Наемник мертвых богов - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/46
• Следующая

Нет, как ни крути, а эльфы у меня в доме побывали собственной персоной. Что им надо от моих детей? С кем они в союзе? Что вообще произошло у меня дома? Постель перевернута, колыбель передвинута. Да и вообще вся комната как бы словно чуть сдвинута с места. Но на следы борьбы не похоже. И кровь. Кровавый след, который начинается у колыбели и обрывается у открытого окна. Если эльфы там с кем-нибудь боролись, почему нет следов? Убили кого-то? Кого? Куда он делся из комнаты? Ни одного ответа, зато вопросов – хоть отбавляй. И среди прочих один, чудовищный в своей нагой нелогичности: «Зачем они меня предали?» Глупо. Как могли меня предать создания, которых я даже не видел? Выходит, могли. Они оказались не такими, как я думал, когда был ребенком. Они меня предали. Мой мир рухнул.

Пора бы уже и позабыть такие нелепости. Рухнул, рухнул… Я ведь уже не ребенок, я воин-маг, хоть и недоученный. Мне не пристало так вести себя. Говорил я это себе, говорил, гнал от себя мысли, а чувствовал по-прежнему. Чувства – не мысли, их так быстро не прогонишь.

Все же у вересковой пустоши я успокоился и взял себя в руки. Конь мой несся галопом. Вот к чему приводят дурацкие мысли! Я сошел на землю, обтер коня пучком вереска и некоторое время шел пешком, ведя коня в поводу. Пусть отдохнет немного. Времени у меня достаточно. После такой бешеной скачки я могу идти вдвое медленней, и все равно успею.

Когда я снова сел в седло, уже вечерело. Сумерки еще не наступили, но день заметно изнемогал. Почему-то мне не хотелось касаться этой земли вечером. Пока солнце еще высоко, все вроде как надо. Но чем ближе темнота, тем более странное чувство охватывает путника. Пока еще жужжат пчелы, оно не так заметно. Но пчелы отправились на покой, а вокруг катятся бесконечные волны вереска – белого, лилового, розового. Сумерки сгущаются, и лиловый вереск становится черным, а розовый – лиловым. Потом и белые цветки понемногу лиловеют. И ветер поднялся. Я раньше думал, это только в песнях поется, будто вереск звенит. Оказывается, правда. Он звенит, тихо-тихо, почти невнятно, и от его звона звезды становятся холодными и чужими. Подымаешь взгляд и не знаешь – на прежнем ли они месте? Не глянет ли на тебя чужое небо с незнакомыми звездами?

А потом сгущается туман, и звон становится шорохом, и неба уже не видно – ни своего, ни чужого. Туман липкий, холодный, дышать трудно. И не видать ничего. Когда вереск под ногами коня сменился луговой травой, я это скорее почувствовал по изменившейся поступи коня, чем увидел.

Я сошел с коня, стреножил его и пустил пастись. Вот они, дикие луга за вересковой пустошью. Что такое «граница трав», я не знаю, но там видно будет. Вроде на этой границе должен гореть костер. Никаких костров и в помине нет. Может, я ошибся местом? Да нет, вряд ли. Во всяком случае, время пока есть, можно и пооглядеться. Хотя много ли увидишь в тумане? Осядет он скоро, но я должен разобраться раньше, чем «звезды сметут его в стога».

На кострище я наткнулся довольно скоро. Рядом лежал изрядный запас хвороста. После недолгого раздумья я решил разжечь костер. Конечно, лучше, если костер разожгут те, кто делал надпись на кинжале. Но, хотя туман и начинал редеть, мне вовсе не улыбалось провести ночь без огня в этих местах. И вообще: пусть знают, что я их не боюсь!

Глупо, ребячески. Но я не мог быть иным в эту ночь.

Я сидел у костра и подкреплялся хлебом и медом из своих дорожных припасов. Туман почти рассеялся. В небе стояла полная луна, большая и чистая. Остатки тумана окружали ее нежно мерцающим ореолом. Вереск снова начинал звенеть. Этот звон, тихий и настойчивый… и лунный свет… я тряхнул головой. Так нельзя! Надо собраться. Нельзя давать вереску такую власть над собой. Особенно сейчас, когда туман осел, и над лугом сияет бледная, полупризрачная радуга. Я никогда раньше не видел лунной радуги. Я глядел на нее, как зачарованный, и не сразу заметил всадника.

Трудно сказать, как на самом деле выглядит укрытый плащом всадник в седле, какого он роста. Но мне он показался высоким. Конь его ступал неслышным шагом, но приближался он быстрее, чем самой бешеной рысью. В ярком лунном свете я даже издали мог различить серый плащ, светлые волосы, повязанные гибкой веткой через лоб, уверенные движения рук. Делая вид, что ищу что-то в сумке, я украдкой достал троелистник и поднес его к глазам.

Вот оно! Конечно, таким манером конь и шагом до тебя доберется в мгновение ока. Он вообще не ступал по земле, он шел по ветру, не приминая травы. И как я раньше мог не заметить, что он не касается земли? Почему мне казалось, что трава обвивает копыта? Ветка тоже оказалась обманом: голову эльфа охватывал серебряный обруч. И плащ его не был серым. Он сиял нежной зеленью, как юная весенняя трава. Не шелк, не бархат, что-то совсем другое, пронизанное золотистым и радужным сиянием росы.

Я так засмотрелся, что когда сообразил спрятать троелистник, было уже поздно.

– Ты взял троелистник с собой, Наемник? – улыбнулся эльф. – Даже ты?

Я покраснел до корней волос, как мальчишка, застигнутый за непотребным занятием.

– Оставь его, если хочешь, а можешь и убрать. Он тебе не понадобится.

Я неловко убрал троелистник за пазуху. Перемены облика не произошло. Плащ эльфа по-прежнему струился в свете костра зеленым золотом, обруч мерцал прохладно и спокойно.

– Извини, что заставил тебя ждать, – произнес эльф, садясь у костра. – Я думал ты будешь искать место дольше.

Час от часу не легче! Выходит, надпись на кинжале предназначалась лично мне?

– Я бы и искал дольше, доведись мне разбирать ваше послание самому, – проворчал я. – Разве нельзя было написать как-нибудь по-другому? А если бы я не догадался, что это не просто стихи?

Эльф покачал головой.

– Нельзя. Мы не могли рисковать! Вдруг кто-то прочтет и расшифрует послание кроме тебя и Морайха? Слишком многие охотятся за вашими детьми.

Мой расколотый мир заново воздвигся из руин, и его бывшими обломками мне еще раз угодило по голове. Я испытал невыразимое облегчение и ни с чем не сравнимый стыд. Почему мне сразу не пришло в голову самое простое: эльфы не покушались на детей, они их защищали! Почему? А кто я, собственно, такой? Что за шишка на ровном месте, чтобы эльфы обо мне заботились и защищали моего ребенка? Вот и не подумал. Мне, дураку, легче оказалось допустить, что эльфы виновны. И не мне одному. Ладно, теперь уж я все узнаю, обо всем расспрошу. Только не надо торопиться.

• Предыдущая
• 35/46
• Следующая