Смелая жизнь - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 47
- Предыдущая
- 47/57
- Следующая
Смоленск пылал. Жители поджигали свои дома и торопливо покидали город.
По одной из главных улиц скакал молоденький ординарец с закоптелым от порохового дыма лицом. Он подлетел на своем взмыленном коне к зданию штаб-квартиры, бросил поводья подоспевшему вестовому и, наскоро спросив у него, где находится барон Штакельберг, командир литовцев, прошел в горницу.
Барон почти одновременно с ним вышел из внутренней комнаты.
– Я прислан от ротмистра Подъямпольского, – отрапортовал молоденький ординарец. – Имею честь доложить, что эскадрон занимает крайне невыгодную позицию… Пули перехватывают через прикрытие Бутырского полка и вырывают людей из строя…
– Ходили в атаку? – не выслушав до конца, спросил генерал.
– Так точно, ваше превосходительство, и неоднократно! Но теперь бездействуем и стоим в ожидании повелений. Что изволите приказать, ваше превосходительство?
Штакельберг поморщился, потрогал себя за щеку, как будто у него болели зубы, и кратко бросил:
– Поручик Александров?
– Так точно, ваше превосходительство!
Барон взглянул в самые глаза Нади, потом сердито сморщился и почти в голос прикрикнул, внезапно раздражаясь:
– Стоять! Стоять на месте! Стоять во что бы то ни стало! Так и передайте ротмистру!
Надя наклонила голову, щелкнула шпорами и, сделав налево кругом, вышла из горницы.
В ту минуту, как она садилась на лошадь у крыльца штаб-квартиры, на двор въехала коляска, и дама в черном платье легко выпрыгнула из нее.
Что-то знакомое показалось Наде в тонкой, миниатюрной фигурке дамы, в лице, скрытом густой вуалью.
Вновь прибывшая тоже заметила уланского офицера и быстро приблизилась к Дуровой.
– Скажите, господин поручик… – начала она.
И вдруг лицо ее вспыхнуло под вуалью, а глаза радостно заблистали.
– Надя! – вырвалось из груди вновь прибывшей.
– Зося! Здесь? Каким образом?
И Надя схватила и крепко пожала руки Линдорской.
– Ах, Надя! – со слезами на глазах прерывающимся от волнения голосом произнесла Зося. – Я не могла больше выносить неизвестности!.. Это ужас что такое! Не знать, что происходит с Казимиром… и с тобою… О, какой ужас! Я не выдержала и приехала сюда. Буду просить командира позволить мне следовать за полком. Я познакомилась с ним на балу в Закрете и думаю, он мне не откажет в такой ничтожной просьбе, а тем более когда узнает, какой утомительный путь совершила я из Вильно, по дороге, занятой французскими войсками… Одна как перст, и… О, Надя! Надя!
И молодая женщина всплеснула руками и горько заплакала.
Наде было бесконечно жаль Зосю, но помочь ей она была не в силах.
– Дитя! Дитя! – произнесла она с грустью. – Зачем ты сделала это?! Оставаться в полку тебе немыслимо… Мы постоянно в деле, и ты не можешь подвергать свою жизнь опасности…
– В деле? – произнесла, бледнея, Линдорская. – Как? Вы уже были в деле? Вы дрались? И Казимир участвовал? И ты? И он не ранен? О, да говори же, не мучь меня! Сестра моя! Друг мой!
– Успокойся, Зося! Я видела, как ротмистр вернулся из атаки живым и невредимым. Уверяю тебя!
– Слава тебе, Господи! – горячо воскликнула Зося, и черные глаза ее поднялись к небу. – Но что мне делать? Что делать? – внезапно произнесла она с новым порывом отчаяния. – Я должна видеть Казимира во что бы то ни стало! Научи меня! Помоги мне!
– Увы, это невозможно, моя Зося! При теперешнем положении дел он не в состоянии ни на минуту отлучиться от своего эскадрона!
Подумав немного, Надя прибавила:
– Мой совет тебе – ехать в Москву, единственное безопасное место в данное время. По войску уже издан приказ двигаться по Смоленской дороге по направлению к Белокаменной. Поезжай туда, и там ты уже наверное увидишься с мужем, а я передам ему о нашей встрече и твоем плане. Одно пугает меня, – с тревогой, раздумчиво произнесла Надя, – как ты доберешься туда, дитя, одна, без провожатых, в такое время.
– О, что касается этого, – воскликнула горячо Линдорская, – не беспокойся за меня! Ведь добралась же я сюда из Вильно по вдвое опаснейшему пути! Доберусь и до Москвы с помощью Бога!
– Ну так с Богом! Да сохранит Он тебя! А мне некогда медлить, прости!
И Надя, крепко пожав миниатюрную ручку молодой женщины, быстро вскочила в седло и помчалась из города к своим позициям.
– Ну что? – издали крикнул ей Подъямпольский, не покидавший со своим эскадроном опасной позиции. – Что приказал барон?
– Стоять! – отвечала Надя уныло.
– Ну, стоять так стоять, – весело отозвался храбрый ротмистр и ласково оглянулся на усталые лица солдат.
И от одной этой улыбки все эти усталые лица словно просияли. Местами послышались шутки, смех.
– Ротмистр Линдорский! – отыскав офицера, произнесла Надя. – Я несу вам хорошие вести из Смоленска!
– Какие уж могут быть хорошие вести в этом аду? – произнес тот сурово, кивнув головою по направлению поля сражения, устилавшегося с каждой минутой все новыми и новыми трупами.
– И в ад проникает иногда весть из рая, – произнесла Надя. – Я видел вашу жену, ротмистр. Она будет ждать вас в Москве.
– Вы видели Зосю! О Господи! – мог только произнести Линдорский, и все его лицо озарилось счастливой улыбкой. – Будьте благословенны за эту благую весть, поручик.
Он хотел еще что-то прибавить, но не успел.
Следом за Надей прискакал новый ординарец из Смоленска с приказанием Штакельберга выйти из засады и ударить новой атакой на врага.
– Ну, не грех ли отступать с такими молодцами? – Эту фразу произнес толстый, высокий, обрюзглый старик с совершенно седою головою и единственным глазом на морщинистом лице – Кутузов.
И лишь только услышана была войсками эта фраза, ставшая впоследствии исторической, армия словно преобразилась.
– Веди нас, отец наш! – слышались тут и там умиленные возгласы солдат, и глаза всех устремлялись на толстого одноглазого старика, объезжающего ряды войска.
И грянуло отчаянное, полное силы и мощи русское «ура!», такое «ура!», которое еще редко слышалось в русском войске.
От этого могучего «ура!» увлажнился слезою единственный глаз старого главнокомандующего. Недаром «дедушка» Кутузов так стремился к своим «внукам» из далекого Букарешта, где проживал на отдыхе после Турецкого похода. Он знал, что войска жаждут его появления, он знал и верил в силу своих богатырей. И богатыри верили в отца родного – Кутузова. Недаром сам Суворов сказал про «дедушку»: «Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Кутузова».
И богатыри, изверившиеся уже в счастливую звезду Барклая и чуть ли не усомнившиеся в неподкупности его, вследствие постоянных отступлений, ждали теперь какого-то чуда от одного появления «дедушки».
Но вот он явился наконец, этот прославленный «дедушка» русской армии, знаменитый соучастник бессмертного Суворова, явился и делает смотр своим войскам, объезжая их с блестящею свитой своих адъютантов, останавливаясь то здесь, то там по фронту, роняя ласковые фразы, награждая своими неизъяснимо-обаятельными улыбками и похвалами героев и всячески стараясь вселить бодрость и спокойствие в приунывшие уже было души солдат.
Наде, следовавшей в качестве дежурного ординарца за своим командиром Штакельбергом в свите главнокомандующего, была ясно видна тучная, тяжело опустившаяся в седле фигура Кутузова, на которую обращались с надеждой и верой взоры каждого солдата. И сердце Нади билось тою же бессознательной радостной надеждой, и в душе ее расцветала твердая уверенность в скорую и верную победу.
«Не грех ли отступать с такими молодцами?» – неотступно стояла в ее ушах фраза Кутузова.
И она была твердо убеждена, что с этой фразой оканчивалась темная эпоха войны и начиналась новая, светлая, торжественная – во славу русского знамени.
26 августа 1812 года тучный одноглазый человек с душой военного гения доказал в действительности, что с русскими героями отступать нельзя.
В этот день произошло сражение, знаменитое Бородинское сражение, данное русским гением другому гению, не уступавшему ему по силе своей гениальности. Армия Кутузова сошлась с армией Наполеона под Бородином.
- Предыдущая
- 47/57
- Следующая
