В Иродовой Бездне (книга 2) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 31

Где чудесная страна.

Да, мой друг, пойдем со мною,

Вот тебе моя рука.

Недалеко уж родная

И желанная страна.

Вера чистая, живая

Нас ведет с тобой туда…

— Да, все это интересно, — произнес преступник. — Сказать тебе по правде? Когда мне страшно бывает на деле, я молюсь Богу. Бога мы, воры, никогда не отвергаем, но и знать Его не знаем…

В своей вечерней молитве Лева особенно молился за этот несчастный, бедный мир, чтобы воссиял и для него свет учения Христа.

Перед этапом был проведен тщательный обыск, и с Левой случилось то, что можно назвать несчастьем. У него отобрали Новый Завет.

– Господи, пусть они вернут! — просил внутренне Лева. Но конвой был злой, напоминающий тех, кто раздевал и пригвождал Христа, лишая Его всего. Так лишили Леву Евангелия. Но он не возроптал, а только сказал:

– Благодарю тебя, Господи, что во все время следствия Твоя книга была дивным светочем, укрепляла и приближала меня к Тебе. А теперь Ты будь ближе ко мне и Сам говори мне…

Разлука с драгоценной книгой была необыкновенно тяжела для Левы. Он даже не отдавал себе отчета, как дорога она ему. А теперь, когда уже не мог каждый день и каждый час заглядывать в эту книгу, черпать из нее утешенье и все больше познавать в ней Христа, — теперь Лева особенно почувствовал все великое значение этой маленькой Божественной книги в жизни.

Этапников погрузили в товарный вагон. Набивали битком. В вагонах были железные печи, и они страшно дымили и никак не хотели разжигаться. Наконец разгорелись. Но тепло было только около них, в углах же вагона было холодно, как на улице. Куда везли — никто не знал. Заключенным никогда не говорят, куда их везут. Станции мелькали за станциями.

— Да будет воля твоя во всем, Господи! — молился Лева.

В этап, как всегда водилось в те времена, им выдали соленую селедку и порцию хлеба, а также небольшие кусочки сахара. Как всегда, не хватало питьевой воды, и заключенные надоедали конвою одной и той же просьбой:

— Дайте воды, дайте воды!

Прибыли на какую-то станцию. Вагоны отцепили, отвели на дополнительную, ветку.

— Мариинск, –– говорили те, кто выглядывал сквозь решетки вагона.

– Да, это был Мариинск, тот самый, который в свое время Лева посещал. Их выгрузили из вагона, построили, окружили конвоем, начальник сделал стандартное предупреждение о побеге. Тронулись в путь.

Лева думал, что их поведут к знаменитому Мариинскому распреду, в старинный тюремный централ, но их повели в другую сторону. Прохожие на улицах останавливались и смотрели на этапников. Невольно Леве вспомнились слова тюремной песни:

Я видел толпу любопытных людей,

Смотревших с каким-то укором,

Как будто для них я был злодей,

Мошенником, плутом иль вором…

В то же время Лева подумал о том, как вели в свое время на казнь Христа со злодеями. Тоже народ не разобрался, что Он ни в чем не виноват. Многие тогда смотрели на процессию, направляющуюся к Голгофе, примерно такими глазами: «Раз присудили, значит справедливо… Надо же наказывать за преступления!»

Их привели к огромной белокаменной Мариинской церкви, стоявшей возле леса. Церковь была окружена рядами колючей проволоки. За эту проволоку заключенных и поместили.

То, что увидел Лева в церкви, его потрясло. Это зрелище никогда не изгладится из его памяти. Церковь была необыкновенно переполнена. Все ее полутемное помещение, почти до самого купола, занимали многоэтажные нары, воздвигнутые на больших деревянных бревнах. Нары были соединены между собою лестницами, и люди находились не только внизу церкви, но и почти у самого ее купола.

В Мариинск из многих тюрем направлялась рабочая сила для формирования и пополнения лагерей Сиблага. Помещений для прибывающих осужденных не хватало, поэтому мудрые руководители в место их пребывания превратили церковь. В ней было, как в тюрьме: пахло не ладаном, а зловоньем бочек — параш; воздух был напоен не дымом кадильниц, а смрадом от сотен трубок и папирос курящих. Вместо благоговейного шепота молящихся и стройного пения хора: «Господи помилуй!» и «Аллилуйя», слышался непрерывный мат и крик дерущихся, спорящих, ругающихся. Это был какой– то живой гнойник разлагающегося, стонущего люда. Это была мерзость запустения на святом месте.

Утром их вывели на воздух, на прогулку. Умывались снегом. Как голодные, озлобленные животные, думали только об одном: когда получат пайку хлеба, когда выдадут тюремную похлебку.

Лева всматривался в лица соседей (лазить по всем нарам не было сил): может быть, есть здесь кто из братьев… О, как бы ему хотелось встретить брата, верующего! Но, увы, никого не встретил, никого не нашел. Кругом были грубые, опустившиеся люди.

Страшно было сидеть в этой церкви! Все только и мечтали, как бы их скорей перевели из нес…

Глава 25. Мариинский распред

»…Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих…»

Пс. 22:4-5

Леву и многих других по спискам вызвали из тюрьмы-церкви, построили и повели. И вот они около каменных стен Мариинского распределителя ОГПУ.

Большие, из красного кирпича стены, огромные ворота. К этим воротам когда-то подходил Лева, еще будучи вольным, чтобы посещать близких. Здесь он встретился с дорогим братом Володей Лобковым, получив с ним свидание.

А теперь здесь он сам. Встретит ли он братьев? Заключенных ввели через ворота тюрьмы на огромный двор. В самую тюрьму — каменную, многоэтажную — не повели: она была переполнена.

Во дворе тюрьмы были выстроены громадные, длинные бараки, наподобие зданий, которые строятся при железнодорожных станциях для приема грузов. В один из таких бараков и ввели прибывший этап. Здесь заключенным предложили раздеться догола и связать все веши для дезинфекции. Когда они это сделали, их, голых, направили в баню, где тщательно остригли и обрили. Воду в бане выдавали мером, так как и ее не хватало. После санобработки все получили чистое белье, серые суконные бушлаты, брюки. Потом повели в отделение карантина. Там предложили верхнюю одежду повесить в особом помещении на вешалки, а всех в одном белье поместили на нары. Постельных принадлежностей не было никаких.

На этих нарах в одном белье им предстояло прожить две недели карантина. Приятно быть в белом белье, приятно освободиться от вшей; несколько менее приятно — спать на голых нарах. Но было тепло, и одно это уже вселяло в души заключенных приятное чувство отдыха.

Как ни искал тут Лева братьев, верующих, — никого не нашел.

Через две недели заключенные получили свои вещи, прошедшие серную газовую дезинфекцию. Вид их был весьма неказистый, да они в сущности были мало нужны, так как этапникам выдавалось тюремное обмундирование.

Отсюда их перевели в огромный барак с многоэтажными нарами. Людей здесь было тысячи. Располагались они по этапам прибытия. Несколько огромных нар занимали священники, монахи, арестованные в разных монастырях, например, из Сызранского монастыря. Все они были одеты в черные длинные рясы и в другие свои облачения. Были среди них молодые — с черными длинными бородами и такими же волосами, были а совершенно седые старики. Держались они несколько отдельно от других, решив защищать свою, положенную «по чину» одежду и свои длинные волосы и бороды. Однако это им удалось ненадолго: вскоре всех их остригли, переодели и смешали с общей арестантской массой.