В Иродовой Бездне (книга 2) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 22

Следователь на допросе говорил, что арестуем-де местных верующих. Но, может быть, он просто пугал его? Неужели у них хватит совести ни в чем не повинных людей сажать в тюрьму только за то, что они разговаривали с ним, принимали его как брата во Христе и оказывали ему любовь как заключенному. Он молил Бога, чтобы никто не пострадал, чтобы все прошло благополучно.

— Господи! — шептал он день и ночь. — Пусть сделают со мной что угодно, лишь бы никого не арестовывали из-за меня…

Все заключенные камеры относились к Леве с большой симпатией. Он был самый молодой, самый истощенный, тихий, кроткий, беззащитный, желающий всем только добра. Правда, какое добро он мог сделать этим людям в тех условиях, в которых находился?.. Он говорил им о Христе, но говорил, видимо, без силы: они не каялись. Единственно доброе, что он делал, это, как в свое время в Красноярске, когда утром арестанты умывались, он стоял у параши и подавал им воду.

Особенно расположился к Леве бывший начальник милиции. Ему были разрешены передачи. Сам он был украинец, а на Украине борщ в особом почете. Так вот, когда его жена передавала ему сваренный дома душистый украинский борщ (а было это почти каждый день), он всегда приглашал Леву разделить с ним трапезу. Лева Отказывался, но тот не приступал к еде, пока Лева не брал ложку. Это был необыкновенно вкусный борщ. Кажется, ни до этого, ни после Лева не ел такого. Юноша сердечно благодарил угощающего и, вспоминая слова Христа, который сказал, что напоивший его чашей холодной воды не потеряет награды своей, говорил, что за этот борщ Господь даст ему особую награду.

На эти слова Левы бывший начальник милиции по-доброму улыбался и спрашивал:

— Хотел бы я знать, что это за награда будет?

Но Лева сказать этого не мог. Он только утверждал, что награда непременно будет.

Начальник милиции очень часто тосковал, грустил, и единственный его отрадой было курение. Он курил папиросу за папиросой, как, впрочем, и другие заключенные; которые готовы были отдать все, лишь бы иметь махорку или табак.

Однажды с передачами получилась какая-то неувязка, произошел перерыв в их приеме тюремными службами, и курящим нечего было курить. Они тосковали необыкновенно. Начальник же милиции метался из угла в угол. Наконец, залез под нары, достал оттуда старый березовый веник, завернул в бумагу листья березы и закурил. Но, увы, это не принесло ему облегчения. С большим состраданием смотрел на него Лева.

– Вы бы обратились ко Христу, — посоветовал он. — Господь избавил бы вас и от тоски, и от курения.

– Счастливый ты человек, Лева, что веришь во Христа. А я вот ни во что уже теперь не верю… Верил в светлое будущее, в коммунизм, а как посмотрел на жизнь, на положение крестьян и на все, потерял веру во всякую правду…

За что он сидел, Лева не знал. Не знали и другие заключенные. Он никогда не проронил о своем деле ни слова. Но все знали, как страстно он любил свою молодую жену и ребенка. Жена передавала ему в передачах свое белье, и он искусно вышивал его, делал всякие мережки. За этим занятием он проводил целые дни.

Часто бывали обыски. Обыскивали тщательно, но несмотря на это, в камере был свой перочинный нож. Как только был слышен шум, указывающий на то, что в других камерах начинается обыск, нож на ниточке осторожно спускали в трещину между стеной и цементным полом, а когда обыск заканчивался, его благополучно оттуда извлекали. Во время одного из подобных обысков всех вывели из камеры и поставили лицом вплотную к стене коридора. Одновременно заканчивался обыск и в другой камере. Арестованных стали проводить мимо того места, где стоял Лева, и вдруг один из них, крепко сжав руку Левы, сказал:

– Приветствую, брат!

– Приветствую! — ответил Лева и оглянулся.

Это был иркутский брат, работавший на станции носильщиком — тот самый, который доставал Леве билет, когда он ехал посещать заключенных в Тальцы. Брат весело улыбнулся Леве, что-то быстро достал из кармана пиджака и сунул в руку Леве. Это были деньги.

– Не надо, что вы! Вам самим нужно, — сказал Лева.

– Нет, тебе нужнее. «Доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере».

– Эй, вы! Что там? Разговариваете? Иди, иди, — закричали надзиратели и в толчки отогнали брата от Левы.

Лева вернулся в камеру. Ему хотелось плакать:

— Боже мой, какая любовь!..

Этого брата-носильщика он встречал на собрании. У него была большая семья, много детей. Он много работал на станции, таская тяжести как носильщик, для того, чтобы их прокормить. Он всегда всем помогал, и когда Лева не смог купить билета, т.к. поезда были переполнены, он тут же сделал все, чтобы достать его Леве. А теперь вот… теперь его арестовали. Почему?

Следствие по делу Льва Смирнского следователи вели тщательно и дотошно, во внимание принималась каждая вновь появляющаяся подробность, изучался каждый шаг Левы. Несомненно, они узнали, что брат-носильщик помог юноше достать билет, и вот его арестовали. Хотят вероятно доказать, что он был соучастником в деле Левы.

Казалось бы, он должен быть страшно разгневан на Леву: в конце концов именно этот юноша, хоть и невольно, явился причиной его сегодняшнего несчастья. А он бодр и радостен! И что делает? Приветствует Леву и отдает ему свои, может быть, последние деньги, которые были с собой, только чтобы поддержать брата. Да разве это нелюбовь Христова, не Сила Христова, которая влечет и в самых тяжелых условиях повелевает жертвовать собою для ближних?!

Лева знал, что в эти тяжелые годы не только брат-носильщик, но много-много братьев и сестер подвязались в великом подвиге веры страдания, сами теряя лишения и принимая самое трогательное участие в судьбе тех, которые находились в испытании.

Жив ли сейчас этот дорогой брат-носильщик? Он не забыт. То доброе, что он делал, не исчезло. Дорогой брат, Господь знает все доброе, оно записано у Него. «Ибо не неправеден Бог, чтобы забыть дело выше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послуживши и служа святым» (Евр. 6:10). •'

Глава 15. Угрызение совести

«Всякая неправда есть грех, но есть грех не к смерти»,

1 Ин. 5:17

Бежали дни, проходили недели. Но на прогулку заключенных не вывели ни разу: режим здесь был особый. А ведь постоянно сидеть в камере тяжело. Вот почему даже спокойные арестанты порой становились беспокойными, ну а с такими, как жиган, порой просто не было сладу. Он часто выходил из себя: ревел, кричал, бил в дверь. Прибегали надзиратели, угрожали карцером. Лева по-хорошему, добром всячески старался успокоить его. Но иногда будто злой дух охватывал бандита. Как-то вечером, после чая, он схватил миску и запустил ее в голову одному из заключенных, а затем с ревом, как зверь, набросился на него. Все в ужасе рассыпались по камере. Один Лева, нисколько не испугавшись, ринулся к бандиту, крепко обхватил его руками и заплакал. Тот сразу присмирел и, посмотрев на Леву, сел неподвижно. Вся злоба его мгновенно исчезла. Несчастный, бедный, жалкий, сидел он рядом с Левой и тяжело дышал. Лева говорил ему о Христе, который изгонял бесов из несчастных.

— О, если бы я мог верить! — сокрушенно сказал бандит. — Но я не могу, меня воспитали в школе в убеждении, что Бога нет. Я никогда не молился.

Во время обхода начальства заключенные попросили убрать от них жигана, боясь, что он убьет кого-нибудь из них. Его поместили одного в одиночке. Несколько дней и ночей было слышно, как он кричал и бился в дверь. Потом все смолкло. Что стало с ним, Лева не знает. Возможно, за свои преступления он был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Но почему, почему он не покаялся, почему яд неверия настолько отравил его душу, что он не смог молиться и найти мир и покой у ног Иисуса?

Лева был счастлив, что Евангелие было с ним. Читая его, юноша углублялся в великие истины и забывал, что находится в этой душной, смрадной, пропитанной зловоньем и табачным дымом камере, забывал обо всем мерзком и суетном. Он был в Палестине с Иисусом, ходил вместе с Ним, духовными очами как бы видел все события, которые записаны в Евангелиях, и удивлялся, почему люди не верят в эти великие истины, которые даруют покой и спасение душе человека. Ни единого сомнения в истинности слов Спасителя, Его учения не вкрадывалось в его сердце. Он ясно понимал, что Христос, и только Христос, есть Путь, Истина и Жизнь.