В Иродовой Бездне (книга 2) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 14

Зная историю Левы, он качал головой, в словах его сквозило сочувствие:

— Пропадешь, пропадешь ни за что! Сейчас такой век — не до гуманности, не до добрых дел…

Некоторые, не выдерживая следствия и тюремных условий, начинали заговариваться. Но это не вызывало чувства сострадания к ним со стороны окружающих. Наоборот, над ними смеялись.

Был в Левиной камере один молодой еврей. В его уме на почве тяжелых переживаний все перепуталось, и он вообразил, что дело его закончено и его вот-вот должны освободить, выпустить на свободу. Каждое утро он вставал, упаковывал свои вещи и направлялся к двери камеры. Там он стоял часами с мешком за плечами, ожидал что двери откроют и он выйдет на свободу. Как только слышались шаги надзирателя, арестанты кричали:

— Открывай, открывай! Тут у нас один на свободу должен выйти! Слыша сильный шум, надзиратель открывал дверь, бедный еврей смело шагал в коридор, воображая, что это его выпускают.

— Куда прешь? Куда прешь? — кричала тюремная стража и кулаками вталкивали помешанного назад. В камере раздавался дружный хохот. Люди, живые люди, потеряв самое дорогое — сострадание к ближнему, искали лишь повода для веселья, забвенья собственных мук.

Наблюдая все это, зная, что жизнь там, на воле, тоже погрязла в грехе, Лева чувствовал, как все дороже, все ближе становится ему Иисус Христос. Он не отвернулся от этого падшего, несчастного мира, забывшего о Боге, но пришел, чтобы взыскать и спасти погибших.

Тюремным врачам, иногда входившим в камеры, заключенные жаловались на холод, просились в баню: мол, заели вши. Того же, кто говорил, что нездоров уводили в амбулаторию. Левиного соседа по камере часто забирали на лечение. Вскоре распространился слух, что он болен сифилисом. Многие отвернулись от этого арестанта, старались держаться подальше от него. О сифилисе Лева знал, что это страшная заразная болезнь, но когда больной сосед попросил у него кружку, чтобы попить, юноша, не колебаясь, дал ее. Правда, эту кружку Лева после долго мыл: тоже боялся заразиться. Но в отличие от своих соседей по камере он сознавал, что как бы ни был болен человек, духовно или физически, он не может не оказать ему любовь, а тем более унизить. Лева знал, что Иисус на его месте не мог бы поступить иначе.

И вот для заключенных организовали баню. Что это было за удовольствие! Заработала дезинфекционная камера, или, как проще и яснее называли ее заключенные, вошебойка. Каракулевый воротник пальто Левы после прожарки потрескался и стал ломаться, но Лева не жалел об этом: воротник был весь полон гнидами.

Вши стали кусать меньше, а вот для отправления естественных надобностей заключенных перестали водить в уборную (раньше эта процедура осуществлялась дважды в сутки), а поставили прямо в камеру зловонную бочку — парашу. Новый порядок установился после того, как однажды на верхнем этаже тюрьмы от мороза лопнули трубы и нечистоты полились на заключенных, которые в этот момент находились в нижней уборной.

Умывальника в камере не было, и арестант из кружки набирал воду в рот и лил ее себе на руки, намыливал руки, снова пускал изо рта струю воды и таким образом умывался. Леву давно мучила мысль, что он не служит ближним, не делает доброго. И вдруг его осенило. Юноша стал вставать раньше всех и, когда начинали умываться, уже стоял у параши, подавая из кружки всем на руки воду. Некоторые отказывались, но потом сокамерники привыкли к его помощи и благодарили за эту маленькую услугу.

Это было очень маленькое дело — стоять у зловонной бочки и помогать людям умываться. Но и оно наполняло сердце Левы радостью. Он получил возможность хоть чем-нибудь да служить ближнему!

Но пришел день, когда Леву выкликнули из камеры.

– С вещами? — спросил он.

– Да, с вещами, — раздалось ему в ответ.

– Куда, зачем? Господи, Ты все знаешь. Да будет воля Твоя!

Глава 8. Снова следствие

«Помилуй меня, Боже! ибо человек хочет поглотить меня; нападая всякий день, теснит меня».

Пс. 52:2

Леву вывели из тюрьмы и под усиленным конвоем повели в центр города, в ОГПУ. Там был произведен тщательный обыск, во время которого Лева молился об одном: чтобы Господь сохранил с ним Евангелие. И Евангелие не отобрали.

Опять знакомые камеры. Вызвали на допрос.

В кабинете следователя сидело несколько человек. Все они как бы сочувственно посмотрели на Леву.

– Похудел ты, осунулся, слушай-ка…

– Питание неважное в тюрьме, и воздуха нет, — сказал Лева.

– Ну, а разве на прогулку вас не водят?

– Да мы не просимся, — ответил Лева. — В тюрьме холодно, не топят, а снаружи совсем мороз — зима…

– Да, морозы у нас в Сибири крепкие, — согласился следователь. — Вы первый год с ними знакомитесь?

– Да, — ответил Лева. — у нас, в России, нет таких холодов. Здесь на морозе как будто дух захватывает…

– Но зато у нас при морозе ветров нет, — голос следователя зазвучал тише, человечнее.

В это время в комнату вошел высокий, статный военный. По тому, как все находившиеся в кабинете разом подтянулись, Лева догадался, что это начальник. (Кубики и ромбы, которые были тогда на обмундировании работников ОГПУ, Лева «читать» не умел.) Начальник внимательно посмотрел на Леву и сказал:

– Мне просто хочется поговорить с вами по душам. Познакомился с вашим делом — и вижу, что вы настоящий верующий. А вот я настоящий неверующий, ни в какого бога не верю, и мне совершенно непонятно, как это вы, молодой человек, воспитанный в советской школе, верите в Бога. Я знакомился с вашей биографией, мне понятно, что веру в Бога, преклонение перед учением Христа вам помогли внушить родители, окружающие вас верующие люди. Но вы уже вступили в жизнь, вы уже не ребенок. Я думаю, практика жизни должна открывать вам глаза, что никакого бога нет. Вы парень неглупый, давайте с вами разберемся, и вы увидите на фактах своей жизни, что вы заблуждаетесь. Не возражаете со мною побеседовать?

– Нисколько не возражаю, — сказал Лева. — Я всегда готов дать ответ в своем уповании. — И Лева внутренне помолился Богу, что бы Он дал ему мудрость не огорчать начальства, а открыть ему, как он может, Бога. Будем говорить просто, без всякой философии, — повел начальник начавшийся разговор.

— Вот вы мне скажите, чем для вас является Бог, как Его лучше охарактеризовать?

Бог, — ответил Лева, — это прежде всего любящий Отец Небесный.

– Так… — молчание собеседника длилось секунду. — Значит, вы говорите, отец?

– Отец — это хорошо, и все люди знают значение этого слова.

– Так вот, вы скажите мне про вашего Небесного Отца: Он всесильный?

– Да, всесильный, — сказал Лева.

– Он вселюбящий?

– Да, вселюбящий.

– Он всезнающий?

– Да, всезнающий.

— Так вот, мне совершенно непонятно, — заключил начальник. — Я смотрю на вас и думаю: вы его дитя, а Он вам Отец. Как Он допускает, чтобы вы сидели в тюрьме в таких ужасных условиях? Подумайте! Ну, допустим, что Он вселюбящ. Он любит вас, значит, хочет вам добра и хочет вас, конечно, освободить из тюрьмы? Ну, может быть. Он вселюбящ, но просто Он не всезнающ. Он не знает, что вы сидите в тюрьме, что вы страдаете. Ну, допустим, вы утверждаете, что Он вселюбящ и всезнающ, то тогда разрешите сказать вам: не всесильный. Он вас любит. Он знает, что вы в тюрьме, но Он не может освободить вас из тюрьмы. Выходит, Он не всесильный, мы сильнее Его…

Доводы начальника ничуть не смутили Леву.

— Для Всемогущего, — сказал он, — ничего не трудно. Он допускает эти мои страдания, как нечто лучшее, как определенные трудности, которые принесут добрые плоды. Написано: «Ибо, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые». Я верю, что без воли Господа и волос с головы не упадет, и эти трудности, даже если бы пришлось потерять здоровье и жизнь, ничто по сравнению с тем, что ждет верующего христианина впереди.