Тайна Золотой долины (др. изд.) - Клепов Василий Степанович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая

Вот почему на предложение Лёвки я ответил так:

— Нет, Фёдор Большое Ухо, о доме забудь думать. Пусть нам голодно и холодно, а золото мы должны найти! Не забывай, что идёт война, а что ты сделал для фронта?

— Это правда! — вздохнул Лёвка. — Пока ничего не сделал.

И опять мы сидели с ним у костра, сушили носки и жевали пестики.[36]

Чувствую, что писатель на моём месте занялся бы сейчас описанием природы. Раз герои сидят и ничего не делают, — природу описывай!

Но, спрашивается, что в этой дыре описывать? Реку? Но она всё ещё была жёлтая от глины, и в ней не отражались ни солнечные лучи, ни зелёнокудрые деревья, а что же описывать, если ничего не отражается? Может быть, облака? Но и в них ничего интересного не было: ни причудливых очертаний, ни перламутровых краёв, отливающих опаловым и бирюзовым, — сплошная муть без всяких очертаний. Особенно большие горы вокруг нас тоже не возвышались, и орлы над ними не парили, так что не только Майн Рид, сам Константин Паустовский не нашёл бы, чего описывать.

И если бы не наша универсальная собака, я не знал бы, о чём сейчас и писать. Она оказалась настолько универсальной, что пригодилась мне даже для сюжета.

Пока мы с Лёвкой сидели у костра, собака носилась стрелой вдоль берега, обнюхивала и осматривала кусты и камни, а иногда, опустив морду к самой земле и фыркая носом, ловила какой-то, только ей понятный след и мчалась по нему, выделывая петли и восьмёрки, в лес. После каждого такого поиска, она торопливо возвращалась к нам и, высунув большой, красный язык, смотрела на Лёвку, словно хотела спросить:

«Что прикажешь сделать ещё, господин мой. Фёдор Большое Ухо?».

— Скажешь, плохая собака? — промолвил Лёвка, с гордостью взиравший на работу Мурки.

— Собака правильная, — повторил я любимое Димкино словцо.

— Ого, вот так правильная! — вскричал Лёвка и вскочил на ноги.

К хижине мчалась сломя голову Мурка и несла что-то в зубах. Лёвка бросился к собаке и отнял у неё… шарф.

Отбиваясь от собаки, которая радостно взвизгивала и прыгала Лёвке на грудь, он подал мне находку.

Шарф показался мне знакомым. Я стал вспоминать, где мог его видеть, и чуть не вскрикнул: такой же шарф был у Белотелова! Да, вот такой же пёстрый, с яркой золотой полосой посередине шарф красовался на шее у него, когда он бывал у дяди Паши. Этой же шёлковой тряпкой он защищал своё горло в машине, которую я останавливал в лесу по пути в Золотую долину.

Значит, Белотелов ехал сюда? А где он сейчас и что ему здесь надо?

Когда я объяснил Лёвке, чей это шарф, интендант даже побледнел от злости.

— Сейчас я узнаю, что делает здесь этот иуда, — пригрозил Лёвка и начал совать шарф в нос Мурке. — Ищи! Ищи!

Но собака не понимала его приказа. Она думала, что хозяин хочет с ней поиграть, и стала прыгать вокруг него, рычать, лаять и вытворять все те номера, какие приняты у хороших дворняжек.

— Тьфу, бестолочь! — обозлился, наконец, Лёвка. — Всё равно: не будь я Фёдор Большое Ухо, если не сведу с ним счёты.

Что уж хотел сделать со своим врагом Лёвка, не знаю.

Эта неприятная находка здесь, в Золотой долине, очень меня встревожила. Почему этот тип всё время путается у нас в ногах? Что ему нужно здесь, где нет ни одной живой души?

Мне вспомнилось, какими глазами смотрел на меня Белотелов, когда я расспрашивал дядю Пашу о том, как попасть в Золотую долину. Теперь только я понял, чем меня поразил тогда его взгляд: в нём был страх. Недаром Белотелов рассмеялся, когда на вопрос дяди Паши, не в Золотую ли долину я собрался, я соврал насчёт своего спора с Димкой. У Белотелова, видимо, отлегло от сердца после этих моих слов, и он успокоился. Интересно, что он подумал, когда я остановил его машину в лесу?

И опять я отчётливо представил себе, как он кутается в шарф и поднимает воротник. Уж не хотел ли он, как страус, спрятаться от меня в этот воротник?

Я настолько погрузился в эти размышления, что и не заметил, как поднялся от костра и зачем-то побрёл вверх по долине. Помимо моей воли, мозг работал в одном направлении, и глаза мои невольно вглядывались во всё, на что до этого я не обращал внимания.

Метрах в ста от хижины я набрёл на широкую полосу глины, нанесённой с горы водным потоком. Она ещё не затвердела, и я подумал, что каждый, кто вздумает пройти по долине, неизбежно оставит на этой жёлтой полосе свои следы. Во мне сразу проснулась душа разведчика-следопыта, и я направился вдоль неё к лесу.

Около реки гладкая глинистая поверхность была словно прострочена тонкими следами куликов, которые, видимо, играли здесь по ночам. Какой-то небольшой зверёк — хорёк, ласка или, может быть, горностай, — с разбегу угодив в грязь, испуганно заметался по глине, запетлял, но скоро осмелел и перебежал на ту сторону, оставив после себя тонкую двойную бороздку. Мышь тоже, видимо, захотела перебраться через неожиданную преграду и поплатилась за свою неосторожность жизнью. Это можно было видеть по её следам, вначале отчётливым и неглубоким, а потом превратившимся в толстую бороздку — мышь угодила в жидкую глину и завязла. Там, где бороздка прервалась, видны были глубокие следы большой птицы. Серое, с тёмными краями перо, лежавшее тут же, свидетельствовало о том, что увязшая в глине мышь стала добычей вороны. Вот ещё какая-то крупная птица оставила на вязкой поверхности несколько отпечатков своих лап и широкий росчерк больших крыльев.

Эге! А вот это уже интереснее! Ну, конечно, здесь бежала наша Мурка и волочила за собой шарф. След шёл с той стороны наносов. Заинтересованный, я пошёл по нему дальше к лесу и, несмотря на то, что был уже к этому подготовлен, замер от непонятного страха, когда увидел на глине отпечаток галош. Мне вспомнилась картинка из книги Даниэля Дефо, где Робинзон Крузо со вставшими от ужаса волосами смотрит на след босой ноги на песке необитаемого острова.

Каким ужасным зрелищем может быть иногда след человеческой ноги! Я наклонился и стал рассматривать его.

Почему я не Дерсу Узала и не Соколиный Глаз! Те уж, наверно, глядя на такой отпечаток, узнали бы по нему всё, вплоть до имени человека, ступавшего здесь сегодня или вчера. Я же только мог сказать, что галоши были новые и принадлежали крупному мужчине.

Около самого леса, под нависшими ветвями деревьев, следы вели уже в обратную сторону, к выходу из Золотой долины.

Я стал высматривать, нет ли где ещё таких глинистых наносов, и увидел несколько жёлтых пятен, разбросанных вдоль лесной опушки. Как я и ожидал, на некоторых из них отпечаток галош сохранился.

Обратно человек всё время шёл под деревьями, иногда ветви нависали очень низко, и ему приходилось нагибаться, чтобы пройти под ними. А ведь достаточно было отступить несколько шагов влево, чтобы идти не пригибаясь. Значит, человек прятался в тени деревьев.

Но почему же он не прятался, когда спускался в долину?

Снова и снова я изучал следы, сравнивая их, и наконец всё понял. Недаром всё-таки читал я романы про всяких следопытов!

Следы сюда были сделаны раньше, обратные — позже. Белотелов мог попасть в Золотую долину только немногим раньше нас, то есть уже в темноте, когда его никто не мог видеть, и поэтому шел, не прячась. Обратно он чуть ли не полз под деревьями, значит, он возвращался отсюда вчера утром или днём и всё время боялся, что его увидят. Ясно?

А отец ещё ругал меня за любовь к приключенческим романам и говорил, что я читаю всякую дрянь! Вот тебе и дрянь!

Но что же за тёмные дела здесь у Белотелова, которые заставляют его прятаться и ползать на брюхе?

Мне хотелось поделиться поскорее своим открытием с ребятами, но ни того, ни другого у хижины не было. Лёвку я нашёл в лесу за странным занятием: он выслеживал пчёл.

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая