Клинки Ойкумены - Олди Генри Лайон - Страница 1

• 1/77
• Следующая

– Никогда, – сказал Луис Пераль. – Никто и никогда.

Ричард Монтелье пожал узкими плечами:

– Что вы имеете в виду, сеньор Пераль?

Драматург не ответил.

– И все-таки? – настаивал режиссер.

– Вы же телепат, – драматург потянулся к кувшину, налил себе вина, едва не опрокинув глиняную кружку. Густое, темно-красное вино напоминало бычью кровь. – Узнайте сами.

Монтелье нахмурился:

– Я телепат, а не карманник. Я не шарю по чужим закромам.

– Даже с разрешения хозяина?

– Только с письменного. Оно должно быть заверено государственным нотариусом. А потом, после сеанса, к нему должен прилагаться акт, подписанный телепатом-свидетелем.

– Свидетелем?

– Лицензия первой категории. Допуск «альфа-плюс».

– Зачем?

Режиссер не ответил.

– Ну да, – после долгого молчания кивнул Пераль. – Понимаю. Извините, я не хотел вас задеть. У меня скверное настроение, сеньор Монтелье. Вы привезли мне кучу денег. Вы привезли мне славу, масштабы которой трудно представить. А я хандрю, огрызаюсь и вообще веду себя безобразно. Простите, я больше не буду.

Детская реплика, отметил Монтелье. И детская улыбка. Он обаятелен, и знает это. Наверняка любимец женщин. Пышненьких красоток, которых есть за что ущипнуть. Ни одной случайной фразы – все выверено, как в пьесе. Реплики в сторону, вопросы, хандра, извинения – экспозиция, завязка, развитие действия. Несмотря на очевидную молодость, сеньор Пераль стальной рукой ведет разговор к заранее намеченной кульминации. Что ж, пусть будет так.

Режиссерское чутье не нуждалось в телепатии.

Служанка принесла второй кувшин. Монтелье смотрел, как Пераль щиплет девчонку за ягодицу. Сценарий работал и здесь: сдобные формы, сдержанный визг, молодецкое подмигивание. Кульминацией в данном случае намечалась постель на втором этаже «Гуся и Орла», смятые простыни и ритмичные стоны всю ночь напролет. Крики, поправился Монтелье. Крики, подзадоривающие других постояльцев, снявших женщину на ночь. Красотка, судя по всему, изрядного темперамента. Такие вопят, как резаные.

Он огляделся.

Беленые стены. Низкие потолки. Скатерти грубые, но чистые. Окна похожи на бойницы крепости. Пахнет свиными шкварками и жареным луком. Пахнет вином. Пахнет кожей и металлом – это от троицы за угловым столиком. Все трое вооружены: шпаги, кинжалы, у одного за поясом – пистолет ужасающей длины, с раструбом на конце ствола. Багровые пятна на скулах, брови срослись посередине. Кончики усов закручены выше ноздрей. Если сравнивать с кругленьким, плотным, чисто выбритым драматургом – волки рядом с овечкой.

– Боитесь? – спросил Пераль. – Успокойтесь, они не полезут в драку.

– Эти головорезы? – усомнился Монтелье.

– Здесь приличное заведение. Папаша Лопес – тесть Гарсиа Сангари, лейтенанта городской стражи. А ведь вы не боитесь, правда? Я же вижу…

– Не боюсь, – согласился Монтелье. – Запоминаю.

– Для фильма?

– Да. У меня, как у нищего бродяги – все пойдет в дело. Так говорите, драки не состоится? Жаль. Такой выигрышный эпизод.

– А вам хотелось бы? Вы справитесь с тремя?

– В рукопашной? Я скорее умру от страха.

– Вы – телепат. А я девять лет провел вне Террафимы. Школа на Хиззаце, Тишрийский гуманитарный университет… Я – доктор философии. Я знаю, что могут телепаты. Троих, а?

Монтелье поморщился:

– Оставим. Глупый разговор, не находите?

– Нет, троих? – настаивал Пераль. – Если нападут?!

Лицо его раскраснелось. В глазах плясали бесенята. Шутки в сторону – Монтелье ясно видел, что вопрос не праздный. Луиса Пераля очень интересовало, сможет ли Ричард Монтелье взять компанию грубиянов за их куцые извилины и заставить, к примеру, танцевать менуэт. Это личное, отметил режиссер. Глубоко личное, почти не контролируется. Это комплекс. Сюда и ударим. Терять нечего, контракт уже подписан. Все пойдет в дело, и ваши комплексы, сеньор Пераль, тоже.

– Вас избили палками, – он наклонился к собеседнику. – Их было трое?

– Пятеро.

Честно говоря, Монтелье не ожидал, что Пераль ответит так сразу. Они были полной противоположностью друг другу: режиссер, худой и высокий, с бесцеремонными манерами тирана – и пухленький живчик-драматург: розовые щечки, завитки курчавой шевелюры, округлые жесты. Бритва и булочка. Впрочем, под тонким слоем теста пряталась сталь, а потому Монтелье резал с пониманием, не желая портить лезвие.

– Вы – опасный соперник, сеньор Пераль?

– С чего вы взяли?

– Ну, пятеро…

– Я – тюфяк. Меня поколотит столетний паралитик. Поднесите кулак к моему носу – и я героически напружу в штаны. Но маркиз де Кастельбро – гранд Эскалоны. Негоже, чтобы оскорбителя чести Кастельбро било менее пяти человек. Это уронит достоинство его сиятельства. Скажу вам прямо, я огорчился, когда увидел, что палки маркизовых слуг не инкрустированы жемчугом и перламутром. Хотя бы герб… Нет, таких палок я им не прощу.

– Эпиграмма, – сказал Монтелье. – Я читал ее.

– И как? – заинтересовался драматург. – Правда, удачно?

Не дождавшись похвалы, он продекламировал:

Монтелье взялся за кружку:

– Я могу воспользоваться текстом?

– Разумеется.

– Это сопряжено с риском? Я имею в виду, для вас? Маркиз, пожалуй, давным-давно забыл ту историю. И вдруг, в галактическом масштабе, на широкую публику… Мои работы популярны, Кастельбро обидится снова, гораздо сильнее. Если что, дело не обойдется простыми палками. Будет вам и герб, и перламутр с жемчугом. Надеетесь на покровительство Оливейры? Герцог влиятелен, но гордыня маркиза…

– Никогда, – повторил Луис Пераль. – Никто и никогда.

– Что вы имеете в виду?

– Никто, – драматург откинулся на спинку стула. Тени от оконной решетки превратили его лицо в посмертную маску, состарив лет на пятьдесят. – Никто и никогда больше не будет бить меня палками. Вы мне верите?

– Вы позволите мне изменить финал пьесы?

– Вы мне верите?!

– Сперва ответьте на мой вопрос.

– Да. Если вы считаете, что от этого зависит успех фильма – да, черт побери! Но каждое изменение вы будете согласовывать со мной. Поставьте задачу, я пропишу вам диалоги.

– Я капризен, сеньор Пераль.

– А я трудолюбив. Сто тысяч вариантов, если это даст результат! Теперь ваша очередь, сеньор Монтелье.

– Да, – кивнул режиссер. – Я вам верю.

Это кульминация, сказал себе Монтелье. Теперь он – мой.

– Бланка! – заорал головорез с пистолетом. – Еще вина!

– Да!

– Мигель?

– Тысяча чертей! Ты меня слышишь?!

– Мигель, будь ты проклят! Говори громче!

Связь сбоила. Голос в коммуникаторе хрипел, взрыкивал, сбиваясь на жутковатый визг. Так плохой актер играет сатану. Диего Пераль отлично знал, как зал освистывает бездаря, потешаясь над рогами из картона и тряпичным хвостом.

• 1/77
• Следующая