Безумный мир - Рассел Эрик Фрэнк - Страница 21

• Предыдущая
• 21/59
• Следующая

В любом случае, что заставляет их подозревать, что я ненормален? Откуда им известно, что они сами нормальные? Что такое нормальность? Разве есть четкое определение? Если есть, то кто его придумал? И с чего этот парень взял, что он сам нормальный? Откуда вообще человек знает, что он в своем уме?

«ОТКУДА ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ВЫ НОРМАЛЬНЫ?»

Ответ: конечно, я нормален. Откуда вам это известно? Я должен быть нормальным! Это почему? Потому что я так считаю. Так может считать любой псих! Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? И сумасшедших убирают с дороги, не правда ли?

Менее спятившие изолируют более спятивших. Говорят, что разница между теми, кто сидит в тюрьме, и теми, кто там не сидит, в том, что последние никогда не попадались с поличным. Разница между теми, кто в сумасшедшем доме, и теми, кто вне его…

– Заткнись! – Крик вырвался у него непроизвольно, и Армстронга даже передернуло от ярости, с которой он прозвучал. Поднявшись из-за стола, он принялся мерить шагами камеру.

Не тревожься, сынок. Это все пустяки. Сумасшедшие часто беседуют сами с собой. Иногда кричат. Иногда вопят. Иногда пронзительно визжат на таких высоких нотах, что слух не выдерживает. Иногда они шепчут, шепчут, шепчут, а их налитые кровью глаза видят то, чего нигде нет. Они вытворяют и другие фокусы. Они носят талисманы, без которых не решаются перейти улицу. У них есть счастливые числа, которые управляют их жизнью, и перед каждым делом они повторяют эти числа про себя. Когда им кажется, что никто их не видит, они трогают дверные ручки, потому что не потрогать дверную ручку – ужасная примета. Они избегают наступать на трещины между камнями мостовой, ибо наступить на такую трещину означает разделить надвое живую душу. Свихнувшемуся необходимо одиночество, потому что со временем безумие расцветает и требует все больше и больше сил, и бедняга отдает их с готовностью… Но за тобой-то не числится ничего такого, сынок. Или?..

«ОТКУДА ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ВЫ НОРМАЛЬНЫ?»

Разве ты забыл, что твой долг – принимать стойку «смирно» всякий раз, когда коллекция надраенных медных труб воспроизводит акустические колебания в определенной последовательности? Говоришь, ты никогда не совершил, бы подобной нелепости? Пятьдесят миллионов французов делают это всякий раз, когда оркестр играет «Марсельезу», а пятьдесят миллионов французов не могут быть все сплошь ненормальны, верно? Хватался бы ты левой рукой за правую ступню, едва заслышав «Крошка, танцуй веселей», если сто миллионов поступают именно так и ожидают, что ты последуешь их примеру? Ты не последуешь? Лжешь!

– Сумасшедшие – лгуны, – ни к кому не обращаясь, произнес Армстронг. – Они лгут самим себе, упорно и многословно, и им легко себя обманывать, потому что они живут в придуманном, призрачном мире. Я себе не лгу. Я не идиот. Я разговаривал с собой, чтобы лучше сосредоточиться, так иногда делают и другие люди. Это просто привычка себя анализировать и не имеет никакого отношения к вопросу о здравом уме.

Эта маленькая речь успокоила его, но не убедила. Армстронг страдал грехом скептицизма, ибо слишком хорошо знал, насколько легко убедить того, кто хочет, чтобы его убедили. Он же не собирался сдаваться на милость эмоций. Ведь именно способ мышления определяет, здравый ум или нет. Если мысли приводят человека к конкретному результату – значит, этот человек разумен, нормален. Но если под влиянием эмоций человек не способен ни до чего додуматься, если эмоции возьмут верх над разумом – такой человек безумен.

Но что такое конкретный результат? И кто сказал это… и откуда он знал, что он сам нормален?

Армстронг вернулся за стол. Придвинув поднос с едой, он оглядел его без всякого энтузиазма и раздраженно пробурчал:

– Будь я проклят, если хочу есть, но я не собираюсь давать им повод думать, что они меня запугали, – это у них не получится!

Покончив с обедом, он развернул кресло к решетке и дал свободу своим мыслям, которые вертелись вокруг Клэр Мэндл, но отнюдь не имели отношения к ее научной деятельности. Армстронг вспомнил, как ее миндалевидные глаза вглядывались в его лицо. К таким глазам очень пошла бы изумрудно-зеленая шляпка эльфа с помпончиком на макушке. Когда-нибудь он обязательно купит ей такую шляпку и заставит надеть.

Армстронг сидел, не отрывая глаз от решетки. Наконец появился охранник. Он поставил под решетку чай и тарелку с пирожными и стал ждать, когда Армстронг отдаст ему пустой поднос, оставшийся от обеда.

Трюк, который задумал Армстронг, мог не сработать, но попробовать стоило. По крайней мере, они получат столько же пищи для размышлений, сколько сами дали ему. А кроме того – долой однообразие в жизни!

– Давай на пари, что сам ты такого не пробовал? – вызывающе бросил Армстронг сквозь решетку.

Охранник не отреагировал, более того, не удосужился поднять на узника глаза.

Беззаботно пожав широкими плечами, Армстронг выпустил вторую отравленную стрелу:

– А ты смотрел последний фильм с Консуэлой Игуэрола? Потрясающий фильм! Если б ты смотрел, то, наверное, до сих пор был бы в столбняке. Впрочем, выбрось это из головы, парень, – Консуэла все равно не для тебя.

Охранник нетерпеливо дернулся. Армстронг не спеша оглядел его с головы до ног, но и это не возымело никакого эффекта. Тогда он принес пустой поднос и начал просовывать его под решетку, удерживая в дюйме над полом. Но как только поднос оказался на «той стороне» и охранник наклонился, чтобы его взять, Армстронг разжал пальцы.

Ампула, прикрепленная к днищу подноса, на дальнем от Армстронга конце, треснула с характерным звуком лопнувшего стекла, и Армстронг едва успел отскочить прочь, когда струя мутного газа ударила снизу прямо в лицо охраннику. Несколько секунд тело беспорядочно дергалось, тщетно пытаясь выпрямиться, затем рухнуло вперед, лицом в поднос.

Сдернув со стола скатерть, Армстронг начал лихорадочно размахивать ею, отгоняя от себя воздух. Потом он остановился, потянул носом, снова замахал скатертью, постепенно приближаясь к решетке и одновременно принюхиваясь, пока наконец не удостоверился, что пары рассеялись. Просунув руки сквозь прутья, он поднял охранника на ноги и прислонил к решетке.

Именно в этот момент он заметил еще двух охранников, да и то лишь потому, что они стояли рядом, опершись о противоположную стену. Они небрежно отделились от стены, держа руки в карманах; на суровых лицах не отражалось ни страха, ни беспокойства, ни какого-либо желания вмешаться. Оба глядели на Армстронга со странным выражением вялого интереса.

Придерживая свою бесчувственную жертву одной рукой и не сводя внимательных глаз с двух зрителей, Армстронг другой рукой обыскал охранника. Обыск он проделал тщательно, обследовав все карманы, и все это время двое громил с академическим интересом следили за его действиями. Это была самая идиотская ситуация, в которую он когда-либо попадал.

В конце концов Армстронг осторожно отпустил охранника, и тот мягко сполз на пол. Армстронг поморщился. Ни ключа, ни оружия, ничего такого, что оправдало бы затраченные усилия. Парочка приблизилась к решетке и подняла своего бесчувственного товарища.

Ближайший к Армстронгу заглянул в камеру и спросил:

– Вас обыскали. Где вы взяли ампулу?

– Наконец-то слышу человеческую речь, – одобрительно заметил Армстронг. – Я думал, вы все языки проглотили. Как насчет немножко поболтать?

– Отвечайте на вопрос, – упорно гнул свое охранник.

– Вы еще слишком молоды, чтобы знать о таких вещах. Вот вы скушаете свою манную кашку, вырастете большими, тогда папа вам все расскажет.

Как с гуся вода. Этот тип не выказал ни раздражения, ни гнева, ни какого-либо другого чувства. Воистину, кто бы ни подбирал сюда охранников, он, наверное, нанимал самых флегматичных типов на свете.

Восприняв его отказ отвечать так, словно это не имело ни малейшего значения, охранник приподнял голову и плечи пострадавшего коллеги и спросил:

– Сколько он пробудет в нокауте?

• Предыдущая
• 21/59
• Следующая