Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 76
- Предыдущая
- 76/176
- Следующая
И все же, и все же…
После стольких ошибок Рокай не мог себе позволить ни одной, пусть даже самой малой. Сегодня не стоит привлекать к новичку внимания. А вот через день-другой, когда суматоха уляжется и парень больше не будет темой для толков и пересудов, массаона отправит доверенного человека в Сад Мостов. Пусть-ка он поразузнает там, что сможет, о воине Кенете и о его учителе. Вот только кому поручить расспросы? Работать-то посланцу придется среди полевых агентов. А чтоб его, этого хитреца Акейро! Из-за него у массаоны Рокая не осталось ни одного своего полевого агента, который выполнил бы поручение быстро и сведения притом принес бы достоверные. Вот бы массаоне такого, как этот новичок!
При мысли о новичке массаона вновь вспомнил, как легко, небрежно облачился в хайю Кенет, покидая двор казармы. Новичок вышел вместе с Наоки, рука об руку. Это хорошо. Теперь массаона может быть спокоен: с Наоки ничего не случится.
Наоки молчал вот уже битых полдня. Он по-прежнему шел рядом с Кенетом. Не то Кенет следовал за Наоки, не зная, куда ему податься в незнакомом городе, не то Наоки следовал за Кенетом, не зная, куда податься ему. Со стороны затруднительно было бы сказать, кто из них за кем следует. Они молча кружили по городу, пока Кенет не почувствовал, что есть ему хочется даже больше, чем отдохнуть.
Впрочем, возможность утолить голод вскоре представилась. По мере того как быстро сгущались летние сумерки, оживал ночной рынок, куда Кенет и Наоки непонятным образом забрели во время своих скитаний. Кенет глядел во все глаза: в Саду Мостов он ничего подобного не видел – и не потому, что времени не хватало. В Саду Мостов не было ночного рынка. Но Каэн – морской порт, а в порту жизнь не замирает даже ночью. Рынок оживал с сумерками и вновь замирал с первыми лучами рассвета.
Сначала один за другим зажглись фонарики в меняльном ряду – небольшие, тусклые: меняла, который слишком тратится на вывеску и освещение, – человек несолидный и доверия недостоин. Потом засветился веселыми огоньками ряд ювелиров, чеканщиков, золотых и серебряных дел мастеров. У тех, кто побогаче, яркий свет фонарей дробился и множился в золотых безделушках, граненых и полированных камнях и бесчисленных снизках знаменитого на всю империю каэнского жемчуга. У тех, кто победнее, и торговцев поддельными драгоценностями фонарики были не такими яркими, зато причудливыми, с выдумкой: у кого светящийся дракон сунул голову под крыло, у кого изумрудно-зеленый лев важно шествовал по навершию фонаря, держа посох в тяжелых лапах. Еще немного погодя засияли бесчисленные огоньки в рыбном ряду, вспыхнули веселые разноцветные фонарики шелкового ряда. Еще несколько мгновений – и на рынке стало светло, как днем. И во всех рядах неисчислимые торговцы съестным прямо тут же на переносных жаровнях жарили, парили, варили, зазывая и расхваливая свой товар. Из крохотных трапезных заведений, живо напомнивших Кенету “Весенний рассвет”, вовсю тянуло дымком: там старались на совесть. Кенет сглотнул набежавшую слюну и взглянул на своего молчаливого спутника. Наоки был по-прежнему погружен в себя, и всевозможные вкусности каэнского ночного рынка его не соблазняли. Кенет вздохнул. Наоки голоден едва ли меньше, чем он сам, хотя этого и не замечает. А принимать пищу в присутствии голодного человека неловко, невежливо. Кенет еще раз сглотнул и решил потерпеть в надежде, что Наоки все же образумится и придет в себя.
– Щупальца осьминога в пряном масле! – кричал разносчик, встряхивая свой короб, из которого валил густой ароматный пар.
– Суп из ракушек! – вторил ему пронзительный голос из рыбного ряда. – Суп из ракушек!
– Змеи, змеи, у нас самые лучшие змеи! Самые замечательные змеи – только у нас! – Зазывала ухватил Кенета за рукав хайю. – Господин воин, змеи!
Кенет шарахнулся было в сторону, не сразу сообразив, что ему не пытаются сунуть в руки живую змею, да еще за деньги, а, наоборот, приглашают отведать эту самую змею как невесть какой деликатес.
– Жареные змеи! – с новой силой завопил зазывала.
– Ну уж нет! – возмутился Кенет, украдкой вытирая пот со лба. – Змеи мышей едят. Да чтоб я ел то, что мышами питается!
– Как можно, господин воин! – взвыл оскорбленный зазывала. – Мы откармливаем наших змей исключительно голубями, которых откармливали пряными травами.
– А тогда – тем более нет, – отрезал Кенет. – На такую роскошь у меня попросту денег не хватит.
Обиженный вопль зазывалы: “Змеи! Лучшие в Каэне змеи!” заставил Кенета улыбнуться. Он скосил глаза, надеясь заметить такую же улыбку на губах Наоки. Но лицо Наоки не выражало ничего.
– Пирожки, пирожки, пирожки, горячие пирожки! – Этот крик заставил Наоки чуть приметно вздрогнуть, но и только.
Кенета начало постепенно забирать за живое. Да что же это такое делается? Пока они вдвоем бесцельно слонялись по городу, молчание Наоки не казалось таким тягостным. Но здесь, на рынке, где было так шумно, весело, вкусно и светло, Наоки по-прежнему молчал. Кенет продолжал идти рядом с Наоки и чувствовал, как с каждым шагом в его душе начинает расти гнев на угрюмого безучастного воина. Мысленно этот парень все еще там, во дворе казармы, на эшафоте. Почему? Все давно закончилось, притом же не худшим образом. Ни у кого язык не повернулся надсмеяться над ним. Более того – судя по поведению воинов, можно подумать, что Наоки и позор не в бесчестье. Сколько сердечности было во взглядах воинов, когда они помогали Наоки сойти с эшафота и одеться! А этот болван даже не заметил.
Да замечает ли он вообще хоть что-нибудь, кроме себя? Полдня прошло, вечер наступил, а он все переживает свое несчастье, все думает, как тяжко ему пришлось. Делать ему нечего, вот что! Слишком много времени, которое нечем занять, вот он и мается дурью, переживает позор, существующий по большей части в его воображении. Горя он, видно, настоящего в жизни не знал!
Кенет свирепо засопел и ускорил шаги. Наоки не отставал, следуя за ним все с тем же безучастным видом. Его бледное лицо в ярком свете цветных фонариков выглядело почти помертвевшим, и Кенет не на шутку встревожился. Но рассердился он, пожалуй, все-таки больше. Еще раз взглянув на Наоки, Кенет закусил губу и решительно двинулся в сторону рыбного ряда, откуда доносился призывный запах супа из ракушек. Наоки шел рядом и молчал. Кенет кинул торговцу мелкую серебряную монетку, взял у него две большие чашки с густым ароматным супом и, обжигая пальцы, едва донес их до маленького столика в углу рыбного ряда. Столик стоял на отшибе, вдали от фонариков, почти в темноте, и потому никто не пытался его занять. Кенет поставил на столик одну чашку, а за содержимое другой торопливо принялся сам. Наоки молча глядел на столик блестящими отсутствующими глазами. К своей чашке он даже не притронулся.
- Предыдущая
- 76/176
- Следующая
