Верное сердце - Кононов Александр Терентьевич - Страница 144

• Предыдущая
• 144/162
• Следующая

— Все. Ясно, что у пулемета сидят городовые.

— Верно! У пулемета сидят городовые. В том-то и вся загвоздка.

— А мы пойдем туда с гордым видом и с голыми руками? — мстительно спросил Гриша.

— Нет, мы не гордые. С фараонами должен сочинить что-нибудь Иван, такой был уговор с ним. А мы с тобой — грузчики, не более того. Нагрузим себе на плечи пулеметик в разобранном виде — и ходу.

Они прошли Тучков мост, свернули на Васильевский остров.

Гриша спросил:

— Ну, а ты так и не спросишь меня, что было сегодня на Невском? Или тебе это совсем неинтересно?

— А я знаю, что там было. И скажу тебе прямо: если б это — в другое время, может, вся Россия про отчаянных питерских студентов загудела бы. А сейчас про это скоро забудут. Вот увидишь.

— По-моему, сейчас-то и нужны уличные демонстрации.

— Они-то нужны, кто против этого говорит! Да дела-то у нас сейчас начинаются куда серьезней, не чуешь разве? Скоро, брат, на улицах свинцом разговаривать станут!… Ну, вот и наша набережная. Скоро придем.

У набережной лежали штабеля березовых бревен. На одном из бревен, откатившемся в сторону, сидел казачий офицер и, уронив голову на грудь, что-то бормотал. Он был мертвецки пьян. Возле него стоял околоточный и вежливо уговаривал:

— Господин сотник… Пожалуйте. Сядемте на извозчика.

— К черту! — заорал пьяный, подняв голову. — Ты кто?! Ходят тут… морды.

Сотник снова уронил голову, бормоча:

— Ах, Ира, Ира, что ты со мной сделала?

Кирилл сдержанно усмехнулся:

— Видал, Гриша? И у этого, оказывается, своя беда… Ну, мы пришли.

Шумов с удивлением узнал заезжий двор с вывеской на воротах «Ч а й н а я и к у х м и с т е р с к а я Д. В. В а с и л ь е в а».

У ворот стоял великан-дворник с золотистой бородой.

— Студент с тобой, что ли, Кирюша? — спросил он спокойно. — Ну хорошо. Обождите меня тут… — Он осторожно огляделся по сторонам: — Околоточный, черт, все время крутится поблизости. Ну, пока я кормлю начальство, он уйдет, должно быть.

— Иван, мешков нету. Без мешков нам не обойтись.

— Есть мешки, — тем же спокойным голосом произнес дворник и не торопясь ушел.

Комлев не утерпел, заглянул в полураскрытые ворота. Через минуту дворник провел трех городовых к черному ходу в кухмистерскую, потом опять ушел куда-то. И вернулся, держа в руках свернутые в трубку холщовые мешки:

— Пошли, ребята!

Грязной, круто подымающейся лестницей он провел их прямо на чердак.

У покрытого бархатной многолетней пылью слухового окна стоял пулемет, дулом на улицу.

— Ну, теперь действуй, Кирилл! Я пойду караулить.

Кирилл Комлев вынул из карманов какие-то отвертки, щипцы, плоскогубцы и начал работать, чертыхаясь про себя.

Наконец он проговорил:

— Держи мешок.

Пулемет был разобран; торопясь (каждую минуту городовые могли вернуться), друзья положили пулеметные части в мешки, перекинули их за плечи, увидели в дверях бородатое лицо Ивана и стали следом за ним спускаться по крутой лестнице.

На дворе Ивана окликнул владелец кухмистерской, Дормидонт Васильев:

— Ты куда? А это что за люди?

— Люди — свои. Я их знаю.

— А в мешках? Что они в мешках несут?

— Вот что, Дормидонт Васильев, — со спокойной угрозой сказал Иван, — иди-ка ты лучше к себе. И сиди смирно. Понял?

— Ты что?! — Дормидонт заглянул в глаза Ивану и вдруг присмирел. — Ну, ну, смотри, брат, а то в случае чего…

Он ушел, не оглядываясь, а Иван скомандовал:

— Ну, теперь поворачивайтесь! И я с вами. Втроем-то ловчее выйдет.

— И ты с нами? — спросил Комлев уже на ходу.

— Не разговаривай. Топай! Направо теперь сворачивай, направо. В проходной двор. Потом лихача возьмем.

Уже сидя в санках (лихач, покосившись на одежду седоков, хмуро запросил вперед десять рублей), Иван проговорил:

— Мне теперь оставаться у Дормидонта нельзя. За эту игрушку, — он кивнул на мешки, — с меня спросят. Еще хорошо, что у фараонов аппетиты оказались хорошие — засиделись за обедом.

На лихаче они подлетели к знакомому Грише зданию Василеостровской думы. Иван велел швейцару вызвать Натана Осиповича. Через несколько секунд по лестнице сбежал к ним кудрявый человек в очках, похвалил торопливо:

— Чисто сделано, молодцы! Я тут распоряжусь, вы свободны, не задерживайтесь.

Выходя на улицу, Иван сказал:

— Ну, теперь для спокойствия разойдемся в разные стороны.

— «Для спокойствия»! — прыснул Комлев.

— А ночую я у тебя, Кирюша. Не забоишься?

— Ух, и боязно мне! Весь дрожу от страха, — снова рассмеялся Кирилл. — Прощай, Гриша! — И он быстро зашагал в сторону.

Шумов решил пойти в университет. Но увидел с набережной стоявших за университетскими воротами полицейских и повернул домой.

Только у себя в комнате он с удивлением оглянулся на все, что произошло за день: неужто это с ним было? Вот что значит решительность и быстрота! Ловко провели полицию.

Полицию, однако, провести не удалось. Через три дня, ночью, уже перед рассветом, когда спится особенно крепко, Гриша проснулся от какого-то непонятного стука и увидел на пороге своей комнаты околоточного, из-за плеч которого виднелись усатые лица городовых.

Околоточный сказал Шумову хмуро:

— Одевайтесь!

И приказал городовым начать обыск.

— На каком основании? — спросил Шумов.

— На основании вот этого распоряжения, — ответил околоточный и протянул бумагу с лиловым штампом.

Гриша прочел: «Подлежит аресту независимо от результатов обыска», и стал не спеша одеваться.

Околоточный подошел к столу, начал просматривать книги. Он повертел в руках «Русский паломник» и положил его на прежнее место, полистал «Политическую экономию», пробурчал под нос: «Ага, университетский курс».

— В комоде, кроме белья, ничего не обнаружено, — доложил городовой.

— Проверить диван!

Городовой скинул одеяло с простыней, ткнул в сиденье обнаженной шашкой.

— Все! — Околоточный повернулся к городовым: — Ступайте в часть, а я доставлю арестованного на Кирочную. Через час я сам доложу обо всем господину приставу.

Выходя, Гриша мельком увидел испуганное лицо Марьи Ивановны. Она крестилась мелким крестом, рука у нее дрожала…

У ворот стоял извозчик. Околоточный откинул полость и довольно любезно пригласил Шумова:

— Прошу.

Гриша сел и сказал с усмешкой:

— Что ж, это вполне интеллигентно — доставлять арестованных на извозчике за счет казны.

— Не всех. На это у нас есть свои правила.

Когда уже отъехали подальше от ворот, околоточный добавил:

— Студентов нельзя вести под конвоем по улицам.

— Почему?

— Прохожие сразу увидят — политический. Водим преимущественно уголовных.

— Но сейчас ведь ночь, все равно ничего не видно.

— Распоряжение такое есть. А раз дано распоряжение — для нас все равно, что день, что ночь. Поступаем строго по предписанию.

Гриша удовлетворился этим объяснением и замолчал.

Молчал и околоточный.

Но когда уже проехали мост через Неву, он заговорил вполголоса, наклонившись к Шумову доверительно:

— Вот вы, господин студент, конечно, думаете: все полицейские души в одну краску крашены. И ошибаетесь. Хотите, скажу вам, почему я в околоточные попал? Война! Только по этой причине. Да и не сам я решил от воинской повинности избавиться — папаша схлопотал, ему это не дешево обошлось… Папашу моего вы должны бы знать: он кухмистерскую держит на Черной речке. Дормидонт Васильев, слыхали?

— Обедал несколько раз у него в кухмистерской.

— Ну вот. Очень приятно. А я скобяным делом занимался. А тут, видите ли, война… Вот как оно вышло.

После долгого молчания околоточный заговорил еще тише, с опаской поглядывая на еле видную спину старичка извозчика:

— Время тревожное. Солдат боюсь. Рабочие одни не сладят, а ежели солдаты их поддержат… Как вы думаете?

— А почему вас интересует, как я думаю?

— Конечно, конечно… Но я, извините, беспокоюсь: в случае чего… что с нашим братом будет?

• Предыдущая
• 144/162
• Следующая