Изнанка королевского дворца - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая

А значит, сядем на попу и будем обезьянить.

Так что, когда пастор Воплер принес Лиле известие от альдона, женщина приняла это спокойно.

Поговорим. Только этикет в памяти освежим.

И вот Лиля вступала в святая святых.

Альдоны жили в храмах. И этот конкретный изволил обитать в главном храме Лавери.

Здесь по воскресеньям проводились парадные службы, здесь хранилась церковная казна, и поговаривали, что здесь же, в подвалах, находились темница и пыточные.

Лиля подумала и решила обезопаситься.

Честно сказала Алисии, куда и зачем идет. Написала письмо и даже попросила Ганца Тримейна рассказать все королю, если на нее случайно упадет перелетный кирпич. Мало ли?

Лиле было страшно. И неудивительно.

Начнем с того, что человек двадцать первого века в большинстве своем религиозно безграмотен. Предыдущее же поколение рванулось кто куда, кто в дикий атеизм и агностицизм, кто – в избыточную религиозность. А вот просто сесть и разъяснить, что данному течению надо от людей, обычно как-то не получается ни у той, ни у другой стороны. Лиля была в родном мире далека от этого. Изначально усвоив, что вера и религия суть вещи разные, в Бога она верила. Как и большинство медиков. А вот религию с ее обрядами и историями считала чем-то вроде шаманства с бубном и не интересовалась. Зачем?

Есть же анекдот про ошалевшего Бога. Вот. Он-то писал только десять заповедей. Их и будем соблюдать. Не воруй, не убивай, люби родителей… А остальное – «ф топку!»[3]

Соответственно, про Церковь Лиля знала мало. Запомнилась только инквизиция, изведшая всех баб, симпатичнее вороньего пугала, в странах Европы. Ну, может, и не всех, но учили-то так.

И здесь Лиля подсознательно ничего хорошего от Церкви не ждала. А что может быть хорошего? Как-то вот учили в советские времена, что Церкви думающие не нужны, ей нужны верующие…

«Нет! – тут же воскликнут все верующие. – Вас учили неправильно!»

И начинают с пеной у рта доказывать каждый свое. От такого и самый добрый человек осатанеет.

Одним словом, Лиля нервничала и рычала. Пастор Воплер успокаивал ее, но толку было мало. Едва и ему не досталось на орехи.

И вот госпожа графиня в главном храме.

Спору нет, красиво. Синяя с золотом роспись, большие окна, много света… Красиво. Но грязи по уши и тут. Отмыть бы все…

Альдон Роман ждал ее сиятельство в своем кабинете. Из уважения к полу женщину не стали мариновать в приемной. И Лиля оценила. Вежливо улыбнулась секретарю – парень аж шарахнулся, нервы свели лицо женщины в такую гримасу… – и прошла внутрь. Кенет придержал для нее дверь и хотел пройти следом. Но альдон покачал головой, и пастор Воплер остался за дверью. Переживать за госпожу.

Лиля прошла три установленных этикетом шага и присела в глубоком реверансе. Сегодня она выглядела строго и просто. Ничего дорогого или лишнего.

Белое шелковое платье с вышивкой – зеленые и желтые осенние листья по вороту и подолу. Никакого декольте, никаких разрезов, кружева – и того нет. Единственное, что себе позволила Лиля, это кружевные перчатки. Грызть в волнении ногти она бы не отучилась и под расстрелом.

Кольцо, браслет, серьги с изумрудами. Волосы по-прежнему заплетены во французскую косу, перевитую белыми, желтыми и зелеными лентами. Все очень просто и аккуратно.

– Встань, дитя света, – наконец разрешил альдон.

Лиля послушно встала, но глаза держала опущенными.

– Ваше сиятельство, – голос альдона звучал мягко, – я рад видеть вас у себя в гостях.

Лиля подняла глаза от пола.

– Светлейший, ваше приглашение – большая честь для меня.

– Но вы ее заслужили, графиня. Прошу вас, присаживайтесь.

Лиля оценила мягкое кресло. И его коварство – тоже.

С одной стороны, кресло. Мягкое и уважительно удобное.

С другой стороны, кресло. В котором ты окажешься на две головы ниже альдона. Да и изящно вылезти не сумеешь.

Лиля послушно присела на самый краешек.

– Благодарю вас, светлейший.

Альдон оценил ее хитрость. И улыбнулся, попробовал надавить:

– Может быть, вы сядете поудобнее?

– Сесть можно, да выбраться сложно, – ответила Лиля присказкой. Очень хотелось добавить: «Сесть я всегда успею», – как герой известного фильма. Но вряд ли тут поймут шутку.

– Я настаиваю, вы ведь женщина.

– Вот именно. – Улыбка графини была исполнена невинности. – Подобает ли женщине вставать с кресла перед духовной особой, раскорячившись самым неприличным образом?

Альдон усмехнулся.

– Может быть, предпочтете другой стул?

– Я доверяюсь вашей мудрости.

– Но поступаете по-своему?

Взгляды встретились, посыпались первые искры.

– А разве не так поступают все женщины?

– Пожалуй… Вина, графиня?

– С вашего позволения, обычной колодезной воды, светлейший.

– Сначала кресло, теперь вино…

Лиля смотрела мужчине прямо в глаза. Честно и открыто. Да, ты сильнее. И можешь меня раздавить. Но я не хочу играть. Вот я вся здесь, как на ладони. Надо ли затевать поединок?

– Я не употребляю вино. Оно делает мужчину слабым, а женщину – продажной.

Альдон кивнул, оценив фразу.

– Вы неглупы, графиня. Я мог бы разговаривать еще долго – и ни о чем. Но давайте перейдем к делу. Ко мне пришел пастор Воплер вот с этим.

Несколько листков легли на стол.

Лиля бросила беглый взгляд.

Сказка… То есть житие святой из ее библиотеки. Ею же и отпечатано. И?..

Молчание затягивалось. Лиля не знала, что от нее хотят услышать, альдон ждал естественной женской реакции – словоизвержения. Не дождался и вновь принялся прощупывать почву:

– Это ваша работа?

– Это моя идея. Работа больше моих людей.

– Что за материал?

– Это бумага. Она дешевле пергамента, для нее требуются только растения, хотя и не все подходят…

– Откуда вы о ней знаете?

– Прочитала в старых свитках.

– Откуда у вас свитки?

Лиля невинно развела руками. Откуда? Без понятия. Там ведь куча Иртонов до меня жила, может, кто и прикупил чего…

– Ага. Скажите, графиня. Вы три года жили в Иртоне. В тишине, спокойствии… Почему вдруг сейчас началась такая активность?

Лиля опустила глаза. Замялась. Что тут ответишь? Раньше меня тут не было? Убить не пытались? Ребенка не теряла?

Но альдон, сам того не ведая, помог ей:

– Не смущайтесь, ваше сиятельство. И не бойтесь. Мне вы можете сказать все. И ни одна тайна не уйдет из этого кабинета.

А я – уйду? И как далеко? Лиля вскинула глаза. И решилась.

– Светлейший, вы правы. Я и смущаюсь и боюсь. И у меня есть на то причины.

– Неужели, графиня? Какие же?

Ты думаешь, я сейчас признаюсь в чем-то типа черных месс? Ну-ну…

– Светлейший, я смущаюсь говорить с вами о достаточно интимных вещах. Ведь вы – мужчина, а я женщина. И да, я боюсь. Я очень боюсь, что вы неправильно меня поймете. А я по глупости своей не сумею объяснить.

Альдон Роман едва не рассмеялся самым возмутительным образом. Нет, графиня говорила то, что должна. И так, как должна. Но ее поза, ее взгляд…

Вроде бы все правильно, все почтительно, но создается полное ощущение вулкана, который кто-то прикрыл сверху простынкой. Полыхнет – и дай Альдонай спастись. Придраться не к чему. Но приглядеться, призадуматься…

– Вы – и глупость? Графиня, вы какая угодно, но не глупая. И я – не мужчина. Я слуга Альдоная. И мое призвание – выслушивать людей и утешать их в горестях и печалях. Попробуйте просто довериться мне.

Лиля мялась, как девчонка на первом свидании.

– Светлейший… прошу вас, не осуждайте меня за возможно резкие слова…

– Не буду, графиня. Попробуйте рассказать мне все, и я уверен, что мы найдем общий язык.

Лиля вздохнула.

– Я даже не знаю, с чего начинать.

– Начните с начала. Несколько лет назад вы вышли замуж за графа Джерисона и уехали в Иртон. Там жили спокойно и счастливо вплоть до этого лета. А потом что-то изменилось. Что же?

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая