Клинки Ойкумены - Олди Генри Лайон - Страница 16
- Предыдущая
- 16/77
- Следующая
– Если у вас плохо со слухом, напоминаю: вы забываетесь, – маэстро взмахнул рапирой, словно дирижерской палочкой. – Во-первых, я не интересуюсь вашим мнением насчет моих актерских способностей. Мне платят не за смазливую внешность и приятный баритон. Во-вторых, на сцену с вами выйду не я, а молодой д'Эрио. Помидоры или розы – они достанутся не мне. И наконец, вольт после реплики «…а на дуэли я дерусь» делается следующим образом…
Он показал и потребовал:
– Повторите!
– Я устала, – возразила донья Энкарна.
– Повторите!
– Я хочу пить.
– Повторите!
– Вы что, не слышали? Я устала и хочу пить.
– Если вы сейчас же не повторите вольт, это будет наш последний урок.
С минуту ему казалось, что она запустит в него шпагой и выбежит из зала. В жизни Диего Пераля не было ничего дольше этой минуты. Когда же время истекло, она вернулась в исходную позицию и повторила вольт: раз, другой.
– Лучше, – кивнул он. – Теперь с батманом. Сражаюсь я в бою кровавом, а на дуэли я дерусь…
И встал в меру, готовясь к удару шпаги о рапиру.
Кроткая, как овечка – если можно вообразить овечку в гусарском доломане, со шпагой в копытцах – донья Энкарна изобразила вольт с батманом. Отвратительно для гусара; безукоризненно для дочери маркиза де Кастельбро.
– Выпад!
Выпад его порадовал не слишком, но Диего раздумал придираться. Следовало закрепить успех, точнее, послушание.
– Хорошо! Можете перевести дух и выпить воды.
– Благодарю, маэстро. Вы слишком добры ко мне.
Он прислушался. Нет, издевка померещилась.
– Только не пейте много. Нам еще работать…
Камеристка кинулась к госпоже с бокалом воды, слегка подкрашенной вином. Донья Энкарна отпила треть – и с видимым сожалением вернула бокал. Черт возьми, подумал Диего. Ее покорность хуже строптивости. Почему мне хочется попросить прощения за грубость? Я не сказал ничего лишнего. Будь на ее месте мужчина…
Его до сих пор смущал мужской костюм на женщине. То, что костюм был воинской формой, лишь усиливало смущение. А может, не смущение – Диего никак не мог подобрать название для своей слабости.
– Мой ястреб, – сказала дочь маркиза де Кастельбро.
– Что? – удивился Диего Пераль.
– Не ястреб, а надутый гусь? Не обращайте внимания, маэстро. Я репетирую. Не ястреб, парирование, рипост в бедро. А надутый гусь, укол «in seconda» с шагом, рассчитанный на шаг противника влево…
– С переводом шпаги, – напомнил Диего.
– С переводом шпаги, – согласилась донья Энкарна. – С внешней стороны. Вы уверены, что это эффективно?
– Это эффектно. В нашем случае зрелищность важнее практического результата. Еще два дня, и вам понадобится настоящий партнер. Я имею в виду, тот партнер, который будет играть Трамонтена.
– Да, – задумчиво сказала донья Энкарна. – Понадобится настоящий. Закрепим, маэстро? Я уже отдохнула.
Она мне в дочери годится, думал Диего, глядя на непривычно тихую девушку. Роди мне Мадлен девчонку, когда я, наглый сопляк, второй год тянул пехотную лямку – у меня могла бы сейчас быть семнадцатилетняя дочь. Почему же мне временами кажется, что младший здесь я? Что она вертит мной, как я – рапирой? Где ты, Мадлен, обозная роза? Ты бы объяснила мастер-сержанту Пералю, что происходит. Ты знала толк в таких вещах, циничная, потрепанная, грудастая Мадлен, всегда готовая утешить солдата за горсть монет…
Он встал в меру. Клинки соприкоснулись, но донья Энкарна не спешила атаковать. Диего наметил выпад, не доведя укол до конца. Так в театре подают реплику «из-за такта», выталкивая партнера на ответ. Нет, не помогло. Робость, решил Диего. Робость после выговора. Он повторил выпад, приглашая ученицу к намеченной серии действий. Даже словами подсобил:
– А я вам повторяю: нет!
– Я смотрела «Колесницы судьбы», – невпопад ответила дочь маркиза де Кастельбро. – В постановке Монтелье. Мне было тринадцать лет, и я считала себя едва ли не старухой. Да, возрастные ограничения. Они злили меня больше, чем красный плащ – быка. Но я смотрела версию для визора, а не полный транс-вариант. Отец ничего не узнал, мать – тоже. У маленьких девочек есть свои маленькие хитрости.
– А я вам повторяю: нет!
Диего понятия не имел, зачем он снова вступил с текстом пьесы.
Девушка улыбнулась:
– А я вам повторяю: да. Я влюбилась в вашего отца. Сперва в главного героя, потом – в саму пьесу, а там и в блистательного Луиса Пераля, чьи уши торчали из-за каждого монолога. В доктора философии, избитого палками за эпиграмму. Вас когда-нибудь били палками, маэстро?
– А я вам повторяю: нет, – уныло буркнул Диего.
– Я и не сомневалась. Вас – нет, его – да. Вы же из-за этого взялись за шпагу? Сбежали в армию? Вы похожи на отца, дон Диего. Его тоже после того злополучного раза никто не бил. Ну как же, гений Эскалоны, Чудо Природы! Он выковал себе другую шпагу – славу. Тронь кто-нибудь Луиса Пераля хоть пальцем, и в воздухе сверкнет сотня клинков, готовых покарать злодея! Каждому будет лестно отомстить за гения. Это все равно, что мстить за Эскалону…
Диего скосил глаз на камеристку. Та сидела статуей, глухая, немая и безучастная. Кажется, она перестала дышать. Черт возьми, подумал маэстро. Ну конечно же! Не камеристка – дуэнья. Не служанка, а сопровождающая, чья задача – следить за надлежащим поведением подопечной. Раньше его смущал возраст дамы, тенью ходившей за дочерью маркиза, возраст и свобода нравов – в дуэньи не брали молодых. Если донья Энкарна при всей строгости ее семьи настояла на такой дуэнье, добившись разрешения от родителей – это много говорило о качествах лже-камеристки, но еще больше говорило о характере Энкарны Олдонзы Марии де Кастельбро.
– Моя рапира будет первой, – с угрозой в голосе произнес Диего Пераль. – Задень кто-нибудь отца, и дону Луису не придется ждать, пока сотня клинков покинет ножны.
– Подайте реплику, – велела донья Энкарна.
– Что?
Он и забыл, где находится.
– Подайте реплику. Ну же! Льстецы про вас такое пели…
– А я вам повторяю: нет!
– Вы, значит, рыцарь дутой славы? Не ястреб… Колите!
Выпад. Парирование. Рипост в бедро.
– …а надутый гусь?
Шаг, рассчитанный на шаг противника влево. Перевод шпаги с внешней стороны. Вполне удовлетворительный перевод. Укол «in seconda». Укол не очень. Слишком много чувства.
– Сражаюсь я в бою кровавом…
Вольт налево.
– …а на дуэли я дерусь…
Батман. Здесь намечался батман. Он ждал, что сейчас клинок ударит о клинок, затем последует выпад в грудь. Он ждал, и напрасно. Выполняя вольт, донья Энкарна поскользнулась. Подошва щегольского гусарского сапожка поехала на вощеной паркетине, девушка всплеснула руками, едва не выколов маэстро глаз наконечником своей шпаги. Тело среагировало быстрей рассудка: Диего парировал, выбив оружие из пальцев дочери маркиза. Он мгновенно убрал рапиру в сторону, стараясь не задеть девушку острой сталью, шагнул вперед – и, сам того не желая, поймал в объятия падающую ученицу.
Рапира зазвенела об пол.
– Не ястреб? – одними губами спросила донья Энкарна.
– Я…
– Значит, не ястреб?
– Вы…
– А надутый гусь?
– Ты…
– Кажется, я не вовремя.
В дверях стоял дон Васко – Васко д’Авилькар, жених Энкарны де Кастельбро. Он был в форме артиллерийского офицера: темно-синий мундир с красной выпушкой, шейный платок, плащ-накидка на витом шнуре. Видом и осанкой дон Васко полностью соответствовал требованиям гвардейской пешей артиллерии, куда зачисляли не раньше, чем после семи лет службы в линейных частях, и только если ты был широкоплечим молодцом саженного роста. Мрачностью лица сеньор д’Авилькар полностью оправдывал свое имя, значившее «ворон».
Кивок дона Васко вряд ли кто-нибудь счел бы поклоном.
– Дон Диего, я жду вас внизу.
Уже на лестнице, строго-настрого запретив донье Энкарне следовать за ним – да так, чтобы и в голову не пришло ослушаться! – Диего еле слышно пробормотал:
- Предыдущая
- 16/77
- Следующая