Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 50
- Предыдущая
- 50/109
- Следующая
Вчера вечером, едва стемнело, на городок Могутичей напали живущие в лесу бойники, иначе «волки» – оторвавшиеся от своих родов и избравшие лесную жизнь мужчины и парни, частью изгнанные за какие-то поступки, частью сами сбежавшие. Время от времени они предпринимали подобные набеги, особенно осенью, когда в родовых весях и городках есть зерно собранного урожая, отъевшийся за лето скот, прочие сделанные на зиму припасы. «Волки», живущие только за счет охоты и рыбной ловли, всегда стремились поживиться чужими припасами. Страдали при этом и женщины, раздобыть которых иным способом лесные жители никак не смогли бы. Видали и Заломичи подобные набеги, но, правда, в последний раз это было лет двадцать назад: они славились как род многочисленный и способный к ратному делу, да и городок их был не в пример лучше прочих укреплен, поэтому легкой добычей их никто бы не посчитал.
– А ты точно знаешь, что твой муж… того? – допытывалась расстроенная Бебреница.
Она никак не могла поверить в это внезапное несчастье: едва успели свыкнуться с мыслью о бегстве любимой старшей дочери, и вот она уже вдова! Бабья жизнь ее кончилась, едва начавшись.
Веснояр отвечала только новым приступом отчаянного плача.
– Видела я… видела… свет мой ненаглядный… Ты знала! – вскрикнула она, вновь подняв заплаканные глаза на Младину. – Ты тогда еще знала… на Купалу… ты его сглазила!
– Ты знала? – обратился к Младине отец, еще более изумленный, чем поначалу. – Что ты могла знать?
– Ничего я не знала! – Младина в тоске отвела глаза. – Может, что-то я такое сказала, я же ее отговорить хотела! Убедить, чтобы не бежала она из дома, оставила парня своего… Ну, сказала, может, что не будет ей счастья против воли родичей, что не благословят чуры…
– Нет, ты знала, знала! – исступленно твердила Веснавка, с ненавистью глядя на младшую сестру. – Ты всегда мне вреда желала! Еще там, в роще, когда я ногу ушибла!
– Да я-то здесь при чем? – Младина горестно всплеснула руками. – Вилы сами тебе знак подавали, а ты их не слышала! Я-то в чем виновата?
– Нет, ты сказала, что я и года не проживу в молодухах – овдовею! Сказала, что требуют вилы головы человечьей и что это будет он, Травень! Откуда ты знала? Сама ты вила холодная, до людской крови жадная!
Младина только сглотнула. Веснояра хорошо запомнила все, что она сказала ей тогда, под ивами, хоть и делала вид, что не принимает ее слова близко к сердцу. И теперь ей же ставит в вину, что хотела предупредить и тем помочь избежать несчастья.
– Но ведь и правда вилы гневались на нее. – Младина взглянула на отца и бабку Лебедицу, но быстро опустила глаза. – Это ведь Травень… березы межевые срубил. Из-за него у нас тогда с Леденичами чуть ли не драка вышла, а мы все без женихов не остались.
– Неправда! – закричала Веснавка.
– Правда, – почти прошептала Младина. – Он ведь хотел, чтобы Леденичи у нас невест не брали, а она ему досталась. А как не вышло, пришлось уводом брать невесту. Но перед вилами они ведь вины своей не искупили, вот и вышло… как вышло.
– Но ты-то откуда знала, на кого вилы гневны? – спросила изумленная бабка.
Ни у кого не укладывалось в голове, что ответ, который так долго и безуспешно искали мудрейшие головы сежан, известен молодой девке.
– А мне… Угляна сказала. – Младина едва успела подобрать правдоподобный ответ.
Сейчас ее спросят, почему это ведунья именно ее удостоила такого доверия, когда никому из Заломичей или Леденичей не открыла того, что им было жизненно важно знать. И что она ответит?
Но старшие только переглянулись и не задали ей больше ни одного вопроса. И у Младины похолодело в груди: опять возникло чувство, будто они сами знают что-то важное, что-то имеющее отношение к ней и ее судьбе, но ей самой неизвестное. Но взгляды родичей оставались настороженными, полными тревоги. Они смотрели так, будто перед ними была не их собственная дочь и внучка, выросшая у них на руках, а нечто чужое и пугающее. Больше всего она боялась, что они проведают о ее ночных превращениях в волчицу – пусть всего лишь во сне! – а они, похоже, уже знали что-то такое… Знали больше, чем она сама. Но спрашивать их она уже пыталась, еще весной, и не добилась ничего.
– Ой! – вдруг прошептала позади нее Травушка. – А раз Веснавка вернулась, у нас что же теперь, опять на одну невесту больше получается? Или она уже не считается?
Глава 4
Наступили Осенние Деды. В этот день везде в домах, подав на стол обильный ужин, от каждого блюда откладывали по ложке в особую миску. Хлеба не ставили, всякое блюдо ели с блинами. Вставали из-за стола по старшинству: сперва самые старшие, потом младшие, чтобы младшим не случилось умереть раньше родителей. Когда все домочадцы встали, каждый положил свою ложку на «дедову» миску, а большуха накрыла ее «дедовым» полотенцем, где черной нитью был вышит узор со все тем же названием «деды». И теперь на миску поглядывали с тревожным трепетом: обрядовое полотенце отделило край стола от мира живых, сделало маленьким кусочком мира мертвых. На белом полотне лежала темная тень Мариных владений, что за Огненной рекой.
– А разве им всем хватит, по ложечке-то? – беспокоился Муравец, маленький сынок Липени, в первый раз сознательно наблюдая это действо.
– И, так им сколько столов-то надо обойти! – объясняла ему бабка Лебедица. – У дедов-то внуков много, и не счесть, и везде им стол накрывают. Сперва один заглянет в избу: готов ли им стол? Если готов, то и других зовет, все заходят и за еду принимаются. А если не готов, то дальше идут. Но к кому деды не зайдут, тому весь год удачи не будет.
– А их увидеть можно? – Мальчик в робком любопытстве прятался в складках тяжелой черной бабкиной поневы и выглядывал одним глазком.
– Увидеть – нет, это только особые люди могут. А услышать можно. Если попросить кого, кто недавно умер, сказать: батюшка любезный, дай знать, здесь ли ты? И если вот так ложка стукнет, и дверь скрипнет, или лавка вдруг концом подвинется – стало быть, здесь батюшка. А видят дедов только особенные люди…
Младина молчала. Потом улыбнулась. Мальчик, боязливо выглядывающий из-за бабки, не видел, что те, кого он опасается, уже здесь. Заходя один за другим, они омывали руки в лохани, нарочно для них поставленной, и вытирались «дедовым» рушником, а потом проходили неслышным шагом к столу и садились: справа деды, слева бабки. Все они казались одинаковыми: различаются только те, кого ты успел застать на свете. Старики с окладистыми бородами, старухи в нарядных уборах чинно брали ложками из миски понемногу каши, киселя, блинов. Они казались светлее окружающей полутьмы, но если вглядишься в них, расплываются и тают сначала черты лица, потом вся фигура, и уже ничего нет… И Младина больше не удивлялась, что видит их. Если и есть тут «особенные люди», она знала, кто это.
И только одна женщина не расплылась облачком тумана под пристальным взглядом Младины. Даже удивительно, до чего ясно ее было видно, Младина различала каждую черточку, а женщина смотрела на нее не отсутствующим, как другие, а ясным и приветливым взором и даже улыбнулась, кивнула, встретив ее взгляд. Была она немолода, невысока ростом, и в ее лице Младине отчетливо виделось что-то очень знакомое. Похожа на кого-то из ныне живой родни?
Окончив есть, деды и бабки дружно встали, поклонились сперва матице, а потом Младине. Надо думать, знали, кто здесь их видит. Она вежливо и почтительно поклонилась в ответ.
– Ты чего это? – раздался рядом удивленный голос матери.
Младина опомнилась: хороша же она, с отрешенным лицом и застывшим взглядом кланяется пустому углу!
– И эта с ума спрыгнула! – вздохнула Муравица. – Совсем наши девки… того.
Та женщина, которую Младина видела наиболее ясно, ушла последней. И даже обернулась на пороге, будто хотела что-то сказать на прощание, но лишь улыбнулась еще раз и исчезла. А Младина вдруг с опозданием сообразила, почему лицо призрачной гостьи показалось ей знакомым. Оно очень напоминало ее собственные отражения в воде…
- Предыдущая
- 50/109
- Следующая
