Пони в яблоках по кличке Пончик - Буковский Юрий - Страница 4

• Предыдущая
• 4/6
• Следующая

Он выбежал во двор. Пёсик, увидев бегущего к нему мальчика, очень обрадовался, и сходу предложил поиграть в пятнашки.

– Ты вода, или я вода? Тяв, тяв! Меня зовут Таксёр. Тяв, тяв!

– Уважаемый Таксист…

– Таксёр, – поправил его пёс. – Таксист – это Боря, мой хозяин.

– Хорошо, хорошо, – согласился Вадик. – Скажите, пожалуйста, уважаемый Таксёр, вы, случайно, никогда не играли в пятнашки с маленькой, разноцветной лошадкой?

– Было дело, – гордо ответил пёсик. – Коня зовут Пончик. Он меня не запятнал.

– А куда он спрятался? Вы не могли бы проводить меня к этому самому очень медлительному Пончику? – умоляюще попросил мальчик.

– Могу! Тяв, тяв! Догоняй! Запятнаешь – познакомлю с Пончиком! Не догонишь – так и быть, тоже познакомлю!

И таксик, снова, как и в прошлый раз, мимо хозяина, падая и спотыкаясь на кривых лапках, помчался к метро.

Однако около метро не оказалось ни золочёной каретки, ни Пончика.

Конюшня, в которую прибыла каретка, располагалась рядом с конным манежем. Манеж построили в старинные царские времена, и принадлежал он кавалерийскому полку, что очень обрадовало кавалерийского Пончика. С тех давних времён на стенах здания осталась барельефы с изображениями породистых коней и благородных всадников с военной выправкой, в офицерских мундирах и эполетах.

Над входом в манеж красовалась вывеска «Понный спорт». Здесь мальчики и девочки учились ездить верхом и преодолевать препятствия на маленьких лошадках.

Кобылки определили Пончика в денник к Кеше. Это был добрейший и знаменитейший в конюшне конь. Раньше он выступал в цирке, и полное его имя было Кокетливый.

– Знаешь, что такое цирк, арена? – рассказывал Кеша, забившемуся на ночь в кормушку с сеном Пончику. – Огни, прожекторы, музыка, овации! В кассе: «Билетов нет! Выступает конь Кокетливый»! И выхожу я – белый, в золотой попоне, с серебряным султаном, и красным бантом в хвосте. На спине пудель, я скачу галопом, а пудель делает одно сальто за другим! Одно за другим! Зал ревёт от восторга! А потом из-за кулис вереница пуделей: чёрный, белый, чёрный, белый, – впрыгивают на меня, и соскакивают, впрыгивают, и соскакивают! А потом я, в лучах прожекторов, под барабанную дробь, гарцую на задних ногах, а под передними копытами – дрессировщица Вероника! Верочка улыбается, а зрители плачут!

– Им её жалко? – сквозь подступающий сон удивился Пончик.

– Глупенький! Зрители ревут от восторга! – объяснил Кеша. – А потом Верочка в седле! Я танцую вальс, гарцую боком, назад. А потом мне вручают медаль и орден – за заслуги перед детьми!.. Ах, молодость, молодость!.. А как я нравился молодым понькам! И сколько у меня их было! Вороные, беленькие, пегие, рыжие, каурые!.. А зрители!.. Поклонники, поклонницы… Дерутся за автограф!.. От журналистов отбоя нет!.. Папараци, телевидение, сериалы…

Но этого Пончик уже не слышал – уставший, напереживавшийся, он сопел, зарывшись в сено в яслях. Утром его разбудил крик:

– Кеша, просыпайся! У тебя сегодня новый наездник! Говорят, бывал Англии! Говорят, сидел в седле! Наверное, на английских тяжеловозах! Ха-ха-ха-ха! Поглядим!

– Это Миша кричит, – шёпотом объяснил Кеша Пончику. – Он конюх.

– Что это у тебя за мышь в кормушке шебуршится? – вошёл Миша в Кешин денник. – Дай-ка, я её сейчас лопатой прихлопну! – Это не мышь. Это ветер сеном шуршит. Сквозняк, – загородил Кеша кормушку. – От мышей в конюшне зараза. Надо мышеловки расставить. И яд разложить.

Пончик, услышав про лопату, отраву и мышеловки, поскорее стал зарываться в сено поглубже.

– Какой хорошенький! – обнаружил Миша шуршащего коника. – Кавалерийский?! – Прочёл он наклейку. – Чего ж ты его, Кеша, прячешь? Ему как раз здесь и жить! Твой отпрыск?

– Вроде нет, – застеснялся Кеша.

– Значит, будет сыном полка! Или манежа! Нашего, понно-кавалерийского!

А вскоре в конюшне появился мальчик. Он был разодет, как заправский конник: в чёрном пиджаке, белых лосинах, чёрной кепочке-жокейке, на ногах – блестящие сапоги с серебристыми звенящими шпорками, на руке – хлыст. Мальчик высокомерно похлопал пони по холке, и даже слегка постегал по крупу хлыстом. Кеша с трудом удержался, чтобы не укусить наглеца. Чистить щёткой, холить, угощать сахаром и седлать коня, как это делают все конники, во всём мире, мальчик не стал. За него пришлось потрудиться конюху Мише. Во двор мальчик выводил Кешу сам, но не так, как это делают всадники – под уздцы, он тянул коня за повод, будто хозяйка козу за привязь в ливень на пастбище. Во дворе мальчик попытался лихо вскочить в седло. Но нога его застряла в стремени, он запрыгал неловко на другой ноге, и чуть не упал. Его подсаживали на маленькую лошадку вдвоём – тренер и Миша. И задавака тут же, с одобрения всех присутствующих при этом событии пони, получил от Миши обиднейшее для всех конников прозвище Сосиска.

Добрый Кеша, привыкший катать детей, даже самых маленьких, и никогда не поранивший ни одного из них, и сейчас постарался быть очень осторожным, чтобы нахальный Сосиска случайно не свалился с его спины. В манеже он пошёл по кругу самым, что ни на есть, спокойным и медленным шагом. Но Сосиска покрикивал на него:

– Быстрее! Вперёд! Дохлая кляча!

Шагом хвастун ещё кое-как сидел ровно. Но когда конь, подстёгнутый его же криками и хлыстом, пошёл рысью, Сосиска стал трястись, болтаться и раскачиваться в седле, действительно, как какая-то сосиска. Но, тем не менее, чуть не падая, орал:

– Но, но! Давай, дохляк! Вперёд, упрямый мерин! А ну, попробуй перепрыгнуть через эти брёвна! – И он направил Кешу на препятствие «параллельные брусья». – Изображаешь из себя мустанга! Ну, так я тебе сейчас устрою родео!

Глупый Сосиска не понимал, что Кеша много раз брал это препятствие, и для него невысокие «брусья» – пустяк, очень простое задание. Другое дело наездник. Если он плохо держится в седле, то в прыжке запросто может свалиться с коня, и свернуть себе шею. Поэтому мудрый Кеша немного притормозил перед «брусьями», а потом нарочно слегка наткнулся на них ногами и грудью, и развалил препятствие.

– Ах ты, мерзкий мерин! Прыгать не умеешь! Сейчас я тебя научу! – стегал его Сосиска хлыстом, направляя на другое препятствие – «заборчик». – Вперёд, упрямая кляча!

Крики и даже удары хлыстом Кеша с трудом, но терпел. Однако, упрямый и жестокий Сосиска, начал бить по его бокам шпорами, норовя вонзить железки посильнее. На белой Кешиной шерсти выступила кровь, и конь не выдержал. Он, и в самом деле, как мустанг на родео, взбрыкнулся один раз, потом второй, третий, – и в тот самый миг, когда Сосиска, кувыркаясь, падал из седла, развернулся, и лягнул его как следует в полёте по белым лосинам двумя копытами сразу.

Грязный, весь в опилках свергнутый всадник, с трудом поднялся на ноги. Под глазом у него светился синяк, двумя руками он держался за согнутую спину, кряхтел, стонал, но ещё злее, ругался:

– Тебе конец, поганый конь! Сегодня же мой папа отправит тебя на мясокомбинат! Мы из тебя колбасу сделаем! Салями! Докторскую!

А в это время во двор манежа въезжал чёрный «Мерседес» с затемнёнными окнами, за ним следовал вместительный джип. Из «Мерседеса» вышел Сосискин папа. И если сын получил своё прозвище Сосиска, только за самоуверенность и плохую езду, то его жирный, бритый наголо, и лоснящийся от лосьонов, кремов и массажей папа, уже внешне напоминал огромную, толстую, даже не сосиску, а сардельку. Вслед за Сарделькой из джипа вылезли его охранники.

Увидев всё происходящее, Сарделька стал непотребно орать, и тоже пообещал отправить Кешу на колбасу. А один из его охранников, которых Сарделька называл «пацанами», даже достал из кармана пистолет. Кеша, заметив опасность, сбил, целившегося в него «пацана» с ног, и помчался в конюшню. За ним устремился обозлённый Сосиска, и прямо в Кешином деннике начал стегать коня по морде хлыстом.

• Предыдущая
• 4/6
• Следующая