с классом, беседовала с Ваньковым… — Она посмотрела на Елену Ивановну, которая кивала седой головой после каждого слова молодой учительницы. — Может быть, я ещё плохо знаю своих учеников, но мне кажется, что никто из них не способен на такой проступок.

— Это не проступок, а преступление! — поправила Тамара Степановна, протирая очки.

— Ну да, то-есть… я так и хотела сказать, — поправилась Кира Петровна. — Конечно, мы можем подозревать Ванькова, которому вы, Тамара Степановна, по-моему, несколько поспешно поставили единицу…

— Я знаю, что делаю! — отрезала Тамара Степановна.

— Спокойно, спокойно! — постучал директор карандашиком.

В учительской сгущались ранние декабрьские сумерки. Егор Николаевич показал Антону на выключатель. Старший пионервожатый поднялся, повернул кнопку и включил сильную, стосвечовую лампу. Яркий свет заполнил учительскую. Кира Петровна от неожиданности зажмурилась и замолчала.

Егор Николаевич смотрел на неё, не зная, будет ли она продолжать. Она сказала:

— Может быть, пригласить отца Ванькова, поскольку подозрение падает на его сына?

— А он здесь? Давайте, давайте! — сказал директор.

Через минуту в учительскую вошёл Сергей Сергеевич. Он поклонился и сел.

— Мы… — обратился к нему Егор Николаевич.

Но тут раздался громкий стук в дверь.

Егор Николаевич поморщился: он не любил, когда мешали работе педсовета.

— Извините! — Он оглянулся на дверь: — Кто там?

Все обернулись. Высокие белые двери медленно отворились. На пороге показался ученик. Он был красен. Багровые уши его как-то уж очень заметно торчали. Учителя тотчас узнали его. Директор тоже его узнал.

— Ерошин, — сказал он, — сейчас у нас педсовет. Так что ты, дружок, не мешай, придёшь попозже.

Но Ерошин не уходил. Он посмотрел на сидевших за длинным столом учителей и неуверенно сказал:

— Егор Николаевич! Я — Если можно, я сейчас…

— Почему, собственно, такая срочность? — спросил Егор Николаевич.

Тут Петя высоко вскинул голову, уверенным шагом подошёл к столу, поднял руку и громко сказал:

— Это я там, в журнале, кляксу эту стирал. Вот! А Ваньков тут ни при чём.

— Ты?.. — Директор откинулся на спинку стула, как бы желая получше разглядеть Ерошина.

— Ага, — отвечал Петя. — Потому что я думал сначала закорючку приделать… Только я ее не приделал, нет…

— Закорючку? Какую закорючку? — оторопел Егор Николаевич.

— Ну, простую. Чтобы четвёрку сделать. Чтобы Ваньков тоже с нами поехал. Только я, но правде, её не сделал. Вы не думайте… А просто клякса сама нечаянно села…

В учительской поднялся шум.

Все одновременно заговорили. Многие педагоги встали. Кира Петровна поднялась и шагнула к Ерошину. Антон засмеялся и стал хлопать себя по острым коленкам. Елена Ивановна оглядывалась на Тамару Степановну и тихонько повторяла про себя:

«Ну и Петя! Ну и закорючка!»

Когда все немного успокоились, Егор Николаевич велел Ерошину рассказать подробно, как было дело.

Петя во всём повинился и без утайки всё рассказал.

— Хорошо, Ерошин, учтём твоё чистосердечное признание, — сказал Егор Николаевич, — а сейчас подожди в коридоре.

Петя вышел. Педсовет продолжался. Слово взяла Кира Петровна. На душе у неё сразу стало легко, словно гора с плеч свалилась.

— Товарищи, я думаю, сейчас, когда всё выяснилось, не следует отменять поездку в Краснодон. Нам только надо решить, как быть с Ерошиным и Ваньковым. Мне кажется, их надо простить. Проступок Пети не так уж велик. Тем более, что он признался. И Ванькова тоже не следует лишать поездки.

Тут во весь свой могучий рост поднялся Сергей Сергеевич. То застёгивая, то расстёгивая среднюю пуговицу нового пиджака, он заговорил:

— Товарищи педагоги, что касается моего сына, то я, как отец, обещаю, что буду влиять на него в нужном направлении.

— А вот мы его самого спросим, — сказал Егор Николаевич. — Антон Иванович, позовите Ванькова.

Антон с готовностью, чуть ли не бегом кинулся за Владиком.

И вот Владик вошёл в учительскую. В коридоре он уже, конечно, успел обо всём поговорить с Петей. Его узкие тёмные глаза сияли.

Он шагнул к столу и сбивчиво заговорил:

— Я, я всё понимаю. И я обещаю… от моей единицы даже духу не останется! — Неожиданно он повернулся к учительнице истории и громко сказал: — Спрашивайте, Тамара Степановна, хоть сейчас спрашивайте!

Все невольно рассмеялись. Даже строгая Тамара Степановна улыбнулась:

— Ишь, какой храбрый! Сейчас не сейчас, но завтра спрошу обязательно.

— Значит, договорились, — сказал Егор Николаевич. — Так и зафиксируем.

И когда счастливый Владик Ваньков со своим в эту минуту не менее счастливым папой вышел из учительской, Егор Николаевич посмотрел им вслед и сказал:

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая