Изольда Великолепная - Демина Карина - Страница 54

• Предыдущая
• 54/97
• Следующая

И я, знаете ли, рада.

– Пить хочешь?

Хочу. Зверски. Только сказать не могу. Я и моргаю-то с трудом. Но Урфин понял.

– Сейчас, милая. Но сначала мы тебя перевернем.

«Мы» – это он и кота считает? Или меня? Я себя точно не переверну, потому что я себя не чувствую.

– Если будет больно, то…

Боли не было. Вообще ничего не было, даже спины. Урфин меня усаживал, подкладывая под спину подушки, выдавливая их неким подобием ложемента, но мне было, честно говоря, плевать.

Пить пришлось с ложечки.

– Вот так. Умница.

Люблю доставлять людям радость, знать бы еще, по какому поводу.

– Легче?

– Умг, – говорить все равно не получалось.

– Вот и чудесно. Сейчас, если не возражаешь, я оденусь. А то как-то двусмысленно получается.

Ну да. Я голая. Он полуголый. Вдвоем наедине… и кот тому свидетель. Недаром он следит за нами с таким неодобрением.

– Ты уж извини, но в кружевах убираться неудобно. А твой супруг категорически не способен порядок поддерживать…

Урфин, подхватив таз с водой, – все-таки странное занятие, ну да я уже поняла, что здесь увлечения у людей крайне своеобразные, – вышел. Вернулся он быстро и без таза.

– Кайя скоро вернется.

– Умг. – Кажется, я освоила первое слово. – Мгу. Ага.

Если так и дальше пойдет, то изъясняться я буду знаками. Хотя нет, не буду, пальцы не шевелятся.

– Иза, не спеши, – попросил Урфин, одеваясь, – ты долго болела…

– К-как?

– Как долго? Ну… две недели.

Сколько?

– И еще неделю спала.

То-то я себя выспавшейся, отдохнувшей ощущаю. Это же получается, что… я попыталась сосчитать. Почти месяц в постели? И скоро свадьба? А у меня платье не готово! Нет, стоп. Не о том думаю.

– Ты очнулась. – Рука Урфина легла на лоб. – Жара нет. Сыпь прошла. Значит, все хорошо…

Вот только голова гудит, рук-ног не ощущаю, говорить не могу и выгляжу, должно быть, как лягушка, которую трактор переехал.

А так да, все хорошо, просто великолепно.

– Я…

– Ты жива. Это главное.

Кажется, я расплакалась. Урфин вытирал слезы манжетами рубашки, а я не ощущала прикосновений, и от этого было страшно. Я жива, но… что, если я останусь такой навсегда?

К счастью, я ошибалась.

Умрет… не умрет… умрет…

К сожалению, ног у мухи было лишь шесть, крыльев два, и гадание получалось недолгим, предсказуемым. Юго откладывал мушиное тельце на подоконник, к другим, которых собралось изрядно, и вновь выходил на охоту.

Тоска.

Наниматель молчит.

Юго умеет ждать, но лишь когда в ожидании имеется смысл. Наверное, для нанимателя он был, однако тот не спешил делиться. Оставалось слушать.

– …на всякий случай я заказала два платья. Конечно, не черное. Черный старит. Но вот темно-лиловое с аметистами, полагаю, вполне будет соответствовать моменту…

Муха села на стекло.

– …и вряд ли траур так уж затянется…

Юго растопырил пальцы, готовый к броску, но взмах веера – как же его раздражали местные веера и тупоголовые овцы, хотя последние были полезны любовью к сплетням – потревожил свечи. Теплый воздух качнулся, задев тончайшие волоски на мушином теле. И она улетела.

– …но платье, конечно, простенькое… меня уговаривали на фижмы. Или еще ткань поменять. Бархат выглядит просто очаровательно, особенно эти крохотные жемчужины-слезки по лифу, но ты знаешь, я подумала, куда я его потом надену. Мой-то еще долго проживет. А лиловое и без траура…

Муха вернулась. Она ползла по металлическому ребру, отделявшему ячейки витража. И Юго при желании мог бы разглядеть отражение щебечущей дуры. Но внимание его было всецело сосредоточено на насекомом. Чтобы охота была успешной, не следует отвлекаться от цели.

– …и дюжина роз из черного муара как символ нашей глубокой утраты. Живые обошлись бы дешевле, но здесь, милая моя, нельзя экономить. Их светлость будет внимательно смотреть, кто и как выражает…

Бросок. Неслышное касание к стеклу. И муха жужжит в кулаке. Юго сдерживает смех и, перехватывая муху за крылья, начинает гадать наново: умрет? Не умрет?

Не скажу, что выздоровление протекало быстро. Через сутки я научилась держать голову и более-менее внятно разговаривать. Через двое – сидеть, опираясь на подушки. На пятый день смогла несколько секунд удерживать руку на весу. Руки у меня оказались безумно тяжелыми.

А Кайя утверждал, что это – иллюзия. Руки легкие. И сама я – пушинка.

Надо только терпения набраться.

Но где его взять?

Я не младенец. Мне… мне неудобно оттого, что Кайя видит меня такой. Что он вынужден меня носить, купать, одевать и раздевать. Кормить, потому что ложку в руках я не удержу, а если удержу, то всяко не управлюсь.

Я пробую сама. Сесть. Встать.

Упасть… ну почти – Кайя не позволит упасть. Он всегда рядом, словно вообще не спит. А если и засыпает, то чутко. И вахту передает коту. Тому достаточно лечь мне на колени, и этот неподъемный живой вес удержит меня от глупостей.

В их понимании. Не в моем. И я совершаю очередную попытку удержаться на ногах.

Попытка проваливается. Я мешком оседаю на пол, готовая разрыдаться от злости.

– Иза, ты самая упрямая женщина, которую я встречал. – Кайя садится рядом и укрывает меня одеялом. Он боится, что я простыну.

Или поранюсь.

Или случится еще что-нибудь, чего он не в состоянии предупредить. Кажется, еще немного, и меня упрячут в мягкий сейф со стабильным микроклиматом. Подозреваю, имейся такой в наличии, я бы в нем уже сидела.

– Посмотри, – он раскрывает мою ладонь и нежно проводит пальцем по линии жизни, – насколько истончилась кожа…

Есть немного. И сосуды видны. Я скинула вес весьма экстремальным способом, но это к лучшему. Всегда мечтала об изящной фигуре.

– …твое тело ослабло. Ты теряла кровь. Часто и много. Дольше, чем должно быть. Обычно на третий день становится ясно, будет жить человек или нет. – Кайя прочерчивает путь по запястью, на котором не осталось следов. А ведь вены мне действительно вскрывали многократно. Я помню, но как-то смутно. Ни боли, ни страха, разве что облегчение.

И странные сны, в которых мы с Настькой помирились.

– А ты горела две недели.

Полагаю, эти недели были не самыми приятными в жизни Кайя. И мне совестно, что я все еще больна. В журналах пишут, что женщины не имеют права болеть. Болезнь делает их некрасивыми, и мужчины пугаются. Но, похоже, мой муж бесстрашен.

И до того заботлив, что я скоро взвою.

– Поэтому не спеши. – Он обнимает меня и целует в макушку.

Ему хорошо говорить. У меня же свадьба на носу. И с девочками решить надо, я же не знаю, как они там без меня. Вдруг их опять обижают? Платье не сшито, Гербовник недоучен, и родовая книга нечитаной лежит. Еще выпишут из местной библиотеки за несвоевременный возврат подотчетной литературы. Гостей опять же наплыв ожидается. Их размещать где-то надо… И меню, и тысяча тысяч неоконченных дел.

– Подождут. – Кайя непреклонен. – С девочками все в полном порядке. Семьи я подобрал. Гербовнику с книгой точно спешить некуда. Гостями занялась Ингрид. Повара у меня хорошие…

Ну да, заметно. Меню на редкость разнообразно. Вареная морковка. Бульон. Белое мясо и полусырая печень. Морковка, кстати, не для меня, это Кайя ее килограммами поедать готов, запивая молоком из полуторалитрового кубка, чем-то напоминающего шлем на ножке. И ручки – почти рога. Как по мне, вареная морковка с молоком – безумное сочетание, но Кайя нравится. Впрочем, от молока я бы тоже не отказалась, но… нельзя.

Нашей светлости следует соблюдать особую диету.

Угу. Всю жизнь пыталась соблюсти, никогда не выходила. А тут, поди ж ты, сподобилась. И главное, что, несмотря на все усилия придворных диетологов, стройности во мне с каждым днем прибывало.

– А платье сошьют быстро…

Может быть, уже шьют еще одно творение психоделической красоты.

Но Кайя – в последнее время у него появилась занятная привычка трогать мои волосы, что приводит меня в состояние умиротворенно-расслабленное и лишает всякого желания возражать ему, – уверяет:

• Предыдущая
• 54/97
• Следующая