Меч без рукояти - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 57

• Предыдущая
• 57/90
• Следующая

Решительность, вот как? Не самое дурное качество… но одной только решительности недостаточно. Что ж, посмотрим…

Хэсситай сорвал длинную травинку, подкрался беззвучно к Байхину, осторожно протянул стебелек к его шее и пощекотал. Байхин упустил шарик, попытался все же поймать его, потерял равновесие и рухнул лицом в воду.

– Скверно, – безжалостно изрек свой приговор Хэсситай. – Очень скверно. Если тебя во время выступления, скажем, комар укусит – ты что же, так и повалишься носом вниз?

Байхин поднялся, стараясь не глядеть Хэсситаю в глаза. Лицо его было сплошь измазано озерной тиной.

– Да к тому же и вид у тебя, – скривился Хэсситай, – не то чтобы очень. Запомни, нам не за перекошенную харю деньги платят. Уж если киэн упал, расшибся, поранился – умей притвориться, будто бы это понарошку. Будто так оно и было задумано для увеселения почтеннейшей публики. Упал – улыбнись пошире. А у тебя морда… ну точь-в-точь жабочка тухлыми лимонами объелась.

Байхин провел пятерней по лицу, не столько утерев грязь, сколько пуще ее размазав, поднял на Хэсситая подчеркнуто невинный взор и ослепительно улыбнулся.

– Вот так, Наставник? – безмятежно поинтересовался он, намеренно выделяя последнее слово.

– Ах ты паршивец! – выдохнул Хэсситай и расхохотался.

Ничего не скажешь, поддел его мальчишка здорово. Знает, обормот, хорошо знает, как не любит Хэсситай, чтобы его величали наставником, – а попробуй тут рассердись, когда сам только что поучал: мол-де, киэн должен улыбаться, хочет он того или нет. Ладно, я ж тебе отсмею эту насмешку – не сейчас, так потом. Тебя это только на пользу пойдет.

Однако не только улыбаться, когда больно, но улыбаться так, чтобы рассеять в сердцах зрителей малейшую тревогу, – искусство сложное. Не далее как под вечер Байхину пришлось в этом убедиться.

Ступать по мягкой упругой земле было легко и приятно. Притаившаяся в высокой траве прохлада смягчала боль и отгоняла усталость. Но уже после полудня узкая тропинка стала расширяться и вскоре превратилась в твердую каменистую дорогу. Ее давно уже не мостили заново. Ветер и вода обнажили, а то и поразбросали мелкие камешки. Там и сям из земли остро выблескивали кремнистые обломки; их колкий блеск впивался в глаза, колкие края впивались в ноги. Хоть и не босиком шел Байхин – а далеко ли уковыляешь на больных ногах по торчащим камешкам? Прикусив губу, он все же плелся, не издав ни единой жалобы. Хэсситай то и дело поглядывал на него с беспокойством. Когда Байхин начал спотыкаться, Хэсситай остановил его.

– Довольно, – велел он. – Сворачивай.

– Так ведь в город – прямо, – задыхаясь, возразил Байхин. По его лицу, покрытому дорожной пылью, катился пот, подчеркивая причудливые загогулины.

– Не дойдешь ты до города. Тут неподалеку село небольшое есть, в нем и остановимся. Завтра в город пойдем… или послезавтра. Как получится. – Хэсситай свирепо уставился на юношу, словно в предчувствии возражений.

Но Байхин и не думал возражать. Возможность в самом скором времени дать отдых натруженным ногам казалась ему столь соблазнительной, что он без колебаний свернул в указанную Хэсситаем сторону и даже зашагал довольно бодро – откуда только силы взялись! Однако хватило их ненадолго: при виде села оживление разом покинуло Байхина, и он едва дотащился следом за Хэсситаем до стоящего на околице домика, хозяин которого содержал и винное заведение, и трапезное, а заодно и принимал на постой нечастых мимохожих путников.

На дверь домика Байхин воззрился, словно это и не дверь была, а чудодейственное зелье, способное разом унять любую боль, а заодно и пробудить в нем небывалые способности к избранному ремеслу. И напрасно воззрился: дверь была заперта. Слугам здешний хозяин не доверял напрочь, а разорваться между постояльцами и едоками не мог никак. Поздним вечером, когда посетители, умиротворенно поглаживая себя по изрядно отяжелевшим от сытной еды животикам, отбывали восвояси, хозяин снимал засов с двери – но сейчас, средь бела дня, попасть внутрь можно было исключительно через подвальчик, где и происходило поглощение еды и выпивки. Приспособить под трапезную именно подвал с отдельным входом хозяин тоже от ума надумал: если кто желает не на постой определиться, а просто отобедать, незачем ему по дороге к трапезной по жилым комнатам шляться – не вышло бы из таких праздных шатаний какой-нибудь беды. Присмотреть ведь за домом, покуда хозяин едоков потчует, некому…

Словом, путь в комнату, где можно скинуть котомку с плеч и растянуться на постели, проходил через подвал. Вот на подвальной-то лестнице с Байхином и приключилась неприятность.

Никогда прежде Байхин не уставал настолько, чтобы под ним ноги разъезжались. Колени вело в сторону, мышцы от боли и утомления словно превратились в студень, сотрясаемый непрерывной неуемной дрожью. На таких ногах каждый шаг надо с оглядкой делать, в особенности по ветхой подвальной лестнице с чуть скошенными вовнутрь ступеньками. Да ведь разве разглядишь что после яркого солнечного света в подвальном полумраке! Байхин шагнул почти вслепую, оступился и загремел вниз по лестнице.

Уже летя кубарем вниз, кое-как подобраться он успел: хоть что-то да значит воинская выучка. Только поэтому он ухитрился не сломать себе ни одной косточки, хотя грохоту наделал немало: все до единого едоки повскакали, когда Байхин, пытаясь замедлить падение, ухватился за здоровенную ножку обеденного стола. Впоследствии он долго дивился, как это ему еще руку из плеча не вынесло, – хотя куда более странно, что и стол устоял. Зато с него повалились всякие миски-плошки, а их содержимое выплеснулось кому во что.

– Эй, ты живой? – встревоженно спросил кто-то – судя по голосу, Хэсситай. Убедиться в этом воочию Байхину мешали остатки чьего-то обеда. Байхин мотнул головой, и обед звучно шлепнулся наземь.

– Живой, – удивленно прокомментировал Байхиновы попытки смигнуть остывшую подливку некто незнакомый. – Моргает.

– Я ему моргну! – рявкнул басом дюжий хозяин. – Я ему так моргну!..

– Не извольте беспокоиться, почтенный. – Хэсситай поклонился хозяину в пояс, выставляя перед собой вместо сомкнутых рук увесистый кошелек. – Убытки мы оплатим.

– Убытки, – проворчал хозяин, все же отступая на шаг и опуская занесенный было сковородник. – А что людям столько беспокойства причинили, это вы как оплатите?

– Так ведь без умысла, – вежливо, но с достоинством возразил Хэсситай. – Ученик мой приболел, вот на ногах и не удержался. Совсем плох, сами видите…

– Я-то вижу, – вновь взревел хозяин. – Ходить как все добрые люди – так больной, а заведение мое громить – так здоровый! Да еще и ухмыляется, погань такая!

Действительно, на бледной от боли физиономии Байхина зияла неподвижная, как горный каньон, улыбка. Хэсситай мельком взглянул на нее, стиснул зубы и медленно, с расстановкой, выдохнул.

– Это он от боли, почтенный, – мягко и убедительно произнес Хэсситай. – Не в себе парнишка. Ну, что с него взять…

Байхин уже сообразил, что первое правило киэн – улыбаться всегда и везде – на сей раз в кои-то веки дало осечку. Но согнать со своих уст неуместную улыбку он не мог никак, даром что настроение у него было отнюдь не радужное. Он был уверен, что не видать им с Хэсситаем вожделенного отдыха, как ушей своих, после всего, что он умудрился натворить. Людей перепугал, уйму хорошей еды поперепортил – а тут еще ухмылка эта проклятая приклеилась к роже, хоть отдирай ее… Выкинут их с Хэсситаем на пару из этого заведения… да еще и из села, пожалуй, прогонят. Вот как есть выкинут. Ох и тяжко же придется тому бедолаге, что их выкидывать станет! Ему ведь, горемычному, Байхина на своем горбу вверх по лестнице переть, и никак иначе. Своим ходом Байхин отсюда не уйдет. Сил не хватит.

Возможно, что хозяину это нехитрое соображение тоже в голову пришло – а может, и Хэсситаевы уговоры действие возымели: опытный киэн ведь не только шарики в воздух кидать горазд, он и в житейских делах кое-что смыслит. К величайшему удивлению Байхина, Хэсситай не только уговорил взбешенного хозяина предоставить мастеру киэн и его растяпе-ученику комнату сроком на два дня, но и по части возмещения убытков доторговался до вполне приемлемой суммы. Более того, хозяин самолично помог Хэсситаю взгромоздить Байхина вверх по второй лестнице, ведущей из подвала в дом. Не иначе, опасался, что без его присмотра постояльцы и в доме разгром учинят.

• Предыдущая
• 57/90
• Следующая