Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 10

— А ты аристократ, Сэдрик? — спросил Кирилл, чувствуя себя довольно глупо. Ну, а почему бы королю в изгнании и не задать подданному такой вопрос?

— Нет, государь, — отозвался Сэдрик, и Кириллу померещилось забавное самодовольство в его тоне. — Я — урождённый плебей. Сирота, как и ты, круглый, только ты и мать и отца потерял в тот день, когда родился, а моя родная мать пожила ещё полгода… И мне бы тоже помереть с ней вместе, но проклятая кровь — она заставляет когтями за жизнь держаться, даже несмышлёную мелюзгу.

— Тебя воспитывали чужие люди? — спросил Кирилл сочувственно, договорив про себя: «Как меня?»

— Ха! Люди… Ну что ты, король… какие же люди проклятую тварь в дом возьмут! Да если бы люди меня нашли — придушили бы подушкой, и истории моей конец. Нет, подружка отца, старого пса, позаботилась, неумершая тётка.

— Как это — «неумершая»? В смысле… и мы ведь пока не умерли.

— Мы пока не умерли, а она — неумершая. Вампир.

Кирилл еле сдержал смешок:

— Кто⁈

Сэдрик вскинул на него удивлённый взгляд:

— Вампир. Проводник Предопределённости. Ты не знаешь?

Кирилл тут же подумал, что дурацкие книжки про влюблённых в школьниц двухтысячелетних кровососов не имеют никакого отношения к этой странной истории. В мире, откуда родом Кирилл и откуда пришёл Сэдрик, живут… как там? существуют — вампиры? Не такие вампиры, как в модных фильмах, насколько можно судить.

— Приёмная матушка, — продолжал Сэдрик. — Неважный, прямо скажу, присмотр за человеческим детёнышем, но другого-то не было… Вот она — да, она аристократка была при жизни. Своих-то детей не было — вот и возилась с проклятым младенцем, — неожиданно Кирилл услышал в его голосе нотки настоящей нежности. — Я лет до семи жил по ночам, что ты хочешь… Читать-писать научила, манерам — тоже пыталась. И контролировать Дар. Можно воды? Ну так вот. Учила меня управляться с Даром — вампиры обычно в этом смыслят хорошо. Я в семь лет был приличный некромант, — закончил Сэдрик и улыбнулся, почти весело.

— Некромант? — в сознании Кирилла всё вдруг встало на места — включая содрогающийся бифштекс.

— Ну, Дар-то… У нас с тобой, государь — с Даром всё хорошо. Только с разных сторон. За тебя два родных и любящих человека жизнь отдали — мать твоя, государыня Амалия, и её барон, побратим твоего отца-короля. Такое дело белому очень способствует. Светишься ты, как маяк — все бабочки на тебя летят, я так думаю… А за меня мой папаша, старый пёс, чужую душу аду продал, свою погубил. Тоже, знаешь, не гнилая кочерыжка.

Кирилл изо всех сил пытался не дать уму зайти за разум — но слушать было тяжело, вникать — ещё тяжелее, а воспринимать всерьёз — почти невозможно. Мешало начать играть в дешёвый фэнтезийный роман только отчётливое понимание, физическое, телесное понимание того факта, что его собственный, так сказать, Дар — то, что Сэдрик назвал «благословением» или «благодатью», как и сам Кирилл бессознательно называл про себя — истинная правда, ощутимая, доказуемая реальность.

Да и то…

— Погоди, Сэдрик… Вот ты говоришь, что я — король.

— Точно, государь. Тебя Творец благословил. На крови твоих родных, на любви там, на самопожертвовании — что Небесам особенно мило. Истинный король, всё верно.

— Допустим. Но ведь кто-то же правит той страной, откуда ты сюда прибыл?

Сэдрик положил вилку.

— Ага, — сказал он. — Это самое интересное. Я говорил, что мы с тобой родились в одну ночь? Так вот, не мы одни. Есть ещё один хрен, который родился в ту же самую ночь, только ближе к утру. Родился аккурат после того, как моему папаше проломили башку — тебя тогда на Святой Земле уже не было, потому оно всё и вышло, как вышло — и связан с тобой и со мной этот человек десятком мёртвых узлов.

— Сэдрик! — взмолился Кирилл. — Я не понимаю!

— А что тут понимать? На троне — твой кузен, Эральд. Алвин. Как это называется? Узурпатор. Тот самый хрен, чью душу мой папаша, придурок, по приказу твоего дяди-принца, который тоже придурок изрядный, продал Тем Силам. За корону, за власть, за все возможности. И на следующий день его благословило… что-то. В осквернённом храме. Вот эта тварь, без души, благословлённая адом, как он есть, сейчас в твоей стране на твоём троне и сидит. Как тебе?

— Жесть, — сказал потрясённый Кирилл. — И что? Что я должен делать?

— А я знаю, что ли? — удивился Сэдрик. — Понятия не имею. Это ты — благой государь, а не я. Тебе виднее.

Мне виднее, подумал Кирилл. Прелесть Сэдрик. Какого высокого мнения он о своём короле…

Сэдрик сидел на корточках у кровати Эральда и смотрел, как король спит.

В комнате не было темно: на окнах здесь не делали ставен, а шторы из мягкой ткани Эральд не задвигал. И Сэдрик, видящий, как кошка, даже в глубокой темноте, рассматривал лицо своего короля — а тот не чувствовал взгляда и не просыпался.

Детское лицо.

Даже не верится, что Эральд родился с Сэдриком в один день. Он — ещё мальчик. И дрыхнет, как мальчик.

Благой король оказался в точности таким, как на миниатюрах в старинных книгах и на витражах в храмах. Лицо, тело — как у статуи Божьего вестника. Волосы — золотая пшеничная солома. Глаза — синие, чистые. Хорошо высшие силы пристроили своего протеже — по лицу, по осанке, по голосу, по словам, по всему видно, что никогда он не знал зла, государь Эральд. Не касалось его зло, если оно в этом мире и есть.

А сторонним глазом кажется, что нет его тут.

И Сэдрик чувствовал гадкое желание наплевать на всё и поселиться здесь. Ну, почему бы и нет? В раю — хорошо, зачем возвращаться в кровавый кошмар, который остался дома? Ради чего, во имя мрака⁈ И ради чего тащить туда этого чистого ребёнка, который ничего не понимает? Что там будет с ними?

Ради людей? Ага. А эти люди хоть пальцем шевельнули бы ради Сэдрика? Ничего он хорошего от людей не видел — и не увидит. Белый король — другое дело, абсолютное милосердие, любит всех. Так ведь люди, редьку им в зубы, и его любовь раздерут на клочки! У него же никакой защиты нет. Вряд ли короли, которых воспитывала Святая Земля, были когда-нибудь такими милыми, как этот младенчик…

Ради спасения души отца? Ага. Который сделал ребёнка несчастной шлюхе, случайно, а сам, конечно, даже не почесался. Вспомнил о своём незаконнорождённом сыне только после того, как сдох, старый пёс. Спохватился. И теперь решил, что именно Сэдрик и должен подать ему чашку водички в его аду. Раньше надо было думать о душе…

Так ради чего, прах побери⁈

Сэдрик и так сделал втрое больше, чем должен был. Заплачено за один шаг. Шаг туда, шаг сюда… Может, пусть пропадает эта плата? И если прекрасный государь Эральд жалеет абстрактных людей, то Сэдрику на конкретных людей — наплевать, вот наплевать! Кто-то, конечно, сильно страдает. А кому-то наоборот — жить в стране, которой правит ад, очень хорошо. Даже лучше. Весело. Ведь многим — весело! А если им весело губить собственные души, то за какие грехи Сэдрик должен пытаться их души спасти? И зачем⁈

Провались оно всё в пекло!

Как было бы здорово здесь остаться! Сэдрик наслаждался небывалым физическим покоем. Мыться так, как моются тут — жидким мылом с райски прекрасным запахом, горячей водой, которой сколько угодно, искусственным дождём — было неописуемо. Было прекрасно. Да только ради этого любой бы остался! На теле и волосах Сэдрика остался след этого запаха, а ощущение абсолютно чистой кожи, чистых волос и чистой одежды было ему доселе незнакомо — но как бы хотелось к этому привыкнуть!

Так же, как привык Эральд.

Жить в этом доме… Ну да, громадный дом принадлежит многим семьям, но конкретно эти покои — великолепны, королям впору. Сверхъестественно удобны, всё — и мебель, эти дивные кресла или диваны, с которых не хочется вставать, и удивительные машины, которые хранят и готовят еду, моют посуду, стирают одежду, втягивают во чрево мусор и пыль… А живые картины! Да что говорить… отхожее место, которое очищает водой себя само, пахнущее морозной свежестью, вылетающей из сосуда — удивительная диковина, завидная. Каждая мелочь совершенна.