Зона бессмертного режима - Разумовский Феликс - Страница 13

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая

Ануннаки с радостью восприняли это известие. Они подбегали к Великой богине и целовали ей ноги.

И долго еще Бродов внимал событиям минувших дней, пил обжигающе горячий чай и предавался удивлению – что у богов, что у людей, все одно и то же: ложь, злоба, зависть, ненависть, война. Ну да, а как иначе-то? Ведь по образу же, по подобию…

А потом наступило утро, сумрачное, ненастное. Зоя, желтая, как лимон, скорбно стонала в ванной, судорожно плескала струями, была нехороша. Бродов по-отечески кивал, нейтрально улыбался, готовил крепчайший кофе, весь вид его как бы говорил, что только идиоты мешают «Уокера» с «Советским» шампанским. И идиотки. Наконец с грехом пополам собрались, печально, с божьей помощью, пошли. В лифт, затем мимо сонной консьержки, из подъезда, на мороз. Вокруг все было белым-бело, зимушка-зима банковала, на месте бродовского «хаммера» стоял большой сугроб.

– Да, снега России, – усмехнулся Бродов, дистанционно пустил мотор и, подмигнув зеленой Зое Викторовне, принялся сражаться со стихией. Скоро человек победил, страдалица устроилась в салоне, и джип, впечатывая колеса в снег, напористо рванулся с места. Ехать было недалеко, от силы два квартала, – Зоя ковала проклятый металл поблизости от дома.

– Чао, дорогой, – шепнула она, чмокнула Бродова в щеку и, полузакрыв глаза, точно сомнабула, с трудом вылезла из машины.

– Чао, – сказал ей в спину Бродов, мрачно покачал головой и с неожиданным облегчением подумал: «Гудбай, май лав, гудбай». Юзом развернулся на месте, поймал позабористее радиоволну, сделал погромче музыку и бодро покатился на службу. Эх ма, нам песня строить и жить помогает.

Фирма Бродова размещалась в приземистом двухэтажном доме. Размещалась с размахом – огороженная территория, тяжеленный шлагбаум, телевизионные камеры, вооруженная охрана. Муха не пролетит, мышь не пробежит, враг не пройдет.

– Вижу, дозорный на вышке не спит. – Бродов заехал на парковочную площадку, вякнул сигнализацией «хаммера» и, по-хозяйски взглянув по сторонам, остался доволен. – Так, ажур. Гранату отняли, послали домой.

Он весело кивнул караульному в будке, поднялся на высокое крыльцо и открыл массивную дверь с литыми ручками. Над ней красовался барельеф, изображающий ската, шипы на его хвосте торчали словно копья. Внутри все было устроено на славу – ничего лишнего, надуманного, мешающего функциональности. Просторная дежурная часть, удобная комната резерва, блокируемый с пульта ружпарк, спортзал на пару дюжин персон с мишенями, манекенами и тренажерами. Порядок был ну прямо-таки гвардейский, аки в войсках, не хватало только красного знамени, часового при нем и веселеньких изречений на стенах типа: «Воин, запомни командиров наказ – бди днем и ночью, не закрывай чутких глаз».

– Здравия желаю, Данила Глебович, – вытянулся при виде Бродова дежурный, бывший морпех. – Докладываю: без происшествий.

С ним синхронно встали помдеж и командир резерва:

– Здравия желаем. С прибытием.

Не в силу субординации вскочили – в знак уважения. В коллективе Бродова любили, он был заботлив, рассудителен и не жаден. А потом, все знали, что во главе действительно стоит достойный, самый сильный, самый ловкий, самый опасный. И он действительно имеет право на больший кусок. Так что завидовать такому грех.

– Здравствуйте, товарищи, – улыбнулся Бродов, крепко поручкался с народом и побежал по лестнице к себе на второй этаж. В куцый, заканчивающийся капитальной стенкой каменный аппендикс коридора. По левой стороне – его владения, по правой – берлога Рыжего, на входе за компьютером, как всегда в мини-юбке, ученая секретарша Екатерина. В самом деле ученая – симферопольскую школу ГРУ в свое время заканчивала. Умнейшая бабища, незаменимый кадр, а вот по женской части ноль, совершенно без изюминки. Ну кто же с такими ляжками надевает мини-юбку. Нога как у атлета, сплошная мускулатура. Э, да никак она сегодня в штанах. Ну, видимо, большой медведь в лесу издох. Тот самый, аморальный, который спит в берлоге с лисичкой-сестричкой.

– Гутен морген, Данила Глебович, – оторвала секретарша взгляд от монитора. – Чаю? Кофе? Бутерброд? Или поосновательней чего?

Все правильно, какая может быть война на голодный-то желудок.

– Привет, Катерина, – улыбнулся Бродов. – Пока не нужно, с осени закормлен. Пробей-ка ты мне лучше машинку: черная «Волга», номер такой-то.

А сам невольно вспомнил глаза незнакомки – таинственные, манящие, похожие на омуты.

– Пробью, – пообещала секретарша, – только вот справку добью. Не горит?

– Добивай, не горит, – успокоил ее Бродов, по-отечески кивнул и отправился к себе в чертоги. Кабинет был внушительный, впечатляющий, отделанный мореным дубом. И обставлен соответственно – массивный Т-образный стол, тяжелые резные кресла, гигантских габаритов сейф, называемый по старинке «медведем» [47]. Все здесь было прочным, качественным, сделанным добротно, под стать хозяину.

– Тэк-с. – Бродов сел, поерзал в кресле, деловито зашуршал бумажками. – Что мы имеем?

Что надо, подписал, что не надо, отложил. Потом глянул на часы, покрутил органайзер и позвонил клиенту, шефу фирмы «Бон вояж».

– Яков свет Абрамович, это я. Да, да, Бродов. Да нет, платежка дошла, я по личному. В Египет хочу. Да, дней на десять, один. Нет, лучше не в Хургаду, в Шарм-эль-Шейх. Что, в Эль-Гуну? Ладно, в Эль-Гуну так в Эль-Гуну, Бельмондо так Бельмондо. И… через Питер. Да, да, вот так хорошо, самое то. Ладно, не прощаюсь, после обеда заеду. Все, до встречи.

На мгновение он задумался, вспомнил номер, с удовлетворением крякнул и снова принялся давить на телефонные кнопки. Старательно, медленно и печально набирая межгород. В трубке пшикнуло, клацнуло, послышались гудки, и наконец раздался голос, женский:

– Алле, алле?

– Вера Тихоновна, здрасьте. Это я, Данила, – отозвался Бродов. – Женю позовите, пожалуйста.

Будить его, гада, будить, и немедленно. Ох и любит же товарищ давить харю, даром что Cкорпион по знаку, – настоящий бурундук. Хотя, честно говоря, может и по трое суток не спать.

– А, Данила, ты? – Голос потеплел, сделался тоном ниже. – Женечка теперь живет не здесь. Девушку нашел, Кларой зовут. Записывай номер.

Ладно, Клара так Клара, хорошо что не Цеткин. Попрощался Бродов с добрейшей Верой Тихоновной и снова начал жать на кнопки телефона. И напоролся вскоре на самого Женьку, веселого, бодрого и нисколько не сонного.

– Данила! Командир! Ну как ты там?

– Завтра расскажу, в Питер еду, – пообещал ему Бродов. – Рейс такой-то. Встретишь? Не проспишь?

– Ого-го-го-го! – заорали буйно на том конце линии. – Клара! Кто едет-то к нам! Сам Данила-мастер едет! Виват!

Ну, Данила, это понятно, только вот почему мастер-то? А вы поработайте с ним в полный контакт, тогда, если, конечно, мозги останутся, поймете.

– Клара у тебя кто? Блондинка? Брюнетка? – осведомился Бродов. – Что, мелированная, под корень? А, все одно, привет передавай. Ну ладно, будь. Бог даст, увидимся.

Он отключился, встал и сделал круг по кабинету.

Е-е-е, хали-гали! Его переполняла бешеная, вертящаяся колесом радость – завтра он увидит Женьку, своего старого боевого друга. Сколько соли морской съели вместе, сколько выхлебали дерьма. И чего это он раньше не надумал рвануть в Египет. Через город, знакомый до слез. Из которого Женька, гад, ни ногой. Нет бы приехал сюда, осел, заварили такую бы кашу. А впрочем, ладно, и так неплохо. Скат в авторитете здесь не хуже бабра. Можно без вопросов третьим на герб[48]…

Бродов усмехнулся, подошел к окну, глянул на застывшие в боевой готовности машины ГБР[49]. Было их числом куда поболее, чем в местном УВД. Да, процесс идет, дело движется. А ведь как все начиналось-то – тяжко, муторно, под зубовный скрип: отставной матрос охранник Бродов «на костюме» у ворот. Громыхание музыки, бабочки халдеев, пьяненькие россияне с пальцами веером. Не так блатные, как голодные, на понтах, с резко обостренным чувством собственного достоинства. Бить коих по голове нельзя… Только не долго так стоял охранник Бродов, поосмотрелся, пообтерся, сделал кое-какие выводы и начал действовать самостоятельно. Решать на пару со Свалидором горящие вопросы на злобу дня – кардинально, крайне решительно, с завидной легкостью, раз и навсегда. Затем настало время сока, томатного, воняющего резиной, выпускаемого штык-ножом из грелок на землю. В общем, через год Бродов уже встал на ноги, а когда подтянулось пополнение в лице его друзей-однополчан, дела на тернистом охранном поприще резко пошли в гору. В городе все знали, что скат – рыба с зубами, тот, кто платит ему, больше не платит никому. А тот, кто этого не понимал, быстро убеждался на своей шкуре, что люди Бродова вне конкуренции. Куда до них спортсменам, братве, ментам и фээсбэшникам. Не тот калибр, кишка тонка.

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая