Куда она ушла - Форман Гейл - Страница 33
- Предыдущая
- 33/39
- Следующая
Еще тут есть портреты нарядных музыкантов с тоненькими бокалами шампанского. Мужчина с яркими глазами и копной непокорных кудрей, он одет в смокинг и держит в руках дирижерскую палочку, потом он же дирижирует группой жалких на вид детишек, потом снова он – с потрясающе красивой чернокожей женщиной, целует уже не жалкого ребенка. Должно быть, это Эрнесто.
Я выхожу в сад, чтобы выкурить свою «утреннюю» сигарету. Хлопаю по карманам, но нахожу в них лишь кошелек, солнцезащитные очки, чужой айпод, свой стандартный набор медиаторов – неотъемлемая часть моего гардероба. Я вспоминаю, что, наверное, оставил сигареты на мосту. Ни курева, ни таблеток. Похоже, сегодня тот самый день, когда надо завязывать с дурными привычками.
Вернувшись в дом, я снова осматриваюсь. Я такого совсем не ждал. После ее слов об отъезде я рассчитывал увидеть кучу коробок, что-то безличное и стерильное. И несмотря на рассказ о духах, я не думал, что Мия так уютно устроится в окружении призраков.
Среди них нет только моего. Ни одной моей фотки, хотя Кэт очень часто делала семейные снимки и с моим участием; в их старой гостиной над камином даже стоял наш с Мией и Тэдди портрет в хэллоуинских костюмах – это считалось почетным местом в доме Холлов. А тут нет. Ни одной дурашливой фотки, хотя мы с Мией часто снимали друг друга или фотографировались вместе: объектив на расстоянии вытянутой руки, мы целуемся или корчим рожи. Я эти кадры очень любил. На них у нас всегда обрезано полголовы или торчал палец, но при этом они фиксировали что-то настоящее.
Я не обижаюсь. Раньше мог бы. Но теперь я все понимаю. То место, которое я занимал в жизни Мии и в ее сердце, в тот день в больнице три с половиной года назад, теперь занято.
Завершение. Ненавижу это слово. А терапевты обожают. И Брен тоже. Она все время говорит, что мы с Мией так и не завершили.
«Мое завершение купили и слышали более пяти миллионов человек», – таков мой стандартный ответ.
Но здесь и сейчас, в этом тихом доме, под чириканье птиц в саду, я, кажется, начинаю понимать эту идею с завершением. Это не то чтобы огромная разница между «до» и «после». А скорее как меланхолия, которую испытываешь после по-настоящему хорошего отпуска. Когда кончается нечто особенное, и тебе грустно, но не до жути, все же классно отдохнул, и когда-нибудь поедешь куда-нибудь еще, и снова будет хорошо. Но уже не с Мией. И не с Брен.
Бросив взгляд на часы, я понял, что мне надо в Манхэттен, собрать вещи, ответить на срочные письма, которые, несомненно, у меня скопились, и ехать в аэропорт. Надо поймать такси, но до этого придется разбудить Мию и как следует попрощаться.
Я решаю сварить кофе. Раньше ее поднимал один его запах. Когда я ночевал у нее, я иногда вставал пораньше, чтобы поиграть с Тэдди. Дав Мие поспать еще целый час, я нес кофейник прямо в ее комнату и водил им возле ее лица, пока она не поднимала голову с подушки, одарив меня заспанным и нежным взглядом.
Когда я вхожу на кухню, я словно инстинктивно понимаю, где что находится, как будто она моя и я тут уже тысячу раз варил кофе. Металлический кофейник с ситечком в шкафчике над раковиной. Банка с кофе – в дверце морозилки. Я набираю ложку темного ароматного порошка, насыпаю в кофейник, заливаю воду и ставлю на плиту. Раздается шипение, а потом воздух наполняется густым ароматом. Я его практически вижу, как облачко в комиксе, оно летит через комнату и расталкивает Мию.
И, разумеется, даже раньше, чем кофе готов, она потягивается, глотает ртом воздух – она делает это всегда, как только проснется. Увидев меня на своей кухне, Мия удивляется. Я точно не знаю почему – потому что я суечусь у нее тут как домохозяйка или же потому что вообще оказался здесь. Но тут я вспоминаю ее рассказ о том, как с утра возвращается память о потере.
– Опять воспоминания? – спрашиваю я. Вслух. И потому, что хочу знать, и потому что Мия просила меня спрашивать.
– Нет, сегодня нет. – Мия зевает, снова потягивается. – Я думала, что все вчерашнее мне приснилось. А потом почувствовала запах кофе.
– Извини, – мямлю я.
Мия улыбается и сбрасывает одеяло.
– Ты что, думаешь, что если ты не упомянешь моих родственников, я забуду?
– Нет, – признаю я, – пожалуй, нет.
– К тому же, как ты видишь, забыть я и не пытаюсь. – Мия показывает на фотографии.
– Я посмотрел. Впечатляющая подборка. Все есть.
– Спасибо. Это чтобы мне одиноко не было.
Я снова обвожу взглядом фотографии, представляя себе, что когда-нибудь они дополнятся и детьми Мии, у нее появится новая семья, это будет следующее поколение, к которому я уже не буду иметь никакого отношения.
– Я знаю, что это всего лишь фотки, – продолжает она, – но иногда они серьезно помогают мне вставать по утрам. Ну, плюс кофе.
Ах да, кофе. Я возвращаюсь на кухню, открываю шкафчики, зная, что там должны быть чашки, хотя и удивляюсь, когда вижу, что это та же самая коллекция керамики пятидесятых-шестидесятых, из которых я уже не раз пил раньше; поразительно, что Мия таскала их из общаги в общагу, из квартиры в квартиру. Я принимаюсь искать свою любимую, на которой изображены танцующие кофейники, и я чертовски рад, что она все еще здесь. Это почти все равно как если бы и моя фотография оказалась на стене. Хоть какая-то часть меня все еще существует, даже если большей уже нет.
Я наливаю себе, потом Мие, добавив каплю смеси сливок и молока, как она любит.
– Мне фотографии нравятся, – говорю я, – так интересней.
Мия кивает и так дует на кофе, что оно идет рябью.
– Я вспоминаю их, – говорю я, – каждый день.
Она как будто бы удивлена. Не тем, что я о них думаю, а тем, что я, наконец, признался. Мия торжественно кивает.
– Знаю.
Она проходит по комнате, легонько проводя пальцем по рамкам фотографий.
– У меня уже место кончается. Последнюю серию с Ким пришлось разместить в ванной. Ты с ней общаешься?
Мия наверняка знает о том инциденте с Ким.
– Нет.
– Правда? Значит, и про скандал не в курсе?
Я качаю головой.
– Она в прошлом году бросила колледж. Когда в Афганистане началась война, Ким решила, что к черту все, хочу быть фотографом, а лучшая школа – горячая точка. Взяла фотоаппарат и улетела. Начала продавать свои снимки «Ассошиэйтед Пресс» и «Нью-Йорк Таймс». Ходит теперь в бурке и прячет под ней все свое оборудование, а потом распахивает ее и снимает.
– Уверен, что миссис Шайн в восторге. – Мама Ким была печально известна своим стремлением от всего ее ограждать. Последнее, что я о ней слышал, это как она неистовствовала по поводу того, что дочь едет учиться в другую часть страны, Ким же парировала, что именно в этом и весь смысл.
Мия смеется.
– Ким поначалу сказала своим, что решила просто отдохнуть один семестр, но дела у нее пошли настолько хорошо, что она официально во всем призналась, а у миссис Шайн случился официальный нервный срыв. К тому же ведь Ким – приличная еврейская девушка, оказавшаяся в мусульманской стране. – Мия дует на кофе, отпивает глоток. – Но, с другой стороны, она теперь публикуется в «Нью-Йорк Таймс», плюс получила заказ от «Нешнл Джиогрэфик», так что миссис Шайн есть чем похвастаться.
– Да, перед этим матери трудно устоять, – соглашаюсь я.
– Ты в курсе, что она большая поклонница «Падающей звезды»?
– Миссис Шайн? Я-то всегда думал, что она больше по хип-хопу.
Мия ухмыляется.
– Нет. Она слушает дет-метал. Только хардкор. Ким. Говорит, была на концерте в Бангкоке. Шел проливной дождь, а вы все равно играли.
– Она там была? Жаль, что не зашла за кулисы поздороваться, – говорю я, хотя и знаю, почему Ким этого не сделала. Но на концерт все же пришла. Наверное, немножечко меня все же простила.
– Я ей то же самое сказала, но ей пришлось уехать сразу же. Она в Бангкоке собиралась отдохнуть, но в то время как вы выступали под дождем, где-то еще разыгрался ураган, и ей пришлось сорваться с места, чтобы его заснять. Она у нас отчаянная.
- Предыдущая
- 33/39
- Следующая
