Сердце Льва — 2 - Разумовский Феликс - Страница 21
- Предыдущая
- 21/103
- Следующая
Внутри мавзолей был великолепен — гранитное надгробие в центре, бронзовое, дивной работы ограждение вокруг, синие, желтые, ярко-красные цветы, вырезанные из камня и распустившиеся на стенах. Впечатление торжественности не нарушала даже деревянная лежанка, затертая, грязная, убого скособочившаяся в углу. В целом усыпальница сильно смахивала на прихожую, за которой открывается дорога, если не в лучший, то уж явно в мир иной. А смуглокожий человек на полу напоминал привратника.
— Ну все, все, — Хорст играючи приподнял его, тряхонул как куклу, похлопал по щекам, и едва тот ожил, дернувшись, открыл глаза, ласково и нежно улыбнулся. — Давай, к Змееводу веди.
— О, аллах! Какой еще Змеевод? — смуглокожий громко застонал, всхлипнув, потрогал голову, и по щекам его градом покатились слезы. — О, горе мне несчастному, горе! О, аллах, чем я прогневал тебя в этой жизни, какой еще Змеевод? Я старый и больной, никому не нужный мусульманин. Не знаю никакого Змеевода. Пророком Мухамадом, да светится его имя, клянусь!
— Врешь, врешь, ты, собака! — Али с неожиданной горячностью подскочил к нему и с силой, резко вскрикнув, пнул его в пах. — Пачкаешь своими грязными губами Мухамада, да светится его имя в веках! Я видел, как ты открывал дверь моему отцу, когда тот ходил к Змееводу. Ты, шакал, падаль, ослиный хвост! Вот тебе за отца, вот тебе за пророка!
И он снова попытался пнуть смуглолицего — еле оттащили.
— У тебя хорошая память, мальчик, и сильные ноги, — прохрипел тот, скрючившись, и вдруг резко плюнул кровью Али на башмак. — Но длинный язык. Будь ты проклят! Мамира, кабира, барит, китира сохн… Сказал, не знаю никакого Змеевода да и знать не хочу. Я просто старый больной араб. Иль хамдуль илла!
— Ну как знаешь, мусульманин, — Хорст глянул на часы и сделал знак Гансу. — Приступайте.
Время разговоров закончилось, началось время действий. Решительных и безоговорочных. Ганс был профи и не привык, чтобы ему повторяли дважды — опрокинув смуглолицего на пол, он прижал ему голову коленом, вытащил свой верный золинген и начал ампутацию уха. Не торопясь, с толком, с чувством, с расстановкой. В ответ — бешеные крики, кровь, судорожные телодвижения, но ни малейшего желания познакомить со Змееводом.
— Так, так, так, — Ганс нахмурился, отшвырнул хрящи и взялся за клиента со всей решительностью — с треском распорол ему штаны, сдернул до колен и приставил нож к его мужской гордости. — Ну, швайн, сейчас будет как с ухом.
Страшно закричал араб, фыркнула с презрением Воронцова, Хорст велел включить еще фонарь. Подошел, вгляделся, выругался — ну и ну. Тот еще правоверный, необрезанный. С татуировкой в виде кобры, трижды опоясывающей талию и заползающей в ложбинку между смуглыми поджарыми ягодицами. Не мусульманин вовсе… И вроде бы не совсем дурак.
— Ладно, ладно, хорошо, — сразу согласился тот, с ненавистью застонал от безысходной злобы, а будучи отпущен, встал, подтянул штаны и медленно, как сомнабула, с руганью подошел к надгробью. — Ослиный член, бога душу мать…
Бережно потрогал кастрированное ухо, выругался снова, воззрился на ладонь, помянул аллаха, Магомета и всех ангелов, вытер окровавленную руку о штаны и надавил ажурную резную розу на гробнице.
— Черт с вами…
Глухо щелкнула секретная пружина, заработал тайный механизм, и мраморная глыба с гулом отошла, открывая вход в чернеющую неизвестность — туда вела узкая каменная лестница. Из бездонного прямоугольного провала повеяло запахом тысячелетий.
— Бьерк и Лассе — занять пост, остальные со мной, — Хорст повелительно повел фонарем, переложил его в левую руку и с силой ткнул стволом вальтера смуглокожего в тощую спину. — Калибр девять миллиметров. Специальная экспансивная пуля. Глаз — алмаз. Так что без глупостей.
Тот не отозвался, только выдохнул негромко — дома и стены помогают, а в темноте все кошки серы. Еще неизвестно, кто кому хребет переломает. Посмотрим…
— Ни черта не видно, все как в жопе…
Первым стал спускаться в ад серпентолог Пер, за ним юркий, как хорек, тяжеловооруженный Ноэль, следом пожаловали в преисподнюю Свартфлеккен, Бьеланд, плотно опекающий фальшивого араба Хорст, встрепанная Воронцова с парабеллумом наизготовку и испуганный Али с округлившимися глазами. Замыкал сошествие в недра Ганс, мрачный, невозмутимый, привыкший ко всему — с русским самозапальным огнеметом «Светлячок», дающим струю с температурой как на солнце. Двигались молча, не разговаривая, след в след, напряженно вслушиваясь в пульсирующую темноту.
Узкая, крутоопускающаяся лестница скоро закончилась, воздух сделался парным как в бане, и дорога пошла просторной галереей, проложенной судя по рисункам на стенах еще во времена достославных фараонов. Это была несомненно часть какого-то древнего захоронения наподобие Серапеума. Восковые, не выцветающие тысячелетиями краски поражали воображение: вот его Величество Царь Фараон Правогласный — грозный, исполинского роста, в двойной короне Повелителя Обоих Миров — Верхнего и Нижнего Египта, окруженный дрессированными львами и прирученными грифами, выступает на врага во главе свого победоносного войска. Вот, сопровождаемый ручными бабуинами, он ищет корень мандрагоры — символ счастья, жизни и врачебной магии. А вот он же с большими дрессированными котами охотится в дельте Нила на гусей, воплощающих собой поверженных врагов. А вот…
Однако досмотреть жизненные коллизии фараона не удалось. Послышался какой-то свист, и первопроходец Пер истошно вскрикнул, выронив фонарь, судорожно прижал к лицу ладони, сгорбился, всхлипнул и рухнул на колени. В световом конусе метнулась змея и глубоко вонзила зубы ему точно в сонную артерию. Это была африканская черношеяя кобра, полутораметровая гадина, плюющаяся ядом на расстоянии до семи футов.
— Тварь!
Выстрелом навскидку Ноэль размозжил ей голову, ногой отбросил извивающееся тело и стремглав кинулся к ужаленному товарищу, однако тому ничего уже не могло помочь — укус кобры в шею неотвратимо смертелен.
— Всем стоять! Ганс, вперед!
Хорст, мигом разобравшись в обстановке, замер, сильней уперся дулом вальтера в лопатку лже-араба, а темень впереди вдруг ожила, превратилась в свете фонарей в скопище гибких, неумолимо приближающихся тел — желтых, зеленых, коричневых, черных. Зашипело так, будто разом в таксопарке прокололи все колеса. Не удивительно — змеи шли стеной, валом, нескончаемым потоком, построившись по всем правилам военной науки. Впереди в роли лучников и пращников выступали плюющиеся гады, следом, словно легковооруженная пехота, выдвигались гадюки всех мастей — рогатые, ковровые, с капюшоном, основную же массу полчищ составляли кобры — египетские, черношеии, капские, среди которых были и элитные, королевские, державшиеся отдельно и с достоинством — кадрированным взводом. Как и полагается гвардейцам. Все эти гады пронзительно шипели, уверенно держали строй и двигались слаженно, как на параде. Шли в психическую.
Вот передние ряды встали в стойку, страшно разевая пасти, приготовились брызнуть ядом. Однако тут-то их движение и нарушилось — это Ганс выдвинулся вперед и с ухмылочкой пустил огненную струю. Да, много чего говорят про русских — и будто уровень жизни у них низкий, и дороги паршивые, и дамское белье фиолетового цвета. Может и так, да только огнемет они сделали классный — мощный, дальнобойный, с объемистым бачком. «Светлячок» ужасно — куда там гадам — зашипел, раскаленная струя ударила в змеиные ряды, вспыхнули гигантскими свечами королевские сдыхающие кобры. Запахло жареным. А тут еще и серпентологи добавили, в упор, картечью из двенадцатого калибра. Залп, еще, еще… С чмоканьем стальные шарики разносили головы рептилиям, корчились в огне гибкие тела, лопались от жара помутневшие, близорукие змеиные глаза. Однако это была лишь преамбула — разведка боем. Словно повинуясь неведомому полководцу, змеиные полчища изменили тактику и, разом отказавшись от фронтальных атак, начали широкомасштабную партизанскую войну. Откуда-то сверху, из трещин потолка, на головы серпентологов стали падать шипящие диверсанты. Вот дико закричал укушенный в лодыжку Ноэль — раздавил врага, согнулся вдвое и упал. Вот Бьеланд отстрелил корону королевской кобре, прикладом, словно играя в лапту, размозжил голову капской, подошвой, словно танцуя краковяк, расплющил череп египетской, с ловкостью сломал хребет зазевавшемуся рингхальсу, подскользнулся и упал, укушенный в обе щеки…
- Предыдущая
- 21/103
- Следующая
