Сердце льва - Вересов Дмитрий - Страница 54
- Предыдущая
- 54/95
- Следующая
«Вот она, индульгенция, вот он, пропуск в Шангриллу!» — ликуя в душе, Хорст бережно убрал письмо, зашелестел листами взятой наугад тетради. «Великий символ покоя на любой планете есть её ось. Она являет собой луч максимума энергетического покоя — такую область, где всякая конкретная точка имеет угловую скорость, равную нулю. Она — Ключевой Покой, источник любого Истинного Движения. Горизонтальное мельтешение представляет собой лишь помеху, если необходимо раскрыть движения Вертикаль. Не потому ли в районах Северного, а гипотетически и Южного полюсов, имеются условия для существования стабильных, энергетически самодостаточных полевых структур, несомненно коррелирующих своей вибрацией с частотами вселенского информационного потока. И не являются ли в частности лапландские нойды хранителями этого древнейшего и постоянно обновляющегося Универсального гнозиса? Владеющие неким гипотетическим, полученным свыше ключом?..»
Хорст, широко зевая, с радостью закрыл тетрадь, сунул добычу в сумочку, бросил ремешок через плечо. «Нет уж, пусть это в Шангрилле читают. Я — пас. А за планшеточку, данке шен, с меня причитается». Он с благодарностью взглянул на ель, повернулся по-военному, через левое плечо и исчез в хитросплетении лабиринта. Настроение у него было бодрое. Однако при выходе из лабиринта шаги Хорста непроизвольно замедлились, дыхание участилось, а на душе сделалось тоскливо. Близился завершающий акт сакрального островного действа — кульминационный, дефлорационно-жертвенный.
Вот и честна девица, ни жива ни мертва, на своей палаточке под сосенками. Нос красный, глаза на мокром месте, взор снулый. Ждёт брачевания, душенька. Почитай, тридцати пяти годков красавица. Посмотрел, посмотрел на неё Хорст, вспомнил почему-то Машу, да и рубанул рукой, будто рассёк Гордиев узел.
— Пошли.
— Куда пошли-то, Епифан батькович? — Нюра перестала расплетать косу, подняла заплаканные очи. — Вроде бы дошли уже…
А когда все поняла, проворно натянула чулки, юбку, сияющие козловые коты, вскочила, словно молодая козочка, с палатки и троекратно облобызала Хорста.
— Ой, спасибо, Епифан батькович, ой, спасибо! Что дорогого пожалел, не тронул…
Хорст с живостью повернулся и, не зная, то ли плакать, то ли хохотать до слез, пошагал по узенькой тропинке к озеру.
— Смотри-ка ты, вернулись, — вяло удивился саам Васильев, сидевший все в той же позе лицом к воде. — Умирать, значит, будете долго… Ну, влезайте пока, отчаливать надо.
Ласково светило солнце, бегали блики по воде, небо радовало глаз голубизной, горизонт — кристальной чистотой, озеро — гладкой, как зеркало, поверхностью. Только саам Васильев грёб, будто подгоняемый девятым валом, так что до родимого причала долетели как на крыльях. На шатких, чёрных от непогоды мостках стояла, щурясь из-под руки, распаренная Дарья. Вся её мощная фигура лучилась надеждой.
— Ну что, своротили? — взглянула она с радостью на Хорста, перевела глаза на дочь, и праздничное лицо её стало хмуриться. — Целку свернули тебе, я тебя спрашиваю, кобылища?
Ох, веще материнское сердце, его не проведёшь.
— А ну-ка… — Дарья, не разговаривая более, схватилась за палаточку, развернула рывком, выругалась и, скатав по новой, приложилась дочери поперёк спины. — Ах ты, кобылища недоделанная, недогулянная!
Потом, пылая гневом, повернулась к Хорсту, яростно засопела и дёрнула его за ремешок планшетки:
— Вот, значит, ты каков, Епифан батькович! Девушку непокрытой оставил, слово своё не сдержал. Зато уж я-то найду, чего сказать, за словом, чай, в карман не полезу. К нам как раз двое товарищей приехавши из райцентра. Расскажу я им, что ты за генерал таков, ох как расскажу…
Дома Хорста ждали похлёбка из оленины, тушёный бобёр и большие неприятности.
— Товарищи прибыли к нам на деревню. Двое гэбэ — чека. — Куприяныч теребил бородку. — А прибыли по душу своего коллеги, сгинувшего без следа капитана Писсукина. В общем, Епифан, уходить тебе надо от греха. Харч, ружьё дадим.
— Вот ведь до чего вредный человек Писсукин, — задумчиво сказал Трофимов. — Был — гадил. Нет его — опять-таки вонь на всю округу. А чекисты теперь покоя не дадут. Сегодня заявились парочкой каретной. Завтра припрутся цугом. Лучше не ждать.
И Хорст не стал — взял немудрёный харч, курковую берданку двадцатого калибра, обнялся на прощание с Трофимовым и Куприянычем.
И понесла нелёгкая Хорста куда глаза глядят. А смотрели они в сторону леска, где он нашёл припрятанный две недели назад мотоцикл с одеждой и документами чекиста Писсукина. Разжаловав себя из генералов в капитаны, Хорст переоделся в форму Писсукина, рассовал по карманам патроны и, взывая мысленно ко всем духам Лапландии, без надежды на успех стал заводить мотоцикл. Странно, но тот ожил сразу… Повесил Хорст ружьишко за спину, взял в шенкеля «харлея» да и крутанул ручку газа так, что взревел мотор, всхрапнул глушитель и побежали назад смолистые сосновые вехи. Путь его лежал на северо-запад, к Мурманскому шляху, с дальним прицелом на норвежскую границу. Долго, пока хватило топлива, погонял Хорст «харлея» и не увидел, конечно, ни дыма столбом, ни всполохов в ночи, ни жарких искр, взметающихся в небо. Это загорелась изба тётки Дарьи, причём принялось как-то разом, видно, богат был запас самогона. Никто не вырвался из лап пожара — ни хозяйка дома, ни конвоец-старшина, ни двое заезжих, перепившихся в корягу чекиста. Яростно ревело пламя, с грохотом рушились стропила, весело играли отсветы на стволах равнодушных сосен. Вороны на лабазе каркали зловеще, довольно водили клювами — духи получили своё, взяли обильную жертву. Уцелела одна Нюра — сбежав накануне от разгневанной мамаши, отсиделась до утра у саама Васильева.
Нет, огненного этого аутодафе Хорст не видел. Когда закончился бензин, он утопил мотоцикл в болоте, перекусил оленьей печёнкой и со спокойным сердцем улёгся спать. Никому не было до него дела, ни людям, ни зверям, ни духам, ни меричке. А утром под птичий гомон он проснулся, с аппетитом позавтракал и взял курс на Норвегию. Так вот и держал его до победного конца, шёл долго.
- Предыдущая
- 54/95
- Следующая
