Ученье – свет, а богов тьма - Жукова Юлия Борисовна - Страница 78

• Предыдущая
• 78/100
• Следующая

– Я уж думал, впал в немилость. Ты последнее время раньше моешься.

– Ты последнее время на ужин опаздываешь, а потом ковыряешься в тарелке два часа. Я, в отличие от некоторых, не могу обходиться пятью часами сна.

Он раскладывает руку по бортику, чтобы мне было на что прилечь.

– Что поделать, с этим вступлением с Союз очень много работы, а я тоже не железный, устаю. Вот ты бы заходила почаще, как вчера. Может, я был бы пободрее.

– Мне казалось, я тебе помешала? – приподнимаю бровь я.

– Конечно, – с покер-фейсом кивает он. – Все планы сбила, можно сказать. Пришлось вместо работы прийти сюда и позаниматься с Алэком сверх нормы, ни на чем больше сосредоточиться не мог.

– Ты хоть пообедал, бедолажка? – сочувственно глажу его по голове мокрой рукой, пуская по виску ручейки.

– Можешь не беспокоиться, – прикрывает глаза он. – Я уже установил опытным путем, что, если вовремя не поем, становлюсь недееспособным. Не те мои годы.

– Годы твои еще о-го-го, но я рада, что ты больше о себе заботишься. Теперь бы еще на ужин приходил, как сегодня… А то вот, – пытаюсь ущипнуть его согнутыми пальцами за живот, но ничего не выходит, с тем же успехом можно щипать лист железа, – у нормальных людей на этом месте жирок, а у тебя и кожа-то внатяг.

– Зато когда я не прихожу вовремя, – улыбается он, ловя мою руку, – ты являешься в ореоле праведного гнева и вызволяешь меня из кабинетного плена. А если Старейшинам долго не напоминать, насколько грозна моя супруга, они вообще забывают, что мне нужно есть и спать.

– И еще кое-что, – добавляю я.

– И еще кое-что, – соглашается он.

Мы целуемся долго и сладко, с ленцой, как будто напоминаем друг другу, что это нормально и обычно, что это не кончится внезапно и не придется никуда бежать, что ни один из нас не исчезнет и не окажется выдумкой, а потому мы можем себе позволить потратить полжизни на поцелуй, не боясь, что на дальнейшее не хватит времени. Потом Азамат утыкается носом мне в шею и некоторое время так лежит, его спокойное дыхание ритмично колышет мою кудряшку, и мне щекотно.

Я только собираюсь поинтересоваться, не заснул ли он, как он спрашивает неожиданно не в тему:

– Давно Кира девочки… отвлекают?

– Не знаю, но он уже который раз позволяет кому-то у себя списывать, а потом этого кого-то покрывает. Я как раз хотела у тебя спросить, нормально ли это в его возрасте.

– Вообще рановато немного, мог бы еще годик-другой побыть ребенком. Но, во-первых, приютские дети часто раньше взрослеют, не знаю уж почему. А во-вторых, я и сам был из молодых да ранних. Так что, наверное, это закономерно.

– Да, я помню, Алтоша как-то раз упомянул, что ты раньше всех сверстников девственность потерял, – усмехаюсь я.

– Какие он интересные вещи про меня рассказывает, – замечает Азамат. – Но я не думаю, что одно с другим связано. Как ты выражаешься, девственность я потерял из любопытства. Вряд ли этим можно объяснить раннее взросление.

– И кто она была? – спрашиваю я, по возможности не выдавая своего интереса.

Азамат вздыхает и смотрит на меня, обдумывая, говорить или нет. Потом все-таки признается:

– Устрица.

– О как! – не удерживаюсь я.

– Ну а кто еще захочет с мальчишкой?..

– Не знаю, мне вообще кажется, что они – какой-то миф. Я до сих пор ни одной не видела.

– Так они же не ходят по улицам с плакатами, знаешь ли. А в тех местах, где они находят себе мужчин, ты не бываешь.

– Я, честно говоря, ждала, что хоть одна придет ко мне как к целителю, им же не очень здорово от этого, как я понимаю.

– Совсем не здорово, – качает головой Азамат. – Но на целителя у них обычно нет денег. Погоди, вот, надеюсь, в следующем году сделаем государственное страхование здоровья, тогда, может, придут. А кто у тебя был первым?

Переход настолько неожиданный, что я не сразу понимаю, о чем он. Зато когда понимаю, начинаю ржать так, что приходится перевернуться спиной вверх, чтобы не утонуть.

– Еще хуже, чем у тебя. Вот честно, какой-то мужик! На свадьбе у подруги. Причем никто потом не вспомнил, чей он был приятель. Пьяные все были в дрова, свадьбы в восемнадцать лет – они такие.

– Ты оправдываешься, – удивленно замечает Азамат.

– Ну да, наверное… – притормаживаю я. – Просто я не то чтобы гордилась этим поступком.

– Я своим тоже не горжусь, – отчетливо произносит Азамат, притягивая меня поближе. – Ты же не думаешь, что мое мнение о тебе может измениться из-за какой-то информации.

Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, к чему он это.

– Ты хочешь сказать, что будешь меня любить, даже если прочитаешь все мои посты в соцсетях с шестилетнего возраста?

Он поднимает брови.

– Да. А ты писала в соцсетях с шестилетнего возраста?

– Естественно, а ты что, нет?

– Я, по-моему, ни разу в жизни ничего не писал в соцсетях.

– А как же ты собираешься доказывать детям и внукам, что в свое время был таким же идиотом? – ужасаюсь я.

– А зачем? – фыркает Азамат.

– Ну как, чтобы они не чувствовали себя позором семьи…

Азамат заходится хохотом так, что вода выплескивается через край.

– Ой, не могу, земное воспитание! Боги, мой отец прилагал все усилия, чтобы я постоянно чувствовал себя позором семьи!

– Но ты же не думаешь, что это правильно?

– Нет. – Он переводит дух. – Я вон даже Арона заставил отдать детей Унгуцу в клуб, чтобы были под присмотром. А то опять у мальчика на руках такие синяки, что мне Арона хочется закатать в дорожное покрытие.

– Я чувствую, в этом клубе у Унгуца скоро весь Муданг соберется.

– Пусть, – улыбается Азамат. – Кир с большим удовольствием их всех воспитает. Эцаган уже поставил на поток дела о домашнем насилии, пятнадцать процессов за зиму, все очевидные. Мне даже интересно, когда люди наконец поймут, что сорок раз розгами – это не повод для гордости.

– Надеюсь, что до того, как вы все вымрете, – оптимистично замечаю я.

– Кстати. – Азамат меняет положение, прильнув ко мне вдоль всего тела (моего, я короче). – О вымирании. То есть я понимаю, что к еще одному ребенку ты пока не готова, но… мы сегодня только болтать будем?

Он проводит тыльной стороной пальца вдоль моего позвоночника, посылая по всему телу теплую дрожь. Это по-прежнему редкость, что он первым намекает. Обычно если я не проявляю заинтересованности, он делает вид, что ему ничего не нужно.

– Да я уже давно готова, это ты про Кира начал говорить, – отвечаю. – Я сегодня вообще весь день минуты считаю, когда наконец до тебя доберусь.

– Правда считаешь? – неуверенно улыбается он.

– Еще как! У меня на работе все пропиталось этим черемуховым запахом, я думала, не доживу до вечера. Вчера и не дожила, собственно, пришла тебя насиловать.

– А что такого в этом запахе? – отвлекается он.

– Ну как, помнишь, когда мы только прилетели прошлой весной, тоже черемуха цвела. Помнишь, как я скакала перед Домом Старейшин? Так у меня от этого запаха постоянно такое же настроение.

Его улыбка как будто немного спадает.

– Ты вспоминаешь об этом, – медленно говорит он, – потому что тогда чувства были сильнее?

– Чувство паники и желание прибить человек так эдак восемнадцать? Да, безусловно, – усмехаюсь я. Но, видя, что он готов обратить все в шутку, перехожу на более серьезный тон. – Нет, я думаю, не были. По крайней мере, я не помню, чтобы хоть раз было как сегодня, когда я полдня не могла ни о чем думать, кроме как о том, чтобы тебя раздеть и отъестествовать.

Он напряженно прикусывает губу – простой жест, который возвращает все мои дневные эмоции без купюр.

– Можно поинтересоваться, что я сделал, чтобы вызвать у тебя такое желание?

Я пожимаю одним плечом, торчащим над водой.

– Прожил со мной год, не сбежал и не оказался выдумкой?

Он целует меня в уголок губ и практически мне в рот шепчет:

– Даже если б я был выдумкой, ради тебя я бы стал реальностью.

• Предыдущая
• 78/100
• Следующая